Страница 15 из 19
Так, с каждым годом все больше отдаляясь от семьи, Чарли перестал видеть в них родные души. Кьют решил: россказни про родню – это то, чем он не станет ласкать уши публики.
Глава 6. Скромное вступление в наглую фальшь
Катерина и Чарли сдержали слово: свадьба прошла, если к событию в принципе можно было применить это слово, едва ли заметно. Отец и сестренка, Агата и Рафаэль – вот список гостей, приглашенных на праздник.
Впрочем, никто не страдал от отсутствия пышности. В памяти Бристоль и Голдмана живым оставалось собственное торжество – Джозеф решил временно воздержаться от излишеств. Молодые не смогли отвертеться лишь от колец и нарядов. С великим трудом пойдя на компромисс с отсутствием праздника, Агата решительно настояла на дорогущих украшениях и бесподобных нарядах для жениха и невесты. И теперь на ужине в одной из невзрачных – такие имелись – кафе Геттинберга, «декорации» в виде свадебных атрибутов выглядели нелепо.
До этого дня Катерина носила бальные платья только дважды – оба раза пришлись на рождественский бал. Сейчас же ей довелось предстать перед публикой в новом роскошном наряде. Платье выглядело до того бесподобно, что оторвать взгляд от него было за гранью возможного – мсье Бушон, как всегда, потрудился на славу.
Третий наряд не шел ни в какое сравнение с двумя предыдущими. Шлейф свадебного платья Рудковски едва ли имел конец. Он тянулся – могло показаться – на многие мили, а сверкающие бриллианты, его украшавшие, вероятно, виднелись из космоса.
Увидев наряд впервые, девушка заулыбалась. Она вспомнила «Три орешка для Золушки» – детскую сказку, которую ей так часто включали родители. У Золушки, как и у Катерины теперь, имелось три платья. Но в отличие от Рудковски, новоиспеченной принцессе достался и принц, в какого она влюбилась. Катерина же вряд ли могла сказать, будто Кьют пробуждает в душе ее трепет, а она с нетерпением ждет каждой встречи. Скорее, девушка проводила с ним время, ведь: «А с кем еще? Чарли – единственный кандидат на роль».
Так, ни пышный наряд, ни престранное настроение невесты не шли к обстановке, которую им обеспечили. Впрочем, кроме этой несуразицы, торжество проходило неплохо. Рудковски и Кьют восстали против обрыдлого «горько!», и гостям доводилось забавляться лишь пошлыми шутками, что касалось Джозефа, и мечтаниями о светлом будущем детей, чем занималась весь вечер Агата.
Сами «дети», казалось, были довольны. Чарли весь вечер любовался Катериной – сердце его наполнялось радостью и любовью: сколько ни случалось у них конфликтов, в конце концов они вместе и счастливы.
Разум Рудковски однако не отдавал безмятежностью. Девушка все продолжала метаться в сомнениях и подозревала себя в ошибке выбора. При этом Катерина весь вечер освещала улыбкой собравшихся, снова и снова крутя в мыслях пленки с записью разговоров о свадьбе.
Одним из таких стал диалог с миссис Бристоль. К нему Рудковски возвращалась всякий раз, стоило ей нарваться глазами на бабушку. Еще за неделю до свадьбы Агата натаскивала Катерину на откровенность с самой собой. Она уверяла девушку: самое главное в жизни – честность. В первую очередь – перед собой. Рудковски закатывала глаза и упиралась. Упиралась так сильно, как только могла, а головой понимала: Агата бомбардирует шаткое укрепление.
– Катерина, если ты сомневаешься, разве это не повод от всего отказаться? Как ты можешь быть щепетильной в выборе ежедневных нарядов, но совершенно бесхитростной, когда речь заходит о выборе мужа?
В конце концов Рудковски не выдержала:
– Он не возбуждает во мне трепетных чувств – я не отвечаю ему взаимностью. Никто из нас не счастлив, чем не компромисс?
Агата смотрела на внучку с сочувствием. Она отказывалась признавать, что слова слетели с уст ее обожаемой Катерины. Чуть оправившись от удара, женщина взялась испытать судьбу в последний раз:
– Детка, я знаю: молодые не внемлют советам старших. Но посмотри на меня, – Бристоль почти умоляла Рудковски. Ей не хватало лишь встать на колени. – Моя жизнь была искалечена. Любовь моя, не ломай ты свою.
Катерина упрямилась.
– В этом нет смысла. «Того самого» я уже вряд ли встречу, сгодится и так. Как минимум, нас все устраивает, – и прежде чем Агата успела возразить, девушка вышла из комнаты.
Рудковски убеждала себя, что несется навстречу счастью, в глубине души понимая: это мираж. Катерина прекрасно знала о неутихшей любви к Генри, но сейчас она, словно шавка, голодная и бесхозная, бежала к первому встречному – тому стоило только усыпать дорогу лакомым угощением. Так, увидев в Чарли щедрого на корм хозяина, девушка соблазнилась – в мире свершилось фальшивое совокупление душ.
– Катерина, а где вы будете жить? – спросил дочку Джозеф, тем самым вырвав ее из болезненных дум.
– Я… мы… – Рудковски глянула на супруга, ища опору и утешение. Возможно, идея о браке была хороша. По крайней мере ей теперь есть на кого положиться.
– Джозеф, разве я не сказала? – вступилась Агата. – Мы с Рафаэлем скоро уедем. Катерина и Чарли могут остаться у меня. Присмотрят за мистером Боуи: ему нездоровится. Развлекут Грэйс – у этой прискорбны последние тридцать лет.
Девушке новость о том, что она остается в знакомом доме пришлась по душе. Чарли же откровенно занервничал. Он никогда не жил в роскоши, и последняя пугала парня. Каково это – жить, ни в чем себе не отказывая? Что значит проснуться не от ремонта в соседней квартире? В кого превращается человек, чье питание не ограничено бутербродами? И что представляет собой проживание, не стесненное месячной платой за свет и газ? Ответы на эти и остальные вопросы Кьют готовился получить с переездом. Одно оставалось ему неприятным: какой из парня кормилец, если он с первых дней вешается на богатство жены?
Скоро стало предельно ясно: терзания Чарли были оправданы. Едва Кьют ступил на порог дома Бристоль, от его мнения перестало что-либо зависеть. Правда, юноша начинал понимать, что чувствовал некогда мистер Рудковски, еще на свадьбе. Тогда Чарли донельзя захотелось обсудить все тревоги с мужчиной – так он и сделал. Кьют выждал удобный момент – Джозеф вышел на улицу – и отпросился у новой семьи на «мужской разговор».
До этой минуты парень ни разу не оставался один на один с отцом Катерины. Даже о свадьбе они сообщали с невестой вдвоем. Однако теперь Чарли готовился к испытанию – переговорам с тестем. Юношу, закаленного выступлениями, лихорадило.
Выходя, Кьют оглянулся на Катерину. Та провожала мужа сочувственными улыбкой и взглядом. Рудковски одновременно желала Чарли удачи и беспокоилась за него. Парень это почувствовал, и ему сделалось невыносимо приятно от знания: опасения разделяют. Походка Кьюта стала храброй, плечи распрямились. Чарли испытал к жене благодарность. Все вокруг уверяло: юноша сделал правильный выбор.
– Честно призна́юсь, – вступил Джозеф, раскуривая сигарету, – всегда сомневался, что Катерина однажды выйдет замуж, – мистер Рудковски протянул Чарли полупустую пачку сигарет.
– Спасибо, не курю, – отозвался парень, надеясь: несоответствие в привычках не приведет к разладу.
– Ну и правильно. Вредно это – курить. Я и сам не курю, так, покуриваю, – похвастался Джозеф. В последние месяцы мужчина много думал о жизни и отчего-то решил перейти с двух пачек в день до одной.
– Не пойми неправильно, дело не только в буйном характере Катерины. Здесь дочь вся в меня, – мистер Рудковски усмехнулся. – Просто как-то не верил – или не хотел верить? – что это коснется и моей дочери. Всегда кажется, все случится с другими, а тебя отчего-то обойдет стороной. И вот мы здесь. Я выдаю замуж любимую дочь. Жаль, Элеонора того не застала…
Мужчина прервался. Тело его кричало: событие приносит столько же боли, сколько поначалу. Понимая, что Джозефу стало неловко за – как он сам то называл – минутную слабость, Чарли быстро подхватил разговор:
– Мистер Рудковски, да я и сам не верю в происходящее. Мои сверстники завели семьи еще в свои двадцать. Когда же время несется к тридцатке – мне, если что, двадцать восемь – кажется, ты плывешь позади всех. Вы, пожалуйста, тоже не воспримите неправильно. Я не женюсь лишь от чувства, будто я отстаю – я люблю Катерину, – на слове Чарли запнулся. Произносить такое было для парня в новинку. – И тем не менее отчего-то не верится, что я это счастье заслуживаю.