Страница 1 из 8
A
Постскриптум: Литературный журнал.
Вып. 3 (8), 1997. - СПб.: Феникс, 1997.
Дизайн обложки А.Гаранина.
ISBN 5-901027-06-X
Михаил ГАЁХО
Михаил ГАЁХО
Свидетель
Средь многочисленных видов нечистой силы есть оборотень, у которого отличительный признак - двойной зрачок в глазу. Не в полном смысле слова оборотень, но это уже нюансы. У человека, глядевшего на меня в трамвае, очки были бифокальные, и линия раздела стекол, когда он смотрел, проходила как раз по радужной, хоть и вряд ли удобно смотреть таким образом. Не хочу сказать лишнего, но взгляд этот был неприятен и запомнился. А я ведь и раньше его видел, осенило меня вдруг, - на площадке трамвая в тот день первого знакомства. И отметил еще тогда его массивные очки с двойными стеклами, отстраненный взгляд, в котором я не углядел еще зловещего смысла. Но когда он мне встретился в третий раз, и тоже в трамвае, я подумал, что не от Бога случай...
Я рассказал подругам об этом своем опыте - не про двойной глаз, а про "джа гасмарэла". Они назвали это излиянием Духа Святого и одобрили. Здесь опять предреченное сбывалось, что "в последние дни излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши, и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут".
- Мне уж, наверное, впору вразумляться сновидениями, - сказал я тут, на какой-то миг почувствовав себя перед ними печальным и мудрым.
Но "Дух Святой" для меня звучало как-то чрезмерно, я про себя говорил: "это". Они же были с ним (с Ним?) на короткой ноге, очень просто привлекая для содействия в мелких повседневных делах. Как с тем вот бесплатным проездом в троллейбусе, например. Или на торговом перекрестке, когда, сказав никак не толкуемое "шалабалам", они проходили, не задерживаясь, мимо ларьков и прилавков к какому-нибудь ящичному развалу, где продавалось за символическую плату совсем уже побитое и загнившее, и брали, не глядя, несколько штук помидоров или что там еще было. И нормальные оказывались плоды - в темном углу они, что ли, прятались? "А эти для нас и хранились", - говорила Фаина, показывая рукой вверх, как бы утверждая, что именно Его распоряжением все устраивалось как по блату.
Я сам верил, что Бог более всего проявляет Себя в событиях и случайностях жизни - когда помимо обычных ниточек причин и следствий, протянутых между ними, угадываются их другие смутные связи, невразумительная и неистолковываемая сущность. Не имею дара толкования - а кто видел имеющего? - но о звуках этой неизреченной речи могу догадываться по тому, как события жизни - и существенные, и те, что кажутся пустыми, - ложатся, случаясь, в лад и в рифму, и не в отдельности происходят, а представая тенью друг друга, отражением, эхом... Но наблюдая это, с радостью обнаруживая вокруг, я не имел в мыслях извлечения какой-либо житейской пользы, а они проще смотрели. Бог ведь сказал: "чего ни пожелаете, просите, и будет вам". Они и просили, и им было.
При какой-то подходящей оказии я рассказал им про бывший со мной случай, до банальности похожий на обычные истории о чудесных исцелениях, которые происходят, как правило, вскоре после приобщения рассказчика к вере или служат побудительной причиной этого приобщения. Исцеляемым обыкновенно является сам рассказчик, его сын или близкий родственник. В моем случае исцеленный Петя Безуглый не был мне ни родственником, ни другом. Мы с ним всего лишь работали в одном отделе.
Я был в командировке, когда мне сказали, что с ним прямо на работе случился приступ. Не сердечной природы, а что-то непонятное - ребята, которые рассказывали, сами толком не знали. Его увезли в больницу, кажется, даже в реанимацию. Состояние было тяжелым, говорили о возможных изменениях в мозговой области. "А это уже на всю жизнь", - подытожил кто-то, вздыхая.
В тех настроениях, как я был тогда, - а настроен я был серьезно и добросовестно - я посчитал, что просто обязан помолиться за Петю. Помню, что уединенного места не было ни на объекте, где мы работали, ни в гостинице - я вышел на улицу вечером, прошелся немного туда, где деревья росли за стеной из грубого камня. Я думал, что это парк, а оказалось - кладбище.
Был холодный осенний вечер. Кажется, недавно прошел дождь, или, может, уже устоялась в природе хроническая осенняя сырость - на листьях и камнях, в воздухе, под ногами. Я, помнится, подумал: является ли кладбище подходящим местом, чтобы молиться за здравие. И как назвать Петю - просто по имени, или с отчеством, или же как "раба Божьего"? Я отвернулся от зрелища бедных могилок с крестами к кладбищенской стене, где средь пожухлого бурьяна рос какой-то куст с мелкими желтыми листьями.
"Господи Боже, - начал я, - Господи, помилуй Петю, раба Твоего, пошли здоровье ему".
"Господи", - повторил я, чувствуя нескладность и беспомощность произнесенных слов и что надо бы сказать еще что-то. Но нужно ли говорить много перед Тем, Кто знает заранее, что ты скажешь? Нужно ли вообще говорить? Тем более, что все уже произошло и определилось как минимум позавчера, пока наши командированные были в дороге. Но это - я почувствовал вдруг - как раз не имело значения. Ведь если молитва принята, то Он и позавчера уже знал, принял и исполнил по воле Своей. Еще и более того - может быть, исполнение происходит даже и не вследствие молитвы, а скорее в соположении с ней: Пете ниспослано исцеление, а мне - благо молиться за это. И в таком случае молитва - это по сути вовсе не просьба, а как бы знак причастности Божьему пути и замыслу, может быть - свыше дарованный знак. Тогда единственно уместным словом молитвы будет благодарность - за эту дарованную сопричастность. И я произнес эти слова благодарности и, произнося, почувствовал окончательно, что уже как бы исполнилось просимое.
Я соорудил эту цепочку рассуждений со всеми ее "если" и "то", "может быть", "более того" - в попытке задним числом восстановить ощущение той минуты, когда охвачен был, видимо, действенным чувством веры. Как будто они, эти рассуждения, в их логической последовательности и подробности, впрямь имели место тогда и вели к известному ощущению или настрою души. Когда как раз наоборот: именно ощущение - прожитое и осмысленное, представало рассуждением, дававшим какой-то стабильный логический эквивалент неуловимому. И вот, нить рассуждений я помню, как помню обстоятельства места и времени: дождь, желтый осенний куст, бурьян у стены - эти приметы пути, уже не ведущего никуда. А ощущение бесследно забылось, вроде бы и не добавив ничего к опыту души. Теперь можно пройти по аккуратно расставленным вехам той цепочки мыслей, но она тоже не ведет никуда и, логически продолженная, упирается очень быстро в абсурд и непостижимое. Что, собственно, следует считать естественным, если мыслью пробуем приблизиться к Богу. Или искать человеческий смысл в божественном. Какой, скажем, можно усмотреть смысл в молитве духом, когда, если принять данное мне объяснение (одно из многих, только одно из многих), в этой молитве Дух Святой обращается к Духу Святому посредством человеческих органов речи, на языке невнятном и невразумительном. Переливаясь из одного сосуда в другой через человеческое немощное горло. И что в том человеку? Благо от сопричастности процессу? И что Богу в человеке? "Буду петь духом", - говорил Павел. "Для Господа играть и плясать буду", - говорил Давид. А что Господу в человечьем голосе и движениях тела? Мне вспомнилась еще притча, как к рабби Лейбу пришли собирать пожертвования на доброе дело и он, святой человек, сказал: "Денег нет у меня, но я спляшу для вас".