Председатель 3

— Это даже не идея насчет теплиц, хотя и о них тоже, скорее про весь мой колхоз. Очень у нас бедно с удобрениями, — здесь я мысленно перекрестился, дальше надо было идти по очень скользкому льду, но всё-таки продолжил, — мне недавно на глаза попалась переводная статья про израильский опыт. Они тоже развивают у себя тепличное в частности и сельское хозяйство в общем и тратят существенно больше удобрений чем мы. В основном азотных, — это слово я отдельно выделил, — вот бы и нам попробовать кратно увеличить расход удобрений. Правда, для этого нужно провести большую исследовательскую работу, как теоретическую так и практическую. С последним мой колхоз справится, вот только как к этому делу привлечь товарищей ученых?

После этого мы снова выпили с Глушковым, а затем он увидел Мишустина, который слушал нас достаточно заинтересованно и воскликнул:

— Евгений Николаевич, дорогой, ты же у нас большой специалист как раз по этой части.

Делать нечего, пришлось Мишустину встать со своего места и подойти к нам. Глушков представил нас друг другу, а потом, спустя пару минут, сказал:

— Я вас оставлю, побегу к своим. Еще раз поздравляю вас, товарищ Филатов.

Я беззвучно сказал ему «спасибо», Виктор Михайлович улыбнулся и крепко пожал мне руку.

Следующие минут двадцать я старательно очаровывал уже следующего академика. Как оказалось, Мишустин знал про меня, «Земля слухами полнится», как он сказал. Кажется, я эту фразу слышу уже не в первый раз. Похоже я со своими идеями и впрямь успел наделать хорошего такого шороха, что теперь был на слуху.

Не знаю какая муха меня в тот момент укусила, но я был ну очень красноречив, так что в результате Евгений Николаевич в какой-то момент прервал меня и сказал:

— Товарищ Филатов, думаю нам нужно продолжить разговор в другом месте. Пойдемте.

Мы прошли между столами, за которыми цвет советской науки и культуры усердно, со всей своей коммунистической сознательностью отмечал награждения, и оказались в «красном уголке», в той части зала, где во главе с Генеральным Секретарем Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, дорогим Леонидом Ильичом Брежневым, праздновали министры, первые секретари и их заместители.

Первым кого я увидел там, был Алексей Николаевич.

Косыгин о чем-то увлеченно разговаривал, скорее даже спорил с каким-то монументальным мужиком в хорошем костюме, чья лысина буквально сияла.

Алексей Николаевич заметил нас с Мишустиным, улыбнулся и обратился к своему собеседнику:

— Владимир Владимирович, а вот и наше, вернее ваше молодое дарование. Товарищ Филатов, познакомьтесь с Владимиром Владимировичем Мацкевичем, министром сельского хозяйства Советского Союза.

Рукопожатие министра было крепким,как и он сам. После обязательного советского церемониала Мацкевич спросил у Мишустина в чем дело.

— Да вот, Владимир Владимирович, товарищ Филатов занимается низкопоклонством перед западом, — брови и Мацкевича, и Косыгина взлетели вверх, а Мишустин видя их удивление пояснил, — товарищ председатель хочет у себя в колхозе внедрить опыт кап. стран, кратно увеличить использование азотных и фосфатных удобрений у себя на полях.

Казалось бы, какая мелочь. Какой-то заштатный председатель у себя в колхозе, у черта на куличках на самом деле, придумал завиральную идею. Вопрос совсем не того порядка, чтобы его обсуждать на самом высоком государственном уровне.

Но штука в том что сельское хозяйство было самым настоящем «больным местом» для руководсива страны. Союз сейчас ел только то, что собирал на своих бескрайних полях. Поэтому виды на урожай и перспективы развития села занимали особое место в разговорах партийных и государственных руководителей.

Так что ответственные товарищи нас с Мишустиным не послали, а наоборот очень заинтересовались.

И снова я понял, что как следует пошумел на самом высоком уровне, Мацкевич был в курсе того, что происходит не только у меня в колхозе, но и у соседей из Света Коммунизма. Он с Косыгиным подробно расспросил меня, как идут дела, потом мы переключились на мою идею, а в конце что-то прошептал Косыгину на ухо. Тот улыбнулся и кивнул.

Затем товарищ Мацкевич подозвал одного из официантов, которые как пчелы вокруг цветов кружились рядом. Официант кивнул и куда-то пошёл.

Косыгин тоже отошёл и через минуту вернулся с человеком чьи брови стали источником бесчисленных анекдотов.

— Вот, Леонид Ильич, товарищ Филатов, молодое и очень перспективное дарование нашего сельского хозяйства. Сколько вам лет, товарищ Филатов, — обратился Косыгин уже ко мне.

— Двадцать семь, товарищ председатель совета министров СССР.

— Двадцать семь а уже такой молодец, пробасил Брежнев, пока что полный сил, а его дефект речи, полученный после ранения во время войны еще не проявлялся, никаких сисек масисек и сосисок сраных не было и близко, — а что же вы не надели государственную награду, товарищ Филатов?

Пришлось лезть во внутренний карман пиджака и доставать коробочку с медалью.

Брежнев взял её из моих рук, открыл и прикрепил на правую сторону пиджака.

Я боялся что он еще и полезет целоваться, но нет. Я, слава Богу, не Эрик Хоннекер, так что товарищ генеральный секретарь просто пожал мне руку.

— С такой молодёжью мы можем быть спокойны за наше с вами советское государство, товарищи, — заявил Брежнев.

Все остальные согласились с ним, и очередной официант тут же подал нам на подносе коньяк и закуски.

Все собравшиеся разобрали рюмки и выпили.

— Желаю вам успехов в труде, товарищ Филатов, — сказал Брежнев, а потом они с Косыгиным вернулись за стол, где тут же заговорили со своим соседом, — Да, да, Юрий Владимирович, так на чем мы остановились? — услышал я. Андропов, а это скорее всего был он, о чем-то тут же тихо заговорил.

Но это меня не касалось, тем более что к нам с Мацкевичем подошёл очередной мужчина в импортном костюме. Которого мне представили как Кандренкова Андрея Андреевича, первого секретаря Калужского обкома коммунистической партии Советского Союза.

Мишустин рассказал Мацкевичу и Кандренкову о моей идее с удобрениями, пообещал со своей стороны оказать всяческое содействие и помощь от советской науки, а потом когда товарищи академики, министры и секретари обо всем договорились, Кандренков сказал мне: