Страница 6 из 19
Весьма интересны письма Н.К.Рериха 1930-х годов, адресованные художнику, критику, историку искусств Александру Николаевичу Бенуа, особенно в силу того, что их отличали противоположность натур и несовпадение точек зрения по многим вопросам. «Общественное мнение вынесло нам определение “белое и черное”, подчеркивая, таким образом, не только различие в нашей окраске, но и намекая на нашу духовную природу»[25], – писал по этому поводу сам Рерих. Именно различие в мироощущении и жизненной позиции и привело к окончательному расхождению путей художников. Несмотря на то что Бенуа принадлежало немало измышлений насчет Рериха, именно Николай Константинович первым, после долгого, длившегося с 1918 года перерыва в общении, в 1936 году обратился с письмом к соратнику по объединению «Мир искусства» и за три года написал ему 17 писем. Высоко оценивая культурную деятельность самого Бенуа, его отца и братьев, Рерих в своих очерках, публиковавшихся в 1930-е годы за рубежом, всячески подчеркивал его всепоглощающую любовь к искусству, глубокое знание театра, возрождение искусства книжной графики. Он отправляет Александру Николаевичу свои статьи, посвященные ушедшим в иной мир художникам, с которыми их связывало прошлое, свои книги «Врата в Будущее» и «Нерушимое», хвалит его фельетоны о выставках и живописцах и просит выслать воспроизведения его работ.
Бенуа вполне откровенен с Рерихом, не скрывая пессимистических настроений и неверия в будущее, укрепившихся в его душе после невыносимой действительности первых послереволюционных лет (он эмигрировал в Париж только в 1926 году), своего неприятия Советской России, ощущения того, что на Родине искусство задушено и политизировано. Николай Константинович всеми силами пытается поддержать его, напоминая о служении на пашне культуры как целительном средстве против уныния и болезненного восприятия современности. «…Среди всяких ужасов войны раздаются голоса и об искусстве. Может быть, эти напоминания о мирных трудах сейчас особенно нужны как противоядие всякой злобе, вылезшей из всех щелей»[26]. «Вообще удивительно, как время и история стирают всякие ненужные вехи, и повсюду можно взглянуть глазом добрым»[27]. Однако длительное пребывание в депрессии, тоска по прошлому и, наконец, черная зависть к кипучей творческой и общественной деятельности Н.К.Рериха не могли не омрачить сознание Бенуа, и протянутая дружеская рука была отвергнута. В 1939 году Бенуа пишет рецензию на рижскую монографию о Николае Константиновиче, значительно выходящую за рамки жанра: основное внимание критика было сосредоточено не столько на творчестве, сколько на личности художника, вплоть до обвинений в «опаснейшем духе гордыни», «мании величия» и «мессианстве». «Думалось, что члены “Мира Искусства” (а нас осталось так мало) должны держаться вместе, дружественно, – с грустью размышлял Рерих несколько лет спустя. – Но, очевидно, такие мечты мои были неуместны. Надеялся я, что “человек человеку – друг”, а выходит: “человек человеку – волк”»[28].
Среди стран, которые активно поддерживали культурные и миротворческие идеи Н.К.Рериха, особое место занимала Латвия. В Риге существовало не только общество, носящее его имя, но и отделение Музея (с октября 1937 года), куда художник посылал свои картины. К концу тридцатых годов там насчитывалось уже 40 полотен. Шла активная работа в секциях общества, был открыт отдел произведений прибалтийских художников, но самое главное – рижане развернули активную издательскую деятельность, которая по масштабам превосходила таковую в Музее Рериха в Нью-Йорке. Их усилиями были подготовлены к печати книги Учения (вторая и третья части «Мира Огненного», «Аум», «Община», «Братство»), «Врата в Будущее» и «Нерушимое» Н.К.Рериха, «Тайная Доктрина» Е.П.Блаватской в переводе Е.И.Рерих (1937), большая монография «Рерих» (1939), двухтомник писем Е.И.Рерих (1940). Деньги на издания предоставляли сами члены общества. В Отделе рукописей МЦР находятся письма Н.К.Рериха за 1935–1940 годы, адресованные Гаральду Феликсовичу Лукину, Федору Антоновичу Буцену, Ивану Георгиевичу Блюменталю, Александру Ивановичу Клизовскому, а также Рихарду Яковлевичу Рудзитису, поэту и переводчику, председателю Латвийского общества Рериха с 1936 года.
Николай Константинович высоко ценил все сделанное Латвийским обществом на ниве культуры и этики, горячо приветствуя лекции, выступления и литературные труды его членов, а также царящую в нем атмосферу сотрудничества и доброжелательства. «Пришли от Вас такие сердечные письма, и еще раз почувствовалось, что нет расстояния там, где дух жив, где он устремлен ко Благу. Чувствуем, что Вы работаете в сотрудничестве. В этом для нас огромная радость. Только подумать, что среди всяких мировых смущений и взаимной злобы группа светлых сотрудников преуспевает. Именно это и есть то самое добротворчество, о котором столько сказано как о живой основе бытия. Живая Этика воспринимается Вами не как какие-то отвлеченные пожелания, но как самое неотложное строительство новой жизни. Всем позволительно мыслить о лучшем будущем. Это будет не отвлеченность, но повелительный зов к улучшению жизни ближнего. ‹…› Радостно смотрим на снимки Вашей Группы и залы Собраний. Даже на фотографии запечатлелась светлая атмосфера. А ведь это не так легко достижимо. Только светлыми трудами и кооперацией создается непобедимое светлое излучение»[29].
В его письмах звучит радость о духовном объединении и взаимном укреплении друг друга, о том, что культурная работа, несмотря на неизбежные трудности и тяжелое материальное положение сотрудников, растет и продвигается. «Время настолько трудное, что, когда мы получаем весть из Латвийского Общества о вечере в память Мусоргского, даже невольно удивляемся, как это удается среди всяких нахлынувших превратностей. Неутомимые Рудзитис, Лукин, Блументаль, Буцен, Драузин и все деятельные сотрудники даже в эти дни чрезвычайных событий издают новые книги и заботятся о росте Музея. Поистине, можно порадоваться светлому строительству. Именно оно уместно тогда, когда житейские мудрецы охладевают ко всему культурному, созидательному. Точно бы молодое поколение, для которого мы все работаем, не подрастает и в эти смутные времена»[30]. И еще: «Если перечислить все приношения на пользу Этики и Культуры, то, очевидно, придется перечислить всех членов Общества, деятельно проявивших себя. Особенно же приветствована эта деятельность в трудные дни Армагеддона. У каждого появились свои особые трудности, и даже сложились разные почти неразрешимые житейские проблемы. Тем драгоценнее, что деятели культуры и среди тяжких условий не падают духом и не опускают рук. Дело Этики и Культуры, так нужное для всей эволюции человечества, особенно неотложно в дни мировых переустройств. ‹…› Уже давно мы писали, что каждый сочлен имеет какие-либо опытные накопления, которые он может приложить к общему делу. У каждого есть своя трудовая область, а в широкой пашне Культуры нужно все, овеянное добрыми мыслями. Живая Этика не есть отход от жизни и отвлеченное песнопение, но именно деятельное преображение всей жизни на Общее Благо. Это вмещает все жизненное строительство»[31].
К письмам в Латвию тематически примыкают письма, обращенные к активным деятельницам рериховского движения Литвы – Надежде Павловне Серафининой и Юлии Доминиковне Монтвидене, охватывающие период 1936–1938 годов. Речь в них идет о проведении Балтийского конгресса рериховских обществ, вопросах сотрудничества внутри групп и отношения Рериха к художественным и духовным течениям последних лет.
Во время войны переписка с Прибалтикой прекратилась. Рерих тревожится о судьбе членов Общества, обращается к друзьям в Нью-Йорке с просьбой войти с ними в контакт и развеять тягостное неведение хотя бы краткой весточкой. В его письме от 1 марта 1947 года американским сотрудникам встречается тревожная весть об уничтожении издательского склада в Риге – книги были сожжены или перемолоты на бумагу. «Опять зверский вандализм! – пишет он. – Опять дикари. Опять выплыли темные Масловы. На складе было множество изданий. Кроме всей серии Этики, были “Письма Е[лены] Р[ерих]”, была “Доктрина” Блаватской, было “Знамя Преподобного Сергия”, была “Зельта Грамата”, были монографии русская и английская, был Всев[олод] Иванов, были мои “Пути Благословения”, “Врата в Будущее”, “Нерушимое”, были книги Рудзитиса, книги Клизовского, Зильберсдорфа, сборник “Мысль”, сборник имени Феликса Лукина, Ориген, многие книги из Америки, воспроизведения, все клише, книги о “Знамени Мира” – весь богатейший культурный материал! Какой зловещий вандальский костер! Горюем, когда читаем о варварских уничтожениях книгохранилищ в далеких веках. Но ведь случившееся несчастье произошло теперь, на глазах “цивилизованного” мира, на позор человечества»[32].
25
Письмо Н.К.Рериха М. де Во Фалипо от 24 апреля 1931 г. // Там же. Д. 29.
26
Письмо Н.К.Рериха А.Н.Бенуа от 27 января 1939 г. // ОР МЦР. Ф. 1. Оп. 5–1. Д. 11.
27
Письмо Н.К.Рериха А.Н.Бенуа от 8 февраля 1939 г. // Там же.
28
Рерих Н.К. Тартюф // Рерих Н.К. Листы дневника. [В 3 т.] Т. III. М.: МЦР, 2002. С. 20.
29
Письмо Н.К.Рериха Р.Я.Рудзитису от 25 декабря 1935 г. // ОР МЦР. Ф. 1. Оп. 5–1. Д. 134.
30
Письмо Н.К.Рериха сотрудникам Латвийского общества Рериха от января 1940 г. // Там же. Д. 195.
31
Письмо Н.К.Рериха Р.Я.Рудзитису от 16 марта 1940 г. // Там же. Д. 134.
32
Письмо Н.К.Рериха американским сотрудникам от 1 марта 1947 г. // ОР МЦР. Ф. 1. Оп. 5–1. Д. 193.