Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 128 из 132



— Так в чем же дело?— спросил Норман.— Продолжай, мне интересно.

— Именно в этом,— неубедительно ответил Пис. Мозг его работал с бешенной скоростью.— В том, что я заинтересовал тебя. Сначала тебе неинтересно, а теперь интересно.

— Так, значит, все-таки ты дурачишь меня...

— В глазах Нормана снова появилось отрешенное выражение, он вытащил из кармана еще одну десятку и положил рядом с первой.— Теперь у тебя двадцать, и давай считать, что мы квиты.

Пис приготовился было разгневанно отмахнуться от денег, но вспомнил, что в таком случае им одна дорога — в карман капитана Виджета. Он взял деньги, запихнул в карман и попробовал найти окольные пути подхода к главной проблеме. Время стремительно уходило, а он так и не приблизился к разгадке постыдного секрета, толкавшего Нормана, в буквальном смысле этого слова, к беспамятству.

— Спасибо,— сказал он. Конечно, это против кодекса чести старого легионера, но времена теперь тяжелые...

— Легионера?— Во взгляде Нормана снова появилось любопытство.— Но как же тебе удалось...

— Инвалид!— забыв о состоянии собственных ребер, Пис стукнул себя в грудь, вскрикнул и рухнул всем телом на стол, едва не угодив лицом в пепельницу.

Норман взволнованно спросил:

— С вами все в порядке?

— Да так, кольнуло...

Пис, озабоченный главным образом тем, чтобы бармен не прогнал его, выпрямился.

— Это все от погоды. Сейчас пройдет...— И, скрывая замешательство, вновь принялся за кофе.

Норман крутил в пальцах свой стакан.

— Зачем вы вступили в Легион?

— Я... я хотел что-то забыть.

— Что именно?

— Откуда мне знать?— Пис никак не мог взять в толк, почему так резко поменялись их роли в беседе.— Я ведь забыл это.

— Конечно... простите...— Норман кивнул, и нижняя губа его задрожала.

Писа мучила какая-то неопределенная вина, но вместе с тем он чувствовал, что пора перехватить инициативу.

— Норман,— сказал он тихо,— ты сидишь и ждешь, пока откроется призывной пункт?

— Да! Да! Как долго тянется время! Зачем заставлять меня ждать!

— Всему свое время,— успокоил его Пис, нервно оглядываясь при этом — не побеспокоил ли взрыв эмоций кого-нибудь из посетителей.— Вот что, Норман, расскажи-ка мне о своих невзгодах.

Ответом ему был печальный взгляд.

— Я совершил нечто ужасное, и я не могу говорить об этом.

— Можешь, Норман.— Пис положил ему руку на плечо.— Вырви это из себя, скажи. И тебе станет легче.

— Если бы это было правдой!

— Это правда! Правда! Откройся мне, Норман!

— Ты уверен, что хочешь выслушать меня?

— Да, да.

— Мое преступление состоит в том...

— Ну, Норман, ну же...

— ...что я дезертировал из Легиона.

С оглушительным грохотом Пис уронил свою кружку на каменный пол. Потеряв дар речи, он глядел на макушку склоненной в отчаянье головы Нормана, но тут бармен, выскочив из-за стойки, вцепился ему в воротник.



— Вот что, вы двое! Вон отсюда! Я следил за вами с тех пор, как вы уселись рядышком, и такие мне в заведении не нужны!

— Случайность, чистая случайность,— бормотал Пис, чей разум все еще раскручивал нисходящую спираль недоверия. Он засунул две полученные от Нормана десятки в карман рубашки бармена, чем убедил его вернуться на свой пост.

Бармен собрал осколки, выдал последнее предупреждение о держании друг друга за руку и удалился, несколько раз гневно обернувшись.

Пис постучал по голове Нормана суставом указательного пальца.

— Посмотри на меня, Норман,— прошептал он,— ты же не будешь обманывать старину Уоррена...

— Это святая правда.

— Но послушай, Норман! Дезертирство из Легиона — это такой пустяк, что и волноваться нечего! Каждый рядовой мечтает об этом! Это его единственное желание!

— Рядовые, да от них ничего другого и не ждут...— Норман наконец-то поднял глаза на Писа. Лицо его было пунцовым от стыда.— Но я-то был офицером!

— Офицером?— переспросил Пис и замолк, пытаясь найти для этой новой информации место в сложнейшей головоломке своей жизни. Однако его собеседник уже впал в исповедническое настроение и не мог остановиться.

— ... и не просто офицером. Я — лейтенант Норман Найтингел, единственный сын самого генерала Найтингела! Мои предки безупречно служили Легиону два столетия... ДВА СТОЛЕТИЯ! Два века генералов и маршалов, битв и подвигов, медалей, славы и величия! Можешь ли ты представить, какой груз — невыносимый груз — наложила на меня семейная традиция!

Пис отрицательно замотал головой, частью — потому что это от него и ожидалось, частью из-за ощущения, будто мозг ему выжигают каленым железом.

— Почти с той самой минуты, как я родился, а уж с колыбели — точно, меня готовили к службе в Легионе. Отец никогда не говорил со мной ни о чем другом. Жизнь моя была посвящена Легиону, и самое ужасное... что мне этого не хотелось. Я мечтал о другом.

Норман замолк и, судя по всему, погрузился в размышления о сыновней непочтительности.

Пис был рад и этому, потому что жжение в его мозгу усилилось и перед мысленным взором начали одна за другой возникать картины: дом в колониальном стиле, с белыми колоннами; седовласый мужчина с суровым лицом, в безупречной форме генерала Космического легиона; прелестная женщина, чья сдержанность была столь совершенна, что казалась враждебностью, и чья осанка ни в чем не уступала безукоризненной офицерской выправке ее мужа. Это были картины его собственного детства, и Пис начал догадываться, почему памятевы-водитель на призывном пункте выжег ВСЕ его прошлое. Если вся жизнь его была пропитана традициями Космического Легиона, вина в предательстве семейной чести была всеобъемлющей. Каждый запечатанный в его памяти случай, каждая мельчайшая деталь детства стала ключом к сущности преступления. Поэтому машина с электронной скрупулезностью изъяла ВСЕ.

Однако тайна его жизни раскрылась, но вместо нее уже выросла другая.

— Да, Норман, не позавидуешь тебе...

Конечно, с таким воспитанием можно презирать себя за самовольную отлучку, но зачем возвращаться в Легион рядовым? Тебе нет нужды избавляться от воспоминаний. Вернись в Легион, и ты уже не дезертир, тебе нечего волноваться! Это так просто!

— Просто! Он говорит!— Норман издал жутковатый смешок, и, казалось, это плачет сама его истерзанная душа.

— Разве не так?

— Если бы ты только знал!

— Ради всего святого!— Пис из последних сил боролся с нетерпением, понимая, что находящегося в таком состоянии собеседника торопить опасно.— Расскажи мне, Норман!

— Если в том,— ответил тот, возбужденно хватаясь за стакан,— что я не просто сбежал, я струсил и дезертировал в бою. Даже для генеральского сынка это — серьезное преступление.

— И вправду,— согласился Пис.— Но все-таки наш... твой отец мог вмешаться...

Норман отрицательно покачал головой.

— Ты просто не понимаешь...от человека, НЕ ВОСПИТАННОГО В АРМЕЙСКИХ ТРАДИЦИЯХ, я этого и не ожидал. Нет такого способа, которым можно было бы смыть это пятно с фамильного знамени. Но, запомни, не репутация семьи тяготит меня, а чувство вины. Моей собственной, выбитой в мраморе и отполированной вины. Мне стыдно за то, КАК я дезертировал.

— Расскажи!— потребовал Пис, игнорируя леденящее предчувствие.

— Не могу. Мне кажется, я вообще ни с кем не смогу об этом разговаривать.

На этот раз неподатливость Нормана вызвала у Писа скорее чувство облегчения, чем раздражения.

— Ну ладно, ты дезертировал перед лицом врага. Что было потом?

— Мы сражались на Аспатрии... Бывал там?

Пис сделал вид, что копается в памяти.

— Да, однажды мне довелось провести там отпуск...

— Наверное, это было уже после того, как восстание кончилось... В мое время, в восемьдесят третьем, война еще шла и во всеобщей неразберихе я ухитрился добраться до Точдаун-сити. Конечно, военная полиция разыскивала меня, но у меня было найдено убежище. Жил я припеваючи, денег хватало, но потом появились какие-то непонятные существа, которых назвали оскарами, и вот они-то и начали охотиться за мной. Тебе приходилось когда-нибудь слышать про оскаров?