Страница 66 из 117
— То есть? — не сразу понял я. Потом до меня дошло, но Шмелев успел пояснить.
— Тебе девочку какую — брюнетку или блондинку? — Он полюбовался произведенным на меня эффектом и добавил: — Им же надо знать, какую для тебя вызывать.
Не скрою, я ожидал чего-то подобного, но не думал, что это будет в такой прямой форме…
— Мне все равно, — сказал я. Потом подумал: — Лучше черненькую, если уж есть такой богатый выбор.
— Он хочет брюнетку, — сказал Шмелев в трубку. — Позовите Ленку… Или Аринку, кто там еще есть у вас на примете. Давайте, готовьтесь, мы сейчас будем. — Он отключил связь и повернулся ко мне на секунду. Я увидел его довольное лицо. — Как говорил великий пролетарский писатель Николай Островский? — спросил он меня. И, не дождавшись ответа, сказал: — Жизнь дается человеку только раз и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы… Вот так он сказал.
— Да, — согласился я сдавленным голосом, — у вас прямо профессионально поставлено это дело. Не ожидал.
— Фирма веников не вяжет, — ответил Шмелев. — Если уж жить — то с комфортом.
— Кстати, — решился я спросить, — хотел задать вам один вопрос. Может быть, он покажется несколько нескромным и бестактным, но все же…
Я замялся, не зная, как это сказать поделикатнее, но Шмелев сам помог мне и спросил как ни в чем не бывало:
— Ты про Лиду хочешь спросить, да?
Я кивнул. Он сразу меня понял. Наверное, я был не первым, кто задавал ему этот вопрос.
— С Лидой все просто, — сказал он, уверенно маневрируя среди потока машин на Дворцовом мосту. — Она, конечно, старовата…. Но зато без всяких претензий. Мужчина не может жить один — хлопотно. Нужно ведь хозяйство вести и всякое такое в этом роде. На все это времени нет, да и не хочется его выискивать.
— Но можно же и молодую найти, — сказал я, все еще не понимая, что он хочет мне сказать.
— Можно и молодую, — согласился он. — Только ведь я как рассудил? Пришел я из армии два года назад. Пенсия, конечно. Надо было деньги зарабатывать. А это требует много времени. Должен же кто-то все делать по дому… Если молодую бы взял, у нее все равно претензии были бы. Она бы ревновала, скандалы бы устраивала. Неловкость… А у Лиды — никаких претензий. Один раз в неделю я ее трахну, она и довольна, — Шмелев засмеялся. — Ей бы, конечно, больше хотелось. Она для того и замуж выходила. Но больше раза в неделю нельзя баловать. На других может не хватить. Я же не железный…
— А она не обижается на тебя за это? — спросил я.
— Обижается, наверное, — пожал плечами Шмелев. — Да что об этом думать? Мало ли других забот… Потом, с ней проще… Как бы она не обижалась и не сердилась, все равно она скучает без ласки. А ласку она от меня получает раз в неделю. К этому времени она уже так распаляется, что на ревность и скандалы уже не способна.
— В каком смысле? — переспросил я. Меня заинтересовал этот разговор. Мне всегда казалось, что на ревность и скандалы любая женщина способна в любом состоянии…
— Обыкновенно, — объяснил равнодушно Шмелев. — Она начинает скандал или еще какие обиды мне высказывать, а я ее беру за одно место и валю на кровать… А она уже чувствует, что вот сейчас будет то самое, долгожданное для нее… И она уже мокрая вся и только дышит тяжело и ждет, когда получит свое… Ей уже не до скандала, не до ревности.
— Мудро, — ответил я задумчиво. — Вы прямо знаток женской природы.
— Да уж, — сказал Шмелев. — Это не отнять… Вот Лидка все и терпит. А потом еще благодарна бывает… После всего-то. Понимает, что теперь неделю ждать, если не две, до следующего раза. Потому что понимает — у меня с этим проблем нет. Не захочу, так и вообще ни разу с ней не стану…
— Ловко ты устроился, — сказал я, хотя на самом деле не завидовал Шмелеву нисколько. Меня не привлекала перспектива жить с нелюбимой женщиной только для того, чтобы она обслуживала меня как домработница и сношаться с ней раз в неделю, невзирая на ее возраст…
Нет, это не для нормального человека. Что ж, подумал я, всякие бывают в жизни отклонения… Но если человеку так нравится и никому это не мешает, то пусть… И если эту несчастную Лиду такая жизнь устраивает, то и ее не жалко. Почему бы и нет.
— Каждому — свое, — философски заметил я, цитируя крылатую фразу из Бухенвальда.
— Это верно, — ответил Шмелев, подруливая к высотному дому на одной из улиц Петроградской стороны. — Приехали, — объявил он.
Мы вышли из машины и отправились во двор, где обнаружилась низкая дверь, ведущая в полуподвал. На ней было написано что-то вроде «Физкультурно-оздоровительный комплекс». Я задержался на секунду, чтобы прочитать эту вывеску, но Шмелев потянул меня за рукав со словами:
— Не волнуйся, Марк. Мы тут с тобой физкультурой заниматься не будем. Только одним видом упражнений…
Внутри нас встречал молодой парень. Он был нерусский. Черный, с раскосыми глазами — то ли монгол, то ли чуваш. А может быть, черемис… Он был очень вежлив и немногословен.
— Все готово? — отрывисто спросил у него Шмелев, скидывая куртку с плеч и жестом предлагая мне сделать то же самое.
Мы прошли в комнатку, отделанную деревянными планками, обожженными на огне. Когда-то, лет двадцать назад, это было очень шикарно, сейчас же стало повсеместным. Посредине комнатки стоял деревянный полированный стол, а вокруг него — лавки.
— Раздевайся, тут жарко, — сказал Шмелев, показывая мне на крючки на противоположной стене. Я почувствовал, что действительно в комнате очень жарко. — Это оттого, что парилка рядом, — пояснил он и показал на дверь, — вот прямо за этой дверью. Не стесняйся, снимай с себя все.
— Сейчас все принести? — спросил вдруг встретивший нас парень гортанным голосом.
— Все неси, — скомандовал Шмелев.
И парень через секунду появился с подносом. На нем была бутылка водки, бутылка шампанского и несколько тарелочек. На одной лежали нарезанные соленые огурцы, на другой — рыба горячего копчения, на третьей — икра. Только на этот раз черная. Парень стал проворно расставлять все это на столе, а Шмелев, сняв с себя всю одежду, спросил его:
— А где девочки? Еще нет?
— Уже едут, — сказал парень. — Сейчас будут.
— А кто будет? — поинтересовался Шмелев, развалившись на лавке у стола.
Он был такой же щуплый, как я и предполагал, видя его в одежде. Только сейчас я заметил, что он очень жилистый и мускулистый. Это был человек — мускулы. Как Сталлоне… Только худой, в отличие от разжиревшего за последнее время артиста. Грудь его была совершенно голая, без намека на какую-либо растительность. И абсолютно белая, как будто этот человек никогда не загорал на солнце. Наверное, такой белизны тело бывает у монахов-аскетов…
— Так кто будет? — повторил свой вопрос Шмелев, нетерпеливо обращаясь к молчаливому парню.
— Для вас — Рашиду привезут, — сказал он, внезапно улыбаясь всеми своими белыми зубами. — А для гостя, — тут он посмотрел в первый раз на меня, — для гостя — Марину. Хорошо?
— Хорошо, — согласился Шмелев. — Ладно, иди отдыхай. Когда девок привезут, сразу веди сюда.
— Шампанское открыть вам? — спросил полувопросительно парень и взялся за горлышко бутылки.
— Нет, не надо, — отмахнулся Шмелев. — Не станем же мы шампанское пить. Это так — для девок. Пусть побалуются. — Он отпустил кивком головы парня и сказал, когда мы остались одни: — Не с чего нам шампанское пить, правда?
Я смотрел на него, как он твердой рукой разливает водку по рюмкам.
— Шампанское нам сейчас ни к чему, — повторил он, поднимая свою рюмку. — Давай опять за светлую память Василия выпьем. Пока эти шалавы не приехали, помянем еще раз. — Мы выпили, он крякнул и засовывая в рот огурец, добавил: — Какой человек был… С самого детства…
— Вы что — друзья детства? — спросил я, тоже закусывая крепкую водку.
— Ну да, — ответил Шмелев. Лицо его покраснело, на глазах выступили слезы. Только непонятно было, от горя или от крепкой водки они, эти слезы… — Да что сейчас говорить, — продолжил он. — Теперь уж не вернешь человека, что и плакать-то…