Страница 2 из 12
В двенадцать лет у сына открылась астма, и врач особо предупредил: дым табачный ее течение многократно ухудшит. Ольга сначала думала: пугает, как положено докторам. Но почти каждый раз после того, как сын старательно зажевывал пепперминтом сигаретные ароматы, на него накатывал приступ. «Скорая», кислород, гормоны, иногда и больница. Мать умоляла:
– Да хоть пей, хоть по девкам ходи. А курить нельзя. Неужели сам не понимаешь?
Тошка хлопал роскошными бархатными ресницами:
– Ма-ам! Да я одну затяжку всего!
Обещал, конечно: больше не будет. Клялся, что осознал. Но вырывался вечером поболтаться с дружками – и снова повторялось. Даже если у сына приступа ночью не случалась, к утру Ольга от нервов, от ожиданий тягостных саму себя доводила почти до предынфарктного состояния.
Она и с детским психологом общалась, и к наркологу сына таскала. Все без толку. Окончательно не подсел, но за компанию покуривал регулярно.
Когда услышала про «Кайрос» и его методы, написала туда горячее, отчаянное письмо. На ответ особо не надеялась. У них на форуме столько серьезных бед, кому есть дело до неразумного, безвольного подростка? Но в тот же вечер ей позвонила женщина. Представилась Надей. Вопрос задала странный:
– Фильмы ужасов ваш сын смотрит?
Ольга усмехнулась:
– Смотрит. Но он у меня трусишка. Когда момент страшный, глаза зажмуривает.
– Это хорошо, – почему-то обрадовалась собеседница. И сразу новый вопрос: – А есть у вашего сына старший друг или родственник, чье мнение он уважает?
– Есть двоюродный брат. На пять лет старше, в МГИМО учится. Он Тошу от многих глупостей удержал. Но от сигарет отвратить никак не может.
– Отлично, – еще более довольным тоном отозвалась Надя. – Я берусь за ваше дело. Сыну ни слова. Дайте мне телефон брата и предупредите, кто я такая.
Ольга умирала от любопытства. Но сотрудники «Кайроса» категорически требовали прежде, чем кидать мольбу на их сайт, прочитать правила. Первым пунктом значилось: «Если к нам обращаетесь – значит, доверяете. А раз доверяете – не пытайтесь нас контролировать. Мы приложим все силы, чтобы помочь. Но метод будем разрабатывать сами. Пожалуйста, не задавайте вопросов, как и когда. Мы все равно не ответим».
Племянник – сколько ни пыталась Ольга вызнать – тоже ничего по делу не сказал.
Но вид имел хитрый. И очень встревоженный.
Зевс дочитал очередное благодарственное письмо. Заканчивалось оно словами: «Вы просто бог!»
Теплые слова слышать всегда приятно. Но последняя фраза покоробила.
Отошел от компьютера. С отвращением взглянул в зеркало. Не все боги красивы, но тех, кто над миром, объединяет одно: они всегда ставят дело над личным.
Он прежде тоже посвящал жизнь исключительно служению. Не перечесть, кого спас, скольким подарил несколько лишних лет или хотя бы позволил умереть счастливыми.
За единственную ошибку молодости, считал, расплатился сполна. Кто мог подумать, что возмездие все-таки его настигнет? А добрые дела – сколько бы ты их ни творил – теряют всю свою ценность, если ты хоть раз совершаешь зло.
«Остановись. Опомнись», – убеждал себя.
Но в памяти немедленно всплывало лицо искусительницы, и понимал: не может он противиться року.
Когда брательник предложил сходить в морг, Антон согласился сразу. Его давно занимал вопрос, насколько трупы из кинчика реально похожи на настоящие. Да и вообще прикольно.
Встречу назначили на восемь вечера. За окном дождь, сумерки – трупаки в темноте, наверно, совсем страшными выглядят.
– Почему днем нельзя было? – спросил он боязливо.
– Глупый, что ли? – фыркнул брат. – Ты ж мелкий, а в морг детям не положено, чтоб психику не травмировать. Приходится ждать, пока начальство уйдет.
На территорию больницы пробирались через дырку в заборе. В кованую дверь патологоанатомического отделения стучали условным стуком.
Отворил санитар – тощий, череп пергаментной кожей обтянут, зеленая униформа в зловещих пятнах.
– Вот, – представил двоюродный брат, – наш юный гость.
Санитар зловеще усмехнулся:
– Ну, пошли.
И сразу хвать за плечо – пальцы холодные, цепкие. Тоша не сомневался: брательник с ними вместе пойдет. Но тот сразу за дверь, одного бросил!
Страшный дядька деловито спросил:
– Тебе показать, как храним, или сразу на вскрытие?
Решимость Антошкина улетучивалась все стремительнее.
Но храбро сказал:
– Давайте в хранилище сначала.
– Ну, тогда гляди. – Санитар втолкнул его в сумрачную комнату.
Стены кафельные, посреди каталка, на ней тело под простыней. Рука выбилась, к полу свешивается, пальцы скрючены.
Проводник включил яркий свет, скинул покров. Дед. Тощий. Голый. На груди неприятные пятна синие. И глаза приоткрыты, будто подсматривает.
– Этого только привезли, – сказал санитар. – Оформить надо.
И бирку клеенчатую с чернильным номером протягивает:
– Давай помогай. На ногу прицепи ему. На большой палец.
Руки у Тошки дрожат, ладони вспотели. Но храбро взял. А едва холодного тела коснулся, взвизгнул: показалось, шевельнулся мертвец.
– Слабак, – пренебрежительно сказал санитар.
Бирку сам покойнику надел, а Тошу потащил в комнату побольше. Здесь оказалось еще ужаснее. Два стола металлических. На одном голый труп, да какой – серо-синий, с грудью вспоротой. Под головой деревянный чурбачок, острая бороденка смотрит в потолок, а лицо молодое совсем. У секционного стола женщина в белоснежном халате. Глаза строгие. И его откуда-то по имени знает. Велела:
– Подойди ближе, Антон.
Подошел. Страшно, противно. Руки липкие.
Докторша усмехнулась:
– Да ты боишься! Может, домой?
– Нет-нет! Я хочу посмотреть! – голос дрогнул, сорвался.
– Прямо вскрытие посмотреть? А не стошнит?
Подросток сглотнул. Прошептал мужественно:
– Я смелый.
– Хорошо. Давай тогда вместе закончим с грудной клеткой.
С равнодушным лицом погрузила обе руки в разрезанную грудь. Вытащила из покойника что-то большое, черное, омерзительное. Спросила:
– Как думаешь, что это?
Биологию Тоша любил. И, хоть сейчас очень боялся, головы окончательно не потерял. По форме, да и месту, откуда достала, на легкое похоже. Но почему цвет такой? Должно ведь розовым быть? Или хотя бы бурым?
А докторша вдруг предложила:
– Наклонись. Понюхай.
Тут уж не выдержал. В страхе отступил, взмолился:
– Можно я уйду? Пожалуйста!
Но злющая только усмехается:
– Нет, милый. Никуда ты не уйдешь. Мы еще даже не начинали.
И санитар настороже, сзади. Одной стальной рукой держит, второй его голову почти к секционному столу наклоняет.
Гниль. Химическое что-то. И отчетливо – как из пепельницы переполненной.
Подросток закашлялся. Врачиха сказала:
– Курил с пятнадцати. Умер в двадцать. От рака легких. За пять лет органы дыхания обратились в труху.
Легкое черное, страшное, вонючее в руках держит, предлагает:
– Рассмотри. Вообще живого места нет.
Тоша когда-то статью читал: про черные легкие – вранье и пропаганда. Специально в темный цвет красят. Но тут однозначно не краска. При нем вытащила. Цвет, несомненно, настоящий. И запах реально чувствуется!
А врачиха вдруг смотрит ему в глаза и говорит ангельским голосом:
– У тебя, кстати, тоже очажки поражения уже имеются.
– Да я… почти не курю!
– Ты с Надеждой Михайловной не спорь! – хохотнул санитар. – У нее глаз особый. Своего клиента за километр чует.
Но Тоша упрямо повторил:
– Не верю я. Это надо всю жизнь по три пачки в день смолить, чтоб легкие такими стали.
Врачиха напомнила:
– Клиенту моему всего двадцать было.
– Да лажа. Не мог он за пять лет так скуриться! – упорствовал подросток.
– Генетика у всех разная, – назидательно сказала доктор. – И твоя, как мне кажется, подкачала.