Страница 5 из 15
Я заглянул в наш почтовый ящик, достал из него пачку писем. Пролистал. Из семнадцати три мужских, остальные женские. Нормально работает рубрика, даже лучше, чем я ожидал. Пишут, советуют, делятся жизненными историями...
— Это... что? — спросил ЭсЭс, когда я положил письма себе на стол.
— Письма в редакцию, Сергей Семенович, — ответил я. — Я веду рубрику...
— Ах да, я видел, — он пожевал губами и скривился. — Это безобразие, конечно же, нужно прекратить.
— Что значит, прекратить? — сказал я спокойно. — На заседании парткома постановили, что это нужная и важная рубрика. Вы что-то имеете, против решений партии, Сергей Семенович?
Он уперся в меня своим змеиным взглядом. Казалось, что сейчас между его тонких бесцветных губ скользнет раздвоенный язык. Рептилоид, мать его. Но взгляд его я выдержал. Я уже защитил один раз право рубрики о личной жизни на существование и готов был повторить это еще раз.
— А не слишком ли вы молоды, юноша, чтобы возражать своему главному редактору? — сказал он.
— Я совершеннолетний, и у меня есть диплом журналиста, — сказал я. — Так что да, я имею полное право возражать. И высказывать свое мнение, когда оно у меня есть.
«Ну давай поиграем в гляделки, тупой солдафон», — подумал я.
ЭсЭс смотрел на меня. А я не отводил взгляд. Некоторое усилие требовалось, чтобы не начать ехидно улыбаться. Не знаю, за что его поперли из прошлой газеты, но узнаю. И приложу все усилия, чтобы и из этой поперли тоже. Правда, с председателями парктома и профкома у меня отношения не очень чтобы сложились, но ради такого дела я постараюсь снова их наладить.
Наше перетягивание взгляда прервал запыхавшийся Эдик. Он вломился в редакцию и немедленно посмотрел на часы.
— Вы опоздали, Эдуард! — ЭсЭс спешно переключил внимание с меня на другую жертву.
Выглядел Эдик непривычно. Он постригся! Вместо привычной не очень опрятной гривы на его голове красовалась ультракороткая стрижка вроде полубокса. Понятно, почему он не спешил снимать шапку. Ну и одежда, да... Серый костюм, белая рубашка и галстук-селедка. Натурально, совсем другой человек. С очень несчастными выражением лица.
— Потрудитесь зафиксировать факт своего опоздания в журнале учета рабочего времени, — холодно сказал ЭсЭс. — Но вы привели себя в порядок, это похвально. Надеюсь, это первое и последнее ваше опоздание.
Эдик чуть боком, словно смущаясь своего внешнего вида, проскользнул на свое рабочее место. Печатная машинка на его столе больше не стояла. Деятельный ЭсЭс переставил ее в шкаф. Теперь, чтобы получить доступ к ней, нужно было предоставить черновик материала и написать заявку на пользование пишущей машинкой. И время пользование зафиксировать в отдельной тетради, которая... В общем, образ его мыслей был уже понятен. Все должно быть учтено и записано. И посчитано.
— Дарья, я вам вчера сказал, чтобы вы не красились так ярко, — проговорил ЭсЭс и уставился на Дашу. «Вот урод!» — подумал я. Ну невооруженным же взглядом видно, почему она так ярко накрасилась! Нужно быть слепым совсем, чтобы не разглядеть ничего!
— Нигде не написаны регламенты женского макияжа, — тихо огрызнулась Даша.
— Вы будете соблюдать те регламенты, которые я вам поставлю! — сказал редактор. — Так что потрудитесь пройти в туалетную комнату и смыть с лица все это безобразие!
— На каком основании вы мне указываете?! — возмутилась Даша.
— На том основании, что я ваш начальник, Дарья! — ЭсЭс поднялся. — Встаньте и покиньте редакцию. И не возвращайтесь до тех пор, пока не приведете себя в надлежащий вид!
Даша вскочила. Ее каблуки прогрохотали через всю редакцию. Дверь грохнула так, что с потолка посыпалась штукатурка. ЭсЭс открыл тетрадь учета времени и внес туда пометку.
— А не слишком ли много вы себе позволяете? — тихо сказал я, тоже поднимаясь. — Или вы намеренно сделали вид, что ничего не заметили?
— Я не давал вам разрешения вставать, Иван, — холодно сказал он, не глядя на меня. — И не думайте, что наш с разговор о вашей бесполезной рубрике в газете закончен.
— А я не об этом сейчас говорю, — сказал я, вышел из-за стола и остановился напротив него.
— А вы кто такой, чтобы меня учить, как работать? — зло прошипел он. — Сядьте на место, я сказал. И не суйте свой длинный нос не в свое дело.
— Это очень даже мое дело! — заявил я. — Вы только что оскорбили мою коллегу. Совершенно не разобравшись в ситуации! И сделали это намеренно, чтобы унизить девушку.
— Вот, довольны теперь, да? — дверь распахнулась. На пороге стояла Даша с мокрым лицом. Темно-фиолетовый фингал заливал все верхнее веко правого глаза и немного сползал вниз. На скуле красовался другой кровоподтек, чуть светлее. — Такой вид более подобающий?!
ЭсЭс снова сделал пометку в тетрадке и поднял глаза.
— Не надо мне тут устраивать сцен, — сухо сказал он. — О случаях семейного насилия следует сообщать в комитет комсомола или партком, чтобы каждый случай был надлежащим образом рассмотрен и разобран.
— Какое еще насилие? — Даша втянула воздух сквозь зубы. — Я об дверь ударилась, ясно вам? Моя работа — разговаривать с людьми и брать у них интервью. Или вы думаете, что с фингалом под глазом разговаривать более подобающе, чем с косметикой?
— Во-первых, сбавьте тон, вы не на базаре, — отрезал ЭсЭс. — Ваше поведение сейчас говорит только о том, что вы невоздержанная и истеричная особа. И у меня есть большие сомнения в том, что вы пригодны для той работы, которую выполняете. Эдуард. Вы можете взять на себя беседу с начальником транспортного цеха сегодня? Дарья, поскольку ваш внешний вид и состояние не позволяет вам поддерживать разговор, сегодня вы займетесь делами в редакции.
Он встал из-за стола и деревянным шагом вышел из редакции.
«Ссскотина... — подумал я. — Сволочь. Гад. Уничтожу тебя, тварь. По стене размажу».
Больше всего хотелось, конечно, сжать кулак и двинуть в его вечно недовольное змеиное лицо. Но это было бы тупо. Затеять драку с начальником на рабочем месте — это прямой путь к увольнению. Даже такого со всех сторон защищенного молодого специалиста выпнут за милую душу. Нет, здесь надо действовать иначе. Я еще не знал, как именно, но обязательно придумаю, как устроить этому уроду волчий билет. Чтобы его даже туалетную бумагу издавать не взяли. Пусть лес подметает. Или пустыню пылесосит.
Я выдохнул. Несколько раз сжал и разжал кулаки. Посмотрел на свои ладони, на которых полукружьями отпечатались ногти.
— Кто-нибудь знает домашний телефон Антонины? — спросил я.
— У меня был записан на всякий случай, — отозвался Эдик. — Только...
— Ты знаешь, что с ней случилось? — спросил я.