Страница 91 из 98
Но главным смыслом и занятием в жизни являются дети. Полностью изменились критерии: ответ на вопрос: удалась ли жизнь? - зависит уже не от числа разбитых сердец безутешных поклонников, не от исполнения тайных заданий государственной важности и не от написания талантливейших статей. Все теперь определяется уровнем гениальности болтуна Матюшки и молчуна Томика. Все время, пока они не спят, о них надо заботиться - кормить, одевать, мыть, читать им, гулять с ними, играть. Этой осенью Матюша пошел в сад, но Том тут же заполнил вакуум, пожертвовав частью младенческого сна ради общения с матерью. И даже когда оба они уложены, о них постоянно думается. Большая часть разговоров Муры и Сергея за последние годы сводится к беседам о них. Каждый вечер Мурка рассказывает мужу, возвращающемуся вечером из клиники, обо всех их проделках, и он воспринимает и обожает своих сыновей через призму ее рассказов. С тех пор, как появились зайки, отношения их изменились: они любят друг друга не меньше, но сосредоточены уже не друг на друге, а на сыновьях. Иногда Мурке чуть-чуть обидно, что большая часть Сережиной нежности теперь выливается на малышей, но зато их объединяет важность и сложность задачи выращивания потомства. И за все это - за непрерывную заботу, потерю сна, социальной жизни и романтических отпусков, Матюша и Томик награждают родителей только бесконечным счастьем и переполняющими сердце нежностью и любовью.
Ради детей и их будущих детских воспоминаний они купили второй дом, который дал им то, чего Муре так не хватало в Милуоки: ощущение непосредственной связи с народом и экзотикой «американы». Вслух она это сказать постеснялась бы, потому что звучит в духе франкоязычных русских дворян или Марии-Антуанетты, но здесь, в городе у нее, неработающей эмигрантки, нет никаких точек соприкосновения с жизнью аборигенов. Все ее друзья, и русские, и израильтяне - такие же эмигранты, как и она. А там, в лесной избушке на самом севере Висконсина, там совсем другие люди, и другая жизнь, в которой семья Гринбергов хоть и не принимает личного участия, но которую зато может непосредственно наблюдать. Без второй северной лесной жизни они уже не мыслят существования.
Избушка в лесу находится далеко - пять часов езды на самый север, до озера Супириор, и поездка дает время отойти от городских забот и проникнуться особым настроением. Зимой там лютый холод, надо заранее звонить местному человеку Джо, и он приедет со снегоуборочной машиной и расчистит частную дорогу от шоссе до их дома. А когда Гринберги уже в темноте добираются, наконец, до избушки и, отперев ворота участка и большой амбарный замок на сенных дверях, входят в стылый дом, надо первым делом разводить огонь в печке. И пока дом не прогреется, оставаться в нем невозможно. Поэтому дачники едут в соседнюю деревушку Бейфилд, где находится ближайший паб, и там, среди курящих и играющих на бильярде местных жителей, проводят несколько часов, поедая пиццу, попивая кто пиво, а кто какао, и играя в настольные игры с детьми, превратившимися в Чука и Гека. Бейфилд маленькое местечко, и их там уже хорошо знают, с ними беседуют, сообщают последние местные новости, удивляются, как выросли дети, делятся ценными в здешних полярных условиях хозяйственными советами. Запасшись питьевой водой, потому что в избушке нет водопровода, они возвращаются на ночлег. Первую ночь еще слишком холодно для того, чтобы раздеться, и все, включая котов, спят вповалку на огромных полатях, заваленных матрасами и пуховыми одеялами, тесно прижавшись друг к другу. Только Сергей встает несколько раз за ночь, подбросить поленьев в печь, и, может, выйти во двор по нужде, завидуя детям, для которых приготовлен горшок. Двери в сени и на улицу стукают, снег скрипит, луна светит, волки воют, над домом столбом стоит дым, сердце заливает счастье.
Утром с крыши уже свешиваются метровые сосульки, по ним здесь сразу можно узнать - обитаем дом или пустует, и Матюша сбивает их палкой, а Том тонет в сугробах и лезет, неслух, на рассыпающуюся под ним поленницу.
Здесь, на севере, люди без дела не живут, и всегда происходит что-нибудь необыкновенное. Иногда это ритуальные празднества с танцами в близлежащих индейских резервациях, иногда - показ необыкновенных саней с впряженными в них разномастными лошадьми, которыми зачастую правят женщины, иногда - многомильные забеги собачьих упряжек.
С утра к озеру прибывают грузовики, из кузовов выпрыгивают собаки, сгружаются сани, в огромных котлах над кострами начинают варить собачью похлебку. Лайки с холодными светлыми глазами нервничают и путают поводки. Мура с детьми гуляют между ездоками, машинами и упряжками, притоптывают сапогами, оттирают замерзающие носы.
- А ты знаешь эту большую черную суку Джонсона? - слышит Мура кусок чужой беседы у костра.
- Ривер? Знаю, - отвечает мужик в меховой шапке.
- А что ты про нее думаешь? - спрашивает первый джеклондоновский персонаж.
- Так себе собака. Первые двадцать миль ничего, бойко идет, но потом - еле тащится…
Муре нравится, что одного из этих заиндевевших парней интересует, как идет в упряжке тридцатую милю чужая сука, а второй все это знает, и она ищет глазами эту Ривер, и невольно придвигается к чужому костру, потому что ноги и лицо совсем закоченели. А тем временем сани одни за другими, с впряженными уже собаками, подъезжают к старту, и лайки в упряжке бесятся, и сани на месте удерживает только вбитый в снег клин. Мужик, а порой и баба, выглядящая почти как мужик, становятся сзади на полозья саней, хватают поводья, народ расступается, клин выбивается, и упряжка за упряжкой взмывают через сугробы, сквозь пургу и ветер, в свой восьмидесятимильный забег.
Летом местные жители устраивают состязания яхт на озере Супириор, катаются на досках под парусом. Вода в озере нестерпимо холодная, но Матюша все же окунается, а потом все вместе на пароме перебираются на остров Мадлен и ездят на велосипедах по всему острову, похожему на литовскую Ниду, - Том умудряется потерять башмак, болтая ногами в своем маленьком сиденьице за маминой спиной, а Матюша едет с отцом на «тандеме», и на подъемах пыхтит и старается нажимать на педали, подбадриваемый Сергеем.