Страница 66 из 281
От неожиданности я распахнул глаза и сразу же зажмурился. Казалось, все пространство храма залил яркий свет, идущий из алтаря и смешивающийся с огнем жертвенных чаш и факелов на стенах. И мы все трое купались в этом свете — в огненной магии, которой щедро одарил нас древний источник. Я даже не спросил у друзей, удалась ли нам моя инициация, все и так было понятно без слов. Лишь растерянно улыбнулся, глядя на их радостные лица. Захотел сесть, но вдруг понял, что беспомощен сейчас, как новорожденный ребенок. Единственное, что мне удалось — поднять свои руки и поднести их к лицу.
Кончики моих пальцев светились. С них словно вода стекали язычки пламени, которые не доставляли мне ни малейшей боли. Как будто все так и должно быть, как будто прежняя болезнь отступила, и теперь, когда мое юное тело пришло в норму, его как в молодости переполняет живительная энергия. Хотя сейчас мне казалось, что я даже в далекой юности никогда не чувствовал себя так отлично. Лукас с Густавом дружно подхватили меня за плечи и помогли, наконец, сесть. При этом Лукас сам шатался, по лицу его лил пот. Выложился наш маг по полной.
С удивлением я рассматривал, как огонь, вырываясь из чаш, ластится к моим ногам, не причиняя мне ни капли страданий. И это потрясло меня до глубины души! Ведь я давно привык остерегаться огня, избегать малейших соприкосновений с ним, а теперь… осторожно протянул руку к ближайшей чаше, и языки огня послушно слились с пламенем на моих пальцах. Я играл с огнем, как маленький ребенок, и моя власть над ним сводила меня с ума. Растерянно улыбаясь, поднял глаза на Лукаса, который с отеческой снисходительностью смотрел на мои первые шаги, как мага.
— Так ведь будет теперь всегда?..
— Нет! — рассмеялся он — Дальше будет еще интереснее.
— А когда?
— Настоящий уровень твоей магии станет окончательно понятен, когда ты научишься управлять стихией. Но уже сейчас могу тебя обрадовать, что он будет немаленьким. Так что теперь твоя задача — не лениться и развивать свой дар.
— Йен, это такое счастье, такая удача! Я так рад за тебя, братишка!
Густав сжал меня в крепких братских объятьях, и я смущенно заворчал, стараясь не показать, как меня тронуло до глубины души его «братишка».
— Дай хоть мне одеться… братишка! Не хочу смущать Айрана своим тощим обгорелым тельцем.
— Да чего он там не видел-то! А нарастить мясо на костях — это дело наживное, мы тебя быстро откормим.
Кузен хлопнул меня по плечу и отступил, давая подойти Олафу. В подрагивающих руках у горбуна была моя рубаха. Однако дрожали не только его руки, но и губы, а в глазах застыли слезы радости. Я неловко обнял его и тихо прошептал.
— Ну ладно… чего ты? Все же хорошо закончилось. Я теперь маг, и нам с тобой больше никто не страшен. Да я за тебя всех теперь пожгу к Ашевой матери, только пусть попробуют рот открыть или косо посмотреть!
— Ох, княжич…
Горбун отстранился и, смущенно вытерев глаза рукой, помог мне натянуть рубаху и спуститься с алтаря. Ноги мои подрагивали, но, слава Айрану, стоял я на них вполне устойчиво. Пока я с помощью Олафа надевал штаны и сапоги, снаружи раздались крики и какой-то непонятный шум. Мы с недоумением всмотрелись в сумрак леса за порогом храма. Пока шел ритуал, мы, похоже, потеряли счет времени, а меж тем незаметно наступил вечер.
— Что это там?.. Пойду, гляну. — Густав подхватил свой меч и без раздумий шагнул к выходу из храма. Там он обернулся и белозубо улыбнулся мне — А ты, мой юный маг, побудь пока здесь. Рано тебе еще своим мечом махать, ты сейчас слаб, как куренок.
Я возмущенно фыркнул, хотя и понимал, что брат прав: я действительно слишком слаб после инициации. Но глядя на то, как разом подобрался Олаф, попросил его на всякий случай передать мне ножны с Ас-Урумом.
— Йен, из пентаграммы нам лучше не выходить, пока не прояснится, что там происходит — Лукас тоже проявлял разумную осторожность — Здесь мы хотя бы под надежной защитой Айрана и его стихии Огня.
Но мой Ас-Урум уже дрожал в своих ножнах, недвусмысленно сигнализируя мне об угрозе, и на сердце вдруг стало как-то пусто и нехорошо, будто кто-то из близких в смертельной беде. На пару минут мы застыли, пребывая в тревожной неизвестности. А потом…
На пороге святилища один за другим возникли темные силуэты хищников в черных куртках и доспехах. Не узнать этих тварей невозможно: инисы. И теперь их уже действительно четверо. Они стояли ровной шеренгой, и их оскаленные морды сулили нам скорую смерть. Один из них, седая длинная коса которого спускалась до самого пояса, выступил вперед и медленно поднял руку, скалясь и с мстительным вызовом глядя мне в глаза. Из моего горла вырвался длинный протяжный крик, который больше был похож на вой смертельно раненого зверя.
Потому что в руке твари зажата окровавленная голова Густава, небрежно схваченная им за длинные волосы, которыми так гордился мой брат… Лицо княжича искажено предсмертной мукой. В руке другого иниса — голова барона Бруно…
Выхватываю свой Ас-Урум из ножен, но тот, вспыхнув багряным светом, тут же затухает, превращаясь в моих руках в обычный меч. Старший вампир гнусно улыбается. Свободной рукой он сжимает какой-то светящийся артефакт. Силовые линии которого — я теперь это уже четко вижу — тянутся к моему клинку. Как говорится, на каждый болт есть своя гайка.
То, что одновременно с ним затухают и мечи инисов, — слабое утешение. Их четверо — а нас с Олафом двое. Плюс Лукас.
— Пентаграмма их удержит, — шепчет мне на ухо маг. — Но у меня после ритуала нет сил. Энергия источника сейчас завязана на тебя, но ты не знаешь боевых заклинаний.
Или знаю? В памяти Йена что-то есть, но вытаскивать сейчас оттуда заклинания нет времени. Пентаграмма вот-вот погаснет.
Надо смотреть правде в глаза — я и с «работающим» Ас-Урумом вряд ли справился бы с инисами. Тем более в таком беспомощном состоянии. Чувство безысходности и тоски охватывает меня. Мне до боли жалко Густава и так обидно умирать — ведь несколько минут назад я наконец-то обрел магию. Всю безвыходность нашего положения понимаю я, понимают Лукас с Олафом и, к сожалению, еще лучше нас троих, понимают инисы. На узком лице их седого предводителя горит злорадство — он-то, похоже, ни минуты не сомневался в исходе нашей встречи. Мы стоим и смотрим друг на друга, но это не будет продолжаться вечно. Рано или поздно огонь в ритуальных чашах погаснет, магия Лукаса иссякнет, и защита пентаграммы ослабнет. Твари возьмут нас голыми руками. И это всего лишь вопрос времени…
— Княжич… — Моей спины касается ладонь Олафа. — Гранаты…
Его тихий шепот на секунду вселяет в меня надежду, но я так же быстро вспоминаю, как слабы сейчас мои руки. Я не докину гранату даже за пределы защитного контура, не говоря уже про инисов, до которых навскидку метров пятнадцать.
— Олаф, я не смогу их докинуть.
— Я смогу. Говорите, что нужно делать.
— Поджечь фитиль и бросить гранату в ноги инисам. А потом быстро упасть на пол за алтарь.
Я слышу, как за моей спиной Олаф роется в вещевом мешке, слышу, как он подносит фитиль гранаты к огню в ритуальной чаше, и тот начинает, искрясь, шипеть. Потом Олаф отступает на шаг, размахивается, и граната с тихим свистом летит навстречу инисам. Мы дружно приседаем, прячась за алтарем, и ждем взрыва. Но его нет. Тишина прерывается хриплым карканьем седого. Хоть граната упала и у самых его ног, эта сволочь носком своего сапога успел раздавить горящий фитиль. И теперь насмешливо смотрит на меня, как бы спрашивая: ну, когда же ты уже наиграешься и подставишь свою глотку под мой меч?! Фитиль у нашей гранаты оказался длинноватым, и вместо того чтобы взорваться в воздухе, она сейчас бесполезной железкой валяется у ног седого, вызывая мерзкую снисходительную усмешку на его бледной морде.