Песочные часы

Сложную композицию и внутреннюю структуру романа «Песочные часы» можно сравнить с сонатой или 6-частной фугой, где разнородные элементы, на первый взгляд, слабо связаны друг с другом, однако их чередование подчиняется строгому внутреннему ритму и замыслу автора. Роман состоит из 17-ти глав или фрагментов, формирующих внутреннее романное пространство и его хронотоп, которые читатель осваивает постепенно, подчиняясь смене темпоритма и полифонии повествования.

Данило Киш

Первое лицо, единственное число

Пролог

Картины Путешествия (I)

Записки сумасшедшего (I)

Дознание (I)

Записки сумасшедшего (II)

Дознание (II)

Записки сумасшедшего (III)

Картины путешествия (II)

Записки сумасшедшего (IV)

Допрос свидетеля (I)

Дознание (III)

Картины путешествия (III)

Допрос свидетеля (II)

Картины путешествия (IV)

Дознание (IV)

Записки сумасшедшего (V)

Письмо, или Содержание

Основные даты жизни и творчества

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

Данило Киш

Песочные часы

Первое лицо, единственное число

Издательство продолжает знакомить читателей с творчеством выдающегося сербского писателя Данило Киша (1935–1989). Надо признать, что в течение многих лет этому автору не очень везло с публикациями на русском языке. Первое знакомство состоялось еще в 1971 году, когда в журнале «Иностранная литература» был опубликован рассказ «Собака и мальчик» (перевод А. Романенко) из сборника «Ранние горести: для детей и чувствительных». Позже он вошел в антологию «Повести и рассказы югославских писателей» (1978).

В 1995 году журнал «Иностранная литература» вновь обращается к творчеству Д. Киша, публикуя несколько новелл из цикла «Энциклопедия мертвых» (1983) в переводе И. Юферева и с предисловием Аллы Шешкен «Реквием по Человеку».[1] Здесь читатель знакомится с творчеством уже зрелого мастера.

В 2017[2] году увидело свет знаковое произведение писателя — цикл новелл «Гробница для Бориса Давидовича» (1976), вызвавшее после первой публикации на языке оригинала ожесточенную литературную и общественно-политическую полемику и принесшее писателю мировую известность.

Роман «Песочные часы» выходит в свет в контексте литературного сезона 2019/20 гг., под знаком памятных дат, связанных с Данило Кишем: 30-летия со дня смерти и 85-летия со дня рождения. За прошедшие тридцать лет творчество Д. Киша стало частью национального литературного и общекультурного канона, его произведения включены в школьную программу; они переведены на более чем 40 языков.

Роман «Сад, пепел» (1965) и сборник рассказов «Ранние горести» (1970), позже, вместе с романом «Песочные часы» (1972), объединенные самим писателем в «Семейный цикл», или «в духе лирической иронии», характерной для Д. Киша, — «Семейный цирк», — демонстрируют окончательно сформировавшийся стиль, именно в «Песочных часах» получивший максимально полное выражение, представляя модели и приемы, делающие стиль Д. Киша индивидуальным и узнаваемым. Ключевые понятия — образ отца, документ, сны и явь, смысл и бессмысленность жизни, изгнание и страдания изгнанника, мысли, чувства и послания преследуемых жертв — складываются в коллаж и становятся константами повествовательной манеры писателя, для которой характерно отсутствие линейного сюжета, фрагментарность и циклическая структура повествования, поток сознания, постоянная рефлексия автора и его персонажей.

Роман «Песочные часы», удостоенный премии общественно-политического еженедельника «НИН» за лучший роман года, — история одной семьи, разрушенной трагическими событиями XX века. По словам самого автора — «…попытка освободиться от фатального первого лица единственного числа, рассказать о вещах и явлениях, объективизируя действительность. Это попытка посредством лирического преодолеть эпическое».[3] Сложную композицию и внутреннюю структуру романа можно сравнить с сонатой или 6-частной фугой, где разнородные элементы, на первый взгляд, слабо связаны друг с другом, однако их чередование подчиняется строгому внутреннему ритму и замыслу автора. Роман состоит из 17-ти глав или фрагментов, формирующих внутреннее романное пространство и его хронотоп, которые читатель осваивает постепенно, подчиняясь смене темпоритма и полифонии повествования. Если в «Прологе» и «Картинах путешествия» автор использует намеренно замедленный темп, описания похожи на рапидную киносъемку или фотосъемку в режиме «макро», с тщательно прописанными деталями и повторами, с «наплывами» камеры и резкой фокусировкой, то в «Записках сумасшедшего» темп речи естественный, и здесь мы слышим голос автора. В «Дознании» и «Допросе свидетеля» ритм становится рваным, ускоренным, изнуряющим, и все темы, сливаясь в одну, достигают крещендо в перечислении жертв Нови-Садского погрома — знаменитый мартиролог Данило Киша в главе «Дознание (III)».

«Письмо, или Содержание» — финальная часть, подводящая итог воспоминаниям отца или воспоминаниям об отце. Чередование всех фрагментов не случайно, оно подчиняется строгой логике и замыслу писателя.

Несмотря на чисто внешнее сходство прозы писателя с литературой постмодернизма и использование постмодернистских приемов, Данило Киш никогда не был носителем постмодернистского сознания. Для него литературная игра никогда не была самоцелью. В центре повествования у Киша — всегда Человек Страдающий, его судьба и его боль. В романе «Песочные часы» Данило Киш приступает к практическому решению задачи, которую он ставил перед собой еще в начале творческого пути: достичь равновесия между эстетикой и этикой, между книжной традицией и жизнью. Этот замысел в полной мере ему удается воплотить в циклах «Гробница для Бориса Давидовича» и «Энциклопедия мертвых», где во главу угла поставлен принцип объективности и документальности, а также полной авторской отстраненности.

Проза Данило Киша — это музыка, это нотная запись, которая через мгновение станет акустическим событием.

Елена Сагалович

Пролог

Ex voto,[4] манером старинным

Mиpьянe

Was it thus in the days of Noah? Ah no[5]

Аноним, XVII в.

1

Трепетание теней, которые искажают края предметов и разбивают грани куба, раздвигая потолок и стены по капризу гребней колеблющегося пламени, то расцветающего, то увядающего, словно гаснущего. Желтая глина нижней поверхности поднимается, как доски на дне тонущей лодки, а потом тоже ныряет во тьму, как будто затопленная мутной, грязной водой. Все помещение пульсирует, расширяясь или сокращаясь, или всего лишь изменяя свое положение в пространстве, на несколько сантиметров влево-вправо или вверх-вниз, сохраняя при этом свой объем неизменным. Так горизонтальные и вертикальные линии пересекаются во множестве точек, совсем неясно и запутанно, но в соответствии с каким-то высшим порядком и равновесием сил, не позволяющим рухнуть стенам или накрениться потолку, либо совсем опуститься, утонуть. Это равновесие, наверное, достигнуто благодаря равномерному движению горизонтальных балок под сводом, потому что и эти балки как бы скользят слева направо и вверх-вниз, вместе со своей тенью, без скрипа и напряжения, легко, как по воде. Слышны удары волн ночи о борта лодки-комнаты: порывы ветра швыряют в окно то хлопья, то острые кристаллы снега, попеременно. Квадратное окно похоже на амбразуру, которую заткнули растрепанной подушкой, из нее торчат тряпки, колышущиеся, как бесформенные растения или моллюски, и невозможно точно знать, колышутся ли они под ударами ветра, прорывающегося сквозь щели, или это колеблется только их тень по капризу гребней колеблющегося пламени.