Страница 15 из 16
– Оставлю себе, – наконец убрав украшение в карман кителя, Годверк покосился на преступника и злорадно добавил: – Тебе она всё равно не пригодится.
Черноволосый кудрявый флибустьер хранил молчание. Он самозабвенно вслушивался в наполнявшие округу звуки. Покачиваясь на ветру, на все лады скрипели верёвками исклёванные птицами, гнилые мертвецы; перестукиванием костей и шуршанием обрывков кожи о трагичном первенстве заявляли ветхие скелеты – все они рассказывали пойманному пирату свои истории, но очередной возглас офицера заставил усопших замолчать.
– Эй! Чего притихла, шваль морская? Страшно небось?! – лейтенант довольно усмехнулся. – Неуловимый Густаф… Попался как ребёнок и теперь сдохнешь на суше, будто крыса помойная. Хотя… ты и есть помойная крыса!
– Страшно… – с эльтаронским акцентом ответил флибустьер. – У меня аж член задёргался как гадюка. От ужаса, видимо, – он расплылся в издевательской ухмылке. – На море взять не смогли, так в порту с девки стащили… Кстати, про ребёнка… У меня вопрос тут появился: часто местные дети по борделям шляются или ты по своим выродкам судишь? Хотя подожди, не отвечай. Я уже и сам догадался: они у тебя там на хлеб зарабатывают. Плешивый папашка-то всё на выпивку спускает! – пират разразился задорным хрюкающим смехом.
– Шаромыжная свинья! – рассвирепевший офицер выхватил у солдата копьё и, размахнувшись тупым концом, со свистом обрушил древко на лицо преступника так, что тот едва не свалился с лошади, ещё туже затянув петлю на шее.
– Хряк, – выровнявшись в седле и облизав разбитые губы, поправил его Густаф.
– Какое же удовольствие – выдернуть лошадь из-под твоей задницы, – Годверк взял кобылу под уздцы, – смотреть, как ты дёргаешься в петле… – он не глядя бросил оружие копейщику.
– Даже если так… – улыбнулся флибустьер, роняя кровь на ярко-жёлтую рубаху, наполовину разодранную стражей при поимке. – Я уже чертовски знаменит и умру свободным, как ветер. Ты же навсегда останешься мелкой сошкой, отрыжкой гарнизона. Будешь на побегушках у закона, пока яйца не поседеют. А потом о тебе никто и не вспомнит.
– Ну-ну. Пиратское отребье, – сквозь зубы процедил Годверк, после чего намотал кожаный повод на ладонь. – Властью, данной мне, я приговариваю тебя…
– Лейтенант… – обратился к офицеру высокий лучник, заметивший выросшую в прибрежных волнах голову.
– Что?! – зло рявкнул Годверк и обернулся. Отследив пристальный взор солдата, он теперь и сам видел выходившего из моря человека.
Высокий воротник кроваво-багрового плаща скрывал лицо незнакомца, как и надвинутая на глаза шляпа, отличавшаяся округлой тульёй и твёрдыми прямыми полями. Далёкий от виверхэльской моды внешний вид выдавал в нём чужестранца, но отнюдь не объяснял его странного появления из воды, когда на горизонте не было ни единого корабля. Более того, чужак казался полностью сухим! Выйдя на берег, он без спешки прошёл мимо группы солдат и, не удостоив их даже беглым взглядом, направился вдаль.
– Эй ты, – окликнул его офицер. – А ну, стой…
Человек не замедлил шага, не повернул головы – продолжал медленно отдаляться.
– Эй ты, в плаще, я к тебе обращаюсь! – повысил голос Годверк, но приказной тон не возымел никакого эффекта. – Глухим, значит, решил прикинуться… – разозлился лейтенант.
– Похоже, я пропускаю что-то интересное! – заёрзав в седле, радостно воскликнул Густаф.
– Закрой рот! Ты без двух минут покойник! – офицер отпустил поводья, сцепил руки за спиной и кивнул на чужака: – Ланс, а пусти-ка стрелу ему в ногу. Авось слух прорежется.
– Слушаюсь! – солдат сорвал с плеча лук. Остриё стрелы блеснуло сталью и, будучи готовым впиться в плоть, под дрожь тетивы устремилось к укрытым плащом ногам незнакомца.
Годверк мерзко ухмыльнулся: он одинаково ненавидел пиратов и чужеземцев, а уж когда последние становились первыми, с удовольствием вздёргивал их на «Древе Справедливости». Вот и сейчас лейтенант тешил себя мыслью, что чужак окажется ещё одним пойманным преступником, которого потопившее корабль море изрыгнуло на берег подобно дохлой рыбе. Но, увидев, как сломанная стрела отскочила в сторону, Годверк изменился в лице. Доспехи? Как тогда, чёрт побери, ему удалось доплыть до суши?! Ответа не нашлось и в глазах трёх растерявшихся солдат.
Неизвестный медленно остановился, но не обернулся, будто внезапное нападение его совсем не беспокоило. После недолгих размышлений, он вновь зашагал вперёд, к видневшейся вдали дороге.
– Ещё одну! – скомандовал разъярённый офицер, глядя, как стрелок с недоумением опускает лук. – Целься в голову!
– А-а-а! Снимите повязку! Я явно пропускаю самое веселье! – возбуждённо завопил Густаф.
Представители закона не слушали флибустьера: их внимание целиком и полностью поглотил странный человек в плаще.
С тугой тетивы сорвалась вторая стрела – преодолев три десятка метров, она угодила незнакомцу в затылок и с треском разлетелась на две части.
Выпучившие глаза солдаты, во главе с поражённым офицером, наблюдали, как чужак замедляет шаг, чтобы остановиться.
– Заговорённый… – испуганно прошептал лучник.
Замерев на солёном ветру, неизвестный так и не повернулся. Он неспешно отвёл плащ с левой стороны – на багровое плечо легла длинная серебристая трубка, глянувшая чёрным отверстием на стоявших позади людей.
До солдат долетело тихое потрескивание с нарастающим гулом, который оборвался, едва от конца трубки потянулась струйка сизого дыма.
– Какого… – фраза офицера осталась незаконченной: земля под ногами в радиусе десяти метров вздрогнула и, извергнув сквозь трещины оглушительный раскат грома, взметнулась вверх.
Густаф вдруг почувствовал, как вылетает из седла и, подчиняясь неведомой силе, переворачивается в воздухе. Он не успел понять, что произошло, но до последнего ждал, когда шею змеиным кольцом стиснет грубая петля, пока не упал наземь, разбив лоб об острый камень. Слева раздался треск ломающихся ветвей, а за ним – тяжёлый грохот упавшего дерева. Под стук земляного града, больно бьющего крупными комьями по телу, пират освободился от пут: не зря же он всё это время мучал пальцами верёвочный узел.
Сорвав с глаз надоедливую повязку, флибустьер прищурился от дневного света, а затем сразу же зажмурился, разгоняя ладонью ударивший в лицо едкий дым. Пришлось сделать несколько шагов в сторону, чтобы выйти из потока копоти. Как оказалось, это горел китель лейтенанта, точнее того, что от него осталось: верхняя половина туловища офицера распласталась на земле, выпустив обрывки розовых кишок, подобно щупальцам осьминога.
Покрутив головой, Густаф обнаружил себя на рыхлом дне огромной ямы, разделённой на две части рухнувшим «Древом Справедливости», сырые корни которого отчаянно впивались во вздыбившийся пласт почвы. И если почивавшие в грязи висельники были рады обрести долгожданную могилу, то оторванная голова копейщика протестующе скалилась сломанной челюстью. Поодаль из разодранного солдатского сапога выглядывала изувеченная ступня. На ней остался только большой палец с покосившимся, как старая крыша, жёлтым ногтем. Вместо остальных темнели круглые красно-коричневые ожоги, словно их отсекли раскалённым мечом. Пират медленно обернулся: за спиной лежала мёртвая кобыла без передних ног, с развороченным брюхом, обугленные рёбра которой напоминали разверзнутую пасть хищника.
Флибустьер сунул руку за пазуху, после чего извлёк из потайного кармана рубахи высохший стебелёк айватоса – растения, известного своим дурманящим эффектом. Нагнувшись и подпалив полую тростинку от тлевшего у ног обломка лука, Густаф поднёс её к обветренным, разбитым губам и с чувством непоколебимой безмятежности затянулся сладковатым дымом.
– Итак… Где моя серьга?
* * *
Джону был хорошо знаком виверхэльский ландшафт, в частности узкие горные тропки, вынуждавшие всадников вжиматься в отвесные скалы, чиркать о них коленями, чтобы ненароком не сорваться в пропасть, подобно очередному задетому копытом камню. Являясь единственным обладателем массивного жеребца, следопыт с опаской наблюдал, как серый бок Бамбука и обитый железом сапог то и дело нависали над пустотой, простиравшейся вниз на добрые полсотни метров. Успокаивала лишь мысль о том, что друиды напророчили ему смерть от ранения в грудь, и в видении он чётко помнил свои последние секунды на смертном одре. Падение в пропасть можно было исключить. По крайней мере, Джону хотелось в это верить. Да и погода для последних мгновений жизни оставляла желать лучшего: солнце скрылось за тучами и с посеревшего неба начинал накрапывать дождь.