Метанойя

Девушка осторожно достала из кармана ключи и, не сразу попав в замочную скважину сильно дрожащей рукой, открыла дверь. Вдруг этажом выше послышался громкий щёлчок замка, прозвучавший пистолетным выстрелом, и звонкий детский голос крикнул кому-то.

– Мамочка, я пошла! Закрой за мной дверь!

В ту же секунду, почти не замахиваясь, я сильно ударил девчонку по шее рукояткой тяжёлой «тэтэшки» и, подхватив разом обмякшее тело, втащил его в квартиру, одновременно толчком ноги захлопнув дверь. Опустив на пол свою пленницу, я одним прыжком пересёк прихожую, ворвался в единственной комнату и, окинув её взглядом, убедился, что в ней никого нет. Тут же метнулся на кухню, держа пистолет, как какой-нибудь спецагент из американского фильма. Там тоже никого не оказалось. Испытав страшное облегчение на грани истерики, я бессильно сполз по стене на пол, чувствуя, как сильно дрожат ноги, но времени расслабляться не было, и, чуть переведя дух, я вернулся обратно в прихожую. Прижав ухо к двери, я некоторое время прислушивался, но в подъезде стояла полная тишина, успокоившая меня. Повернув замок на два оборота и нажав кнопку блокиратора, чтобы его нельзя было открыть снаружи, я положил «тэтэшку» на подставку для обуви и, найдя какой-то пояс, крепко связал всё ещё находящейся без сознания девчонке руки за спиной. Очки, свалившиеся с её лица, я поднял и, убедившись, что они не разбились, положил рядом с пистолетом. Потом, собравшись с силами, втащил безжизненное тело в комнату, оставив его на полу, прикрытом дешевым синтетическим паласом, а сам рухнул в старое продавленное кресло.

Голова кружилась от слабости, и какая-то деревянная апатия сменила нечеловеческое напряжение. Всё вроде бы прошло удачно, и по крайней мере я получил временную передышку, но почему-то не было даже и намёка на радость или хотя бы просто удовлетворение, лишь равнодушная пустота, убившая остатки сил. Батарейки безнадёжно сели, и, полуприкрыв глаза, я балансировал на краю развернувшейся за спиной пропасти, ежесекундно рискуя опрокинуться в неё. Глупый заяц, не выбравший «дюраселл», интересно, что ты будешь делать дальше?

Тихий стон на полу заставил меня повернуть голову, и, тупо уставившись на маленькую фигурку, начинавшую шевелиться, я сам чувствовал, что сильно торможу, но не мог запустить срабатывающий вхолостую мозг. Окружающая действительность ускользнула от меня, как предрассветный сон, и мне никак не удавалось сконцентрировать своё сознание. Стон повторился, на этот раз громче, и вдруг генератор реальности ожил, пустив живительный ток, и пронзительно-ясное понимание разом высветило всю картину происходящего со мной. Глубоко вздохнув, я словно вынырнул из безвременья и внимательно оглядел комнату.

Судя по всему, девчонка жила в этой квартире одна. Обстановочка-то довольно нищая– ветхий диван, которому уже давно пора занять соответствующее место на свалке. Массивный шкаф, переживший, наверное, не одно поколение. Единственный дорогой вещью был фирменный музыкальный центр, стоявший на древнем дуговом столе рядом с рассыпанной грудой компакт-дисков. Стены были увешаны плакатами и постерами с изображением длинноволосых рок-музыкантов, и казалось, здесь присутствовали все кумиры семидесятых: Пинк Флойд, Дип Перпл, Анималз, Иглз, Дженнис Джоплин, Сид Вишез, Франк Заппа и ещё очень многие, кого я не мог узнать. В общем, девчонка обитает где-то в том времени. Мне как-то доводилось общаться с подобными экземплярами. Неохиппи. Выдуманный мир, выдуманные идеалы, выдуманная романтика– рано или поздно всё рушится и остаётся лишь разочарование. До следующей идеи. Всё это хорошо знакомо и очень похоже на меня самого. Вечная погоня за иллюзиями.

Почему-то моё внимание привлекла висевшая чуть в стороне большая чёрно-белая фотография какого-то человека, скорее всего, тоже музыканта, очень напоминающего Иисуса Христа. Было что-то необычное в его глазах, смотревших спокойно и немного печально, словно в них таилась невысказанная мудрость, присущая старикам, хотя он был молод. Где-то я уже видел подобный взгляд. И сразу же очень ясно преставилось лицо Ангела в тот момент, когда я так резко оборвал наш разговор. В душе шевельнулось запоздалое признание его правоты, и от этого сделалось так тошно, что я поспешил отвернуться.

– Больно…– Еле слышный шепот настолько совпал с моей мыслью, что я кивнул и раздумчиво произнёс:

– Да, наверное, про такое чувство и говорят: душа болит. – Но тут же сообразил, что это не Ангел разговаривает со мной, а наконец-то пришла в себя моя пленница. Она попыталась повернуться на бок, но с вывернутыми за спину руками это оказалось не так-то просто, и она снова уткнулась лицом в пол. Я подошёл поближе и присел рядом с ней.

– Слушай, ты уж извини меня, я действительно не хотел причинять тебе боль. Так получилось. Это была вынужденная мера. Извини, хорошо?

Она ничего не ответила, но это молчание было настолько пропитано страхом и ненавистью, что, казалось, воздух сгустился. Меня вдруг охватило раздражение от всей нелепости ситуации– надо же, захватив в плен невинную жертву, избив её и связав, я извиняюсь перед ней за это да ещё и жду сочувствия и прощения. Похоже, у меня начинается какой-то маразм. В приступе злости я резко дернул ее и потащил к дивану, усадив на пол так, чтобы она могла опереться на него спиной. Потом сходил в прихожую за пистолетом и снова обратился в девчонке, стараясь, чтобы голос звучал внушительно.

– В общем, дело обстоит таким образом. Какое-то время нам придется провести вместе, хотим мы этого или не хотим. Поэтому, чтобы не обострять ситуацию, давай сразу обговорим некоторые правила поведения. Правило первое: ты ничего не должна делать без моего разрешения. Тебе ясно?

Она опять помолчала. Откинув с её лица мокрые спутавшиеся волосы, я посмотрел ей прямо в глаза, без очков казавшиеся по-детски беззащитными, и подчёркнуто спокойно сказал.

– Послушай, дитя цветов, это ведь не игра какая-то. Ты уже могла убедиться, что всё гораздо серьёзнее, поэтому лучше бы тебе не показывать свой гонор. Я задал вопрос– тебе ясно?

Не в силах выдержать мой взгляд, она заморгала длинными пушистыми ресницами и вымученно кивнула головой. Я попытался улыбнуться, но сам чувствовал, что улыбка вышла кривоватая.

– Хорошо, что ты меня понимаешь. Теперь второе правило: если ты захочешь что-либо сделать, то должна вспомнить первое правило. Это для твоего же блага, потому что в противном случае мне придётся тебя убить. И поверь, это не пустые слова. Тебе понятно?

Девчонка низко опустила голову и устало сказала:

– Понятно. Всё понятно. Я тоже смотрела этот фильм, так что можно обойтись без таких дешевых диалогов.

Я даже опешил и не нашёл ничего лучше, чем растерянно переспросить.

– Какой фильм?

По ее быстро скользнувшему в сторону взгляду я понял, что моё замешательство не осталось незамеченным. Тем более, она тут же постаралась развить перехваченную инициативу.

– Развяжи мне руки, а? Мне больно. Я и так не сомневаюсь, что ты крутой, поэтому ни к чему устраивать сцены в стиле Тарантино. В конце концов, ты ведь не Джордж Клуни, и даже не Микки Рурк, а я не Джульетт Льюис, так что давай не будем обыгрывать сюжет террориста и заложницы. Я понимаю, у тебя какие-то большие проблемы, но разве я в этом виновата? Довольно по-свински с твоей стороны было бить меня, ты ведь обещал, что ничего плохого не сделаешь. У меня голова просто раскалывается. Фашист какой-то…

По её тону я чувствовал, что она начинает заводиться, и это вполне может вылиться в истерику, но не мог сразу сообразить, как поступить. К тому же ее слова зацепили меня, и где-то внутри ядовитой змеи снова шевельнулась злость. Мне казалось, заложники не должны вести себя так нагло, или на самом деле я выглядел таким болваном? А она как будто черпала силы в моей растерянности.

– Да, просто фашист, изверг! Сейчас же развяжи мне руки, садист! Насмотрелся боевиков и разыгрывает тут супермена. Конечно, почему бы не самоутвердиться за счёт слабой беззащитной девушки? Ты что, сам не понимаешь, как это низко и пошло? Ну что ты стоишь, как деревянный? Развяжи мне руки, или я буду кричать!