Страница 41 из 119
Этот же язык, понимаемый как культурный код, являлся в аналитических сочинениях ответственных за умиротворение Горного Края чинов и их агентов одной из наиболее общих и ценных этнографических характеристик. Этот факт подтверждается эффективным использованием языка в качестве аналитического критерия при конструировании внутренне однородного ареала: ирландский язык оказывался структурообразующей особенностью этнографии мятежного края.
Переосмыслив историю как историю «обычаев и нравов», европейская философия XVIII в. наметила путь от истории к этнографии. При этом нравы использовались как индикатор, позволявший отличать «цивилизацию» от «варварства». Такая культурная антропология была характерной чертой и шотландского Просвещения. Воспользовавшись проницательной формулировкой Вульфа, отметим, что, вплетая в повествование и ирландцев, и горцев, и американских индейцев, этнография XVIII в. пыталась сформировать целостное представление о варварстве. XVIII в. все больше интересовался «дикими» народами и «картой человечества»[404].
При этом следует иметь ввиду, что воображаемый не значит менее реальный. Антропология XX в. позволяет по-новому взглянуть на этнографию Горной Шотландии конца XVII — первой половины XVIII в. Так, рассматривая колдовскую практику племени азанзе, Питер Винч пришел к выводу, что для того, чтобы изучить социальную жизнь азанзе, вращающуюся вокруг репрезентаций колдовства, антрополог должен вынести за скобки вопрос о том, существуют ли ведьмы «реально»[405]. Для того чтобы понять специфику репрезентаций Горной Страны как составной части охватившей оба берега Северного канала «Ирландии», нужно вынести за скобки (по крайней мере на время) вопрос о том, действительно ли (и до какой степени) шотландские горцы в XVIII в. были ирландцами.
Вместе с тем необходимо иметь в виду, что «варварство» гэльских окраин на протяжении XVIII в. было призвано содействовать решению различных задач. Укрепление унии между Англией и Шотландией и сотрудничества между протестантской элитой Ирландии и Лондоном были только одними из них. Во второй половине XVIII в. «отсталость» шотландских горцев в развитии оправдывала почти непрерывный процесс их рекрутирования в хайлендские полки. В контексте вспыхнувшего в 1798 г. восстания в Ирландии представление о «варварстве» гэлов «Изумрудного острова» должно было скрыть тот опасный и оттого особенно неприятный для Лондона факт, что мятеж далеко не везде на острове носил этнорелигиозный характер[406].
Любопытно, что уже в XIX в. такой сконструированный образ мятежа будет использован католическим ирландским национализмом и сыграет свою роль в укреплении также и протестантского ирландского национализма, что уже в XX в., в свою очередь, придаст процессу отделения Ирландии от Великобритании форму гражданской войны.
Таким образом, к началу XVIII в. наука и литература уже провели «первичную подготовку» для последующей «цивилизации» Горного Края, изображая его жителей такими же «дикарями» и «варварами», какими в свое время (в том числе в XVIII в.) представлялись ирландцы (еще раньше — валлийцы, но с другим идейным подтекстом), и подкрепляя мысль о цивилизующей миссии Соединенного Королевства в Горной Стране[407].
Успех той или иной интерпретации во многом зависит от ее совместимости с другими репрезентациями. В модель англоязычного протестантского дискурса о «цивилизации» Британских островов с самого начала был встроен определенный «гэлизм» (и в этом смысле параллели уместны между шотландскими и ирландскими гэлами), аналогичный в сущностных чертах (возьмем наиболее примечательный в последние десятилетия пример) ориентализму Европы Нового времени, как его понимал в своем широко известном исследовании Э.В. Саид[408].
Наблюдается своеобразная коннотация исторических образов: изображаемый комментаторами горец времен первых Ганноверов очень похож на ирландца времен поздних Тюдоров (при том, что XVII в. не стал пробелом в этой традиции: достаточно упомянуть сообщения об «избиении» протестантов в Ирландии в 1641 г. и страх повторения этих событий в 1689–1691 гг. и значительно позже[409]). «Описание Ирландии» Файнса Морисона, составленное еще при Елизавете и вновь опубликованное в 1735 г. (не подобные ли штудиям вождя Фрэзеров и генерала Уэйда сочинения сообщили «Описанию…» в первой половине XVIII в. новую актуальность?), — показательный пример для сравнения[410]. Это одновременно и напоминание о том, как важен порой дискурсивный контекст: тексты не могут со временем оставаться «теми же самыми» (хотя, разумеется, существует определенная преемственность их восприятия).
Таким образом, сформировался определенный исследовательский менталитет. Так как британские власти вполне разделяли с учеными и путешественниками принятые в их среде образы «отсталости» и «варварства» гэлов (и ирландцев, и горцев, чей язык именовали «ирландским» еще в первой половине XVIII в.), этот «гэльский» словарь социальной лексики комментариев к состоянию Горного Края, видимо, изрядно поспособствовал доведению соображений их авторов до Лондона.
В борьбе с ганноверским Лондоном якобитизм принял интерпретацию, навязанную противником, — военно-политическое противостояние на почве столкновения «варварства» и «цивилизации». И хотя их соотношение сторонники изгнанных Стюартов трактовали как оппозицию шотландских традиций англизации Северной Британии (в смысле подчинения одной страны и культуры другой), категория «горец» оказалась политизированной, и это обстоятельство было началом конца политического якобитизма[411].
С одной стороны, комментарии «шотландских» чинов и агентов правительства порой противоречили друг другу в выборе оптимальной стратегии «цивилизации» Горного Края, порождая конфликт этнографических интерпретаций, особенно очевидный при сопоставлении официальных аналитических сочинений о состоянии Горной Страны, имевших открытое хождение в публичном пространстве Соединенного Королевства в 1689–1759 гг.[412]
С другой стороны, идеи Просвещения были универсальным эквивалентом обмена этнографическим знанием между комментаторами. Другими словами, народы, населявшие окраины европейских империй, рассматривались в качестве релевантных друг другу на основе упрощения их отличительных этнографических характеристик в рамках культурного перевода местных реалий ответственными за умиротворение и «цивилизацию» этой «дикой» периферии чинами (стадиальная теория исторического развития, сравнительная филология этнического различия и популярные учения о социальных иерархиях в области естествознания). Разница же в переводах на практике зависела не только от интеллектуального контекста этнографических репрезентаций, но и от форм и методов сопротивления горцев в Хайленде, в том числе от конкретных военно-политических обстоятельств.
При этом все комментаторы соглашались, что «завершение Унии», как модернизация Горной Шотландии, является конечным результатом хайлендской политики Лондона. Идеальный вариант заключался в исчезновении самого предмета их этнографических штудий — говорившего на «ирландском» языке «варвара» в Хайленде. Стадия варварства, зарезервированная за шотландскими горцами, таким образом, предполагала, что источник цивилизации — Лондон, а дальнейший вектор социальной эволюции края — исчезновение феодально-клановых отношений и кланов.
Такая форма этнографического «прочтения» правительством, его чинами и агентами в Горном Крае местных реалий, определяемого известными рамками культурного перевода, предполагала, что содержание этого процесса будет представлять собой вполне определенное сочетание познавательных и административных практик в хайлендской политике Лондона. Именно эта практическая этнография «полевых исследований» была призвана стать связующим звеном между теоретическим определением и практической реализацией модели интеллектуальной колонизации Горной Страны и расширения британского присутствия в крае вообще.
404
Там же. С. 462, 466.
405
Нойманн И.Б. Указ. соч. С. 274.
406
В донесениях парламенту Великобритании о военно-политической ситуации в Ирландии накануне восстания Объединенных ирландцев в 1798 г. члены Секретного комитета палаты общин, например, сообщали, что эмансипация католиков является ширмой для достижения политических целей (отделение Ирландии), а население «Изумрудного острова» разделяется скорее по принципу политической лояльности, чем религиозных предпочтений (The Report from the Secret Committee of the House of Commons, with an Appendix. Dublin, 1798. P. 3–85).
407
Среди аналитических сочинений об умиротворении Горного Края конца XVII — первой половины XVIII в., являвшихся и продуктом научной деятельности (изучение географии, истории, этнографии, экономики края), и источником литературных упражнений современников (так, первое жизнеописание Роберта МакГрегора — «Шотландский лиходей» — появилось еще при его жизни: Scott W. Op. cit. P. 176–177; а уже в 1737 г. ему и другим подобным «героям» уделили внимание в поэме, посвященной военным дорогам в Горной Стране: Chambers R. Op. cit. P. 470), ни одно не преминуло упомянуть о «цивилизации» Хайленда как непременном условии решения этой задачи.
408
Саид Э.В. Указ. соч. См. также: Said Е. Culture and Imperialism. London, 1993.
409
Подробнее о формировании и бытовании в Великобритании представлений о «резне», устроенной «ирландскими папистами» в 1641 г., как о ключевом событии в истории Ирландии XVII в. см.: Fitzpatrick Т. The Bloody Bridge and other Papers relating to the Insurrection of 1641 (Sir Phelim O’Neill’s Rebellion). Dublin, 1903. Исторические сочинения об «Ирландском мятеже», повествующие об учиненной ирландцами-католиками «кровавой резне», в конце XVII — первой половине XVIII в. издавались с завидной регулярностью, причем некоторые из них, как, например, труд сэра Дж. Тэмпла, вышли в свет еще во второй половине XVII в.: Manley R. The History of the Rebellions in England, Scotland and Ireland… and etc. London, 1691; Temple J. The Irish Rebellion: Or, an History of the Begi
410
Moryson F. Op. cit. P. 214–232.
411
На многочисленных карикатурных изображениях и сатирических гравюрах британской печатной продукции младший Претендент в наряде горца, например, противопоставлялся благородной натуре герцога Камберленда («The Royal British Него») в военном мундире, и этот «варварский» облик Карла Эдуарда Стюарта («The Frightened Italian Bravo») недвусмысленно подразумевал, что визуализированные таким образом этнографические особенности Горной Страны, ее феодально-клановая система и делали возможными в Соединенном Королевстве мятежи якобитов; см., напр.: Walker A. The True Contrast. London, 1749 / Blaikie Collection. Scottish National Portrait Gallery. 9.15 // http://digital.nls.uk/75240848. Якобитизм был едва ли не основным содержанием политической культуры протеста официальному Лондону на гэльских окраинах. Само ограничительное законодательство в Ирландии (время его появления) подтверждает этот факт. С другой стороны, якобитизм в тот период привлекал представителей самых различных политических и религиозных партий, как своеобразная страховка или форма выражения политической оппозиции (разумеется, крайне опасная). Таким образом, на практике якобитизм, конечно, не являлся уникальной характеристикой гэлов как в Ирландии, так и в Шотландии.
412
См. подробнее 2-й параграф 3-й главы.