Заговор против Афин

— В общем, — закончила девушка, — в Афинах говорят, что во дворце есть предатель, вставший на сторону троицы. О царе Тезее ничего не известно; лично я считаю, он не допустил бы такого безобразия, если б знал о нем.

— Никогда, — согласилась царица. — Это меня и тревожит. Все покатилось под откос в середине лета, когда муж взял нового казначея.

— Казначея? — переспросила Габриэль.

Ее собеседница пожала плечами и крепче обняла малыша:

— Он прибыл от царя Нестора, а Тезей всегда уважал Нестора, поэтому взял приезжего, хотя в этом не было нужды.

Почти сразу же Месмер, так его зовут, обнаружил кражи из казны. Помню, Тезей особенно возмутился, когда узнал, что пропадают деньги, предназначенные бедным. Весной у нас случился пожар, сгорело много домов и лавок, и погорельцам тоже полагалась помощь, но она… просто исчезла. Тезей бросил прежнего казначея в дворцовую темницу; насколько я знаю, он и сейчас там. Его место занял Месмер.

— Месмер, — задумчиво повторила Габриэль и спросила: — Вы уверены, что он прислан Нестором? С чего бы царю посылать в Афины казначея, если Тезей об этом не просил?

— Сама не знаю, — призналась Ипполита. — Тезей разозлился на меня, а это случается очень редко. Но у меня тоже есть характер, и получилось, что мы не разговаривали несколько дней. Вскоре после этого у берега появились морские разбойники, и царь, как всегда, отправился на битву лично. Ему все нужно делать самому: Тезей никогда не перекладывает дела на помощников, особенно военные дела.

Прошло несколько дней, и он вернулся. Муж показался мне растерянным, подавленным, даже немного не в себе. Может быть, он все еще злился на меня после той ссоры, но решил, что будет легче переброситься парой слов, чем не разговаривать вовсе. А может, он был уже болен, но не хотел валяться в постели и скрывал от меня лихорадку. Он ведь мужчина, понимаешь? — добавила царица с легкой улыбкой. — У них свои причуды, а как они относятся к болезням!

— Да уж, понимаю, — с чувством поддакнула девушка. — Так, значит, вы уже давно не видели царя. А как же слуги? Неужели они не отвечают, когда вы спрашиваете их о Тезее? Выходит, вы здесь пленница.

— Не совсем, просто врачи не позволяют подниматься с постели. Это мой первый ребенок, и я не решаюсь их ослушаться: вдруг вставать и правда опасно?

— Я, конечно, не повитуха, — ответила Габриэль, обдумывая положение, — но выросла в деревне и знаю кое-что о травах и болезнях. Если не было трудностей, пока вы носили и рожали ребенка…

— Никаких.

— А сколько времени прошло?

— Четыре дня. Нет, пять.

— Тогда вы можете спокойно встать и пройтись. Только не нужно сразу обходить весь дворец, вы ведь долго лежали. Царица, поднимались ли вы вообще?

— Всего несколько раз: время от времени каждому приходится это делать, — Ипполита немного смутилась.

— И вам не больно? Голова не кружится?

— Нет.

— Значит, кому-то нужно, чтобы вы не выходили из спальни, — заключила девушка. — Плохо дело. Возможно, это происки Месмера. В последнее время слуги не менялись? Не изменилось ли их поведение? При том, что творится в городе, легко предположить, будто кто-то припугнул их или подкупил.

— Мои слуги неподкупны, я уверена. На предательство их может подвигнуть только страх, особенно страх за родных и любимых. О, если б не мое положение, я обращала бы на слуг больше внимания. Я очень хорошо их знаю. И всегда не доверяла Месмеру, — мрачно добавила Ипполита, помолчав. — Он из тех, кто при разговоре отводит глаза и увиливает от ответа. Не знаю, почему Тезей его держит, на него это так непохоже!

Царица задумалась, потом осторожно передала ребенка Габриэль.

— Подержи его, пожалуйста.

Девушка взяла кроху на руки и разгладила покрывала. Ипполита приподнялась на локте, спустила ноги с ложа и, пошатываясь, встала; Габриэль едва не уложила ее обратно, но сдержала порыв. «Ты пришла сюда просить ее о помощи и все ей рассказала. Могла бы догадаться, что царица поведет себя именно так». Может, Ипполита и не знает, как реагирует тело на рождение первенца, но, в конце концов, она амазонка! Она сумеет оценить свои силы и применить их наилучшим образом.

Беспорядок в Афинах был заботой Тезея, а значит, и ее тоже. Еще неизвестно, в безопасности ли царь и жив ли он вообще. Вполне возможно, что именно эти мысли заставили молодую мать подняться с постели.

Царица забрала у Габриэль сына, поцеловала его в щечку и положила в корзину с высокими стенками, стоявшую в изголовье у ложа. Малыш сонно завозился, выпятил губы — и заснул еще крепче.

— Его отец спит точно так же, одно лицо! — шепнула Ипполита, но, встретившись глазами с Габриэль, вновь стала серьезной. — Будь любезна, понеси корзину. Я боюсь оставлять сынишку и не доверяю ни одной няньке.

Девушка в задумчивости посмотрела на корзину, потом перевела взгляд на молодую мать, молча ожидавшую ответа. Не найдя иного выхода, Габриэль подняла корзину, она была легкой.

— Спасибо. Теперь пойдем искать моего мужа.

— Хорошо, — согласилась Габриэль и напомнила: — Только я боюсь стражи: я ведь пробралась сюда тайком.

— Стража подчиняется мне, а я не дам тебя в обиду. Ослушаться они не посмеют, — спокойно закончила царица.

— Искренне надеюсь.

Габриэль пристроила корзину поудобней, в правой руке зажала посох и направилась к двери, через которую попала в спальню. Когда они вышли в столовую, Ипполита обогнала девушку и приоткрыла дверь в приемный зал.

— Раньше я хранила здесь чобос, — сказала она, — но давно уже убрала: Тезей объяснил, что в Афинах невежливо держать оружие под рукой, принимая гостей. Это означает недоверие, — с этими словами царица широко распахнула дверь, шагнула внутрь и скривилась: — Как же темно! Сотни раз говорила, что комнаты должны быть светлыми, чтоб не натыкаться ни на что.

— Разумно, — согласилась Габриэль и добавила: — А вот про чобос скажу: жаль, что ты его унесла.

Пара коротких палок для боя, смертельное оружие амазонок, могла бы им пригодиться. Даже если царица слишком слаба, чтобы ими воспользоваться, откуда это знать стражникам? Зато они наверняка знают, что от амазонки с чобосом в руках следует держаться подальше. Ипполита прошла через зал, открыла дверь в коридор и вышла, решив заглянуть в покои мужа. Габриэль подождала, пока царица кивнет, и догнала ее. Едва пройдя коридор и очутившись в парадной части дворца, Ипполита застыла на месте; Габриэль, полная нехороших предчувствий, поставила корзину, отодвинула ее как можно дальше за спину и, приготовившись защищаться, подняла посох.

Страх и напряжение исчезли, сменившись облегчением и злостью. Ноги Габриэль стали как ватные, а затаенное дыхание вырвалось шумным вздохом.

— Геларион! Что ты здесь делаешь? Зачем зашел так далеко? — ругалась девушка, а вор широко развел руками и склонил голову, повернувшись к царице. Ипполита прищурилась:

— Геларион? Я слышала о тебе, — сказала она. — Габриэль, почему с тобой воришка с рынка? Как ты посмела не сказать о нем раньше?

— Э-э… Я не сказала, потому что… знала, что ты так ответишь. Ну, рассердишься, — промямлила та, когда царица обратила на нее испепеляющий взор: не хуже, чем у Зены.

Геларион откашлялся и замахал руками, требуя тишины и внимания:

— Габриэль и…кхм, госпожа, я пришел предупредить, что от главных ворот сюда идут стражи.

— Эти стражи подчиняются мне и моему мужу, молодой человек, — сухо отозвалась Ипполита.

— Не уверен, — быстро ответил воришка и, глядя на Габриэль, насмешливо улыбнулся: — С ними опять твой дружок. Уж и не знаю, что вас связывает, но…

— Агринон, — выдохнула девушка и глаза ее сузились. — Ваше величество…

— Ипполита, — поправила ее царица. — Ведь ты амазонка, разве нет?

— Конечно, Ипполита. Если с ними Агринон — помнишь, я о нем рассказывала? — значит, это предатели.

— Куда они повернули от двери? В какой переход? — обратилась к воришке царица.

— В какой — что? А, понял. Кто-то провел их через боковую дверь, а теперь они идут по задним коридорам, но не переходами для слуг.