Бабочка (ЛП)

Вскинув голову и ухмыльнувшись, она развернулась. Затем неторопливо пошла к входной двери и вышла. Нахер ее.

Я бросил толстый, заполненный счетами желтый конверт на чертежный стол и посмотрел на тонкий конверт из манильской бумаги в моей руке, адресованный Софи, хотя ее имя было написано неправильно. Почему он разорван? Любопытство взяло верх. Я залез внутрь и вынул содержимое. Потом прочитал письмо на двух страницах.

И у меня чуть не случился сердечный приступ.

Глава 48

Софи

Я почти не выходила из своей комнаты.

Большую часть дня я плакала и смотрела на разноцветных бабочек, которые нарисовала на стенах. Бабочки, которые мне хотелось бы стереть или закрасить, потому что они заставляли меня думать о нем. О Боже! Как я скучала по нему! Иногда душевная боль становилась такой невыносимой, что мне хотелось вырвать свой бьющийся орган из груди.

Оба моих родителя очень беспокоились обо мне. Я почти не ела и не спала. А когда все-таки засыпала, мне больше не снились прекрасные парящие или танцующие бабочки. Вместо этого меня мучили ужасные кошмары. В одном из них я — мотылек Луна, и кто-то гнался за мной. Размахивая сачком в воздухе. Вжух. Вжух. Я безумно трепетала крыльями, пытаясь улететь, но мой хищник набрал скорость, и я была поймана! В плену. Обреченный пленник в сетке.

В другом случае я была Монархом, совсем как мой старый питомец Бадди, и, когда садилась на подсолнух, кто-то, похожий на Кендру, кричал «Ха! Попалась!» и зажимал мои сложенные крылья между ладонями, полностью разрывая их и раздавливая мое крошечное тело. Я просыпалась с криком, когда мой садистский похититель бросал меня на землю и оставлял умирать.

Моя сострадательная мама уговаривала меня рассказать о том, что произошло между нами с Романом, но я говорила ей, что не могла. Все было так грубо, сложно и непостижимо. Слава богу, она не обращала на это внимания, хотя часто заглядывала ко мне, чтобы погладить по волосам или принести домашнего супа, к которому я едва прикасалась. Мой отец держался в стороне. Я думала, он боялся, что набросится на меня и скажет, как неподобающе Роман повел себя со мной. Он был так прав. И так неправ.

Единственное, куда я выходила из своей комнаты, это в ванную, где принимала долгие горячие ванны. Погружаясь по шею в мыльную воду, я мечтала о Романе, его крепких руках, обнимающих меня, его сочных губах на моих, целующих меня повсюду, пока он наполнял меня любовью. Переживая все невероятные воспоминания, которые я делила с ним. Хорошие и плохие. Слезы и смех. Все те незабываемые моменты, которые беспорядочно прокручивались в моей голове, как бесконечная пленка. К сожалению, у меня не было ни одной его фотографии. Или нас вместе. Может, так было лучше. Так будет легче забыть. Двигаться дальше. Хотя кого я обманывала? Боль между ног была такой же сильной, как и в груди, и иногда единственный способ справиться с ней — это облегчить свое состояние. Мастурбация — это всего лишь пластырь. Боль всегда возвращалась. Она никогда не проходила.

Возможно, то, что было нужно мне, это завершение. И, конечно, мне следовало это сделать. Через две недели после бегства из города я села за свой детский письменный стол и нашла старый лист канцелярской бумаги, украшенный бабочками. Сдерживая слезы, я написала письмо. Слова шли из глубины моего сердца.

Дорогой Роман~

Я пишу тебе, потому что нуждаюсь в завершении, и считаю, что обязана тебе тем же.

Не вдаваясь в подробности, скажу, что неожиданный поворот судьбы не оставил мне выбора, кроме как попрощаться с тобой. Для меня невозможно видеть тебя снова. Даже в качестве друга. Нашу любовь можно описать одним словом: запретная. Ее не должно быть.

Хочу признаться. Я полюбила тебя с того момента, как увидела. Да, с того самого фиктивного интервью. И с каждым мгновением, проведенным с тобой, моя любовь росла. В геометрической прогрессии. Мы стали похожи на крылья бабочки — два сердца, объединенные телом и разумом.

Родственными душами.

Спасибо, что дал мне шанс поработать над твоей коллекцией и позволил мне делать то, что я люблю больше всего на свете. Рисовать. Коллекция — необыкновенная. Она превзошла все мои самые смелые фантазии. Я желаю тебе самого большого успеха. И спасибо, что дал Винсенту его первый большой шанс. Будь добр к нему. Он — хороший человек и тоже заслуживает успеха. Я сожалею лишь об одном, что он проиграет пари, которое мы с ним заключили. Мы с тобой никогда не будем вместе.

Каждый раз, увидев бабочку, я буду думать о тебе. Думать о нас. Мое сердце будет разбиваться, и слезы будут литься. Я останусь верна нашему первоначальному соглашению о неразглашении. Я никогда никому не расскажу ничего личного о тебе. И о нас тоже. Я останусь в доме моих родителей, пока не приду в себя и не пойму, что мне делать дальше.

Роман, просто знай, что ты всегда будешь моей первой любовью, моей самой большой любовью. Мой единственный и неповторимый Голубой Морфо.

Навсегда ~

Твоя Бабочка

Не перечитывая письмо, сложила его пополам, прежде чем полились слезы, и убрала в конверт, надписанный его именем. Я собиралась попросить маму отправить его Винсенту, которого попрошу, чтобы он передал его лично в руки Романа. Я знала, что он передаст.

Поместив конверт в безопасное место, подальше от себя, я положила голову на руки и дала волю слезам.

Глава 49

Роман

Следующие три недели моей жизни стали худшими. Они не шли ни в какое сравнение с теми, которые я пережил после трагической смерти Авы. Мои кошмары вернулись. Эти были другие… белые бабочки, мельтешащие в моих глазах, нападающие на меня, держащие в плену темного вихря. Их белый порошок ослеплял меня, а их крылья превратились в острые осколки стекла. Они резали мою кожу. Резали мои руки, когда я неистово от них отмахивался. Боль была такой сильной, что я кричал и просыпался в холодном, тошнотворном поту.

Я не мог заснуть. Не мог ни встать с постели, ни есть, ни творить. Шокирующее открытие, что Софи — дочь Авы, полностью опустошило меня. Я был разрушен. Но еще больше меня разрушало то, что Софи покинула меня. Она — воздух, которым я дышал. Вода, которая была нужна мне для роста. Мое пропитание. Без нее я не мог существовать.

Благослови Господь мадам Дюбуа. Со всей своей материнской добротой она заботилась обо мне. Приносила еду в мою комнату, к которой я едва прикасался. Заставляла меня иногда принимать душ. Не спрашивала, что произошло между мной и Софи. Хотя она имела право знать. В конце концов, Ава была ее дочерью. И это делало Софи ее внучкой.

Единственный свет в моей жизни — это пресс-папье из зеленого хрусталя, которое Софи подарила мне, и которое стояло на моей тумбочке. Луна. Моя единственная связь с ней. Мое постоянное напоминание о том, что все прекрасное — хрупкое и бьющееся. Когда я лежал, завернувшись в простыни, окутанный остатками ее запаха, мое тело болело от тоски и печали. В темноте, поглотившей меня, я думал о течении времени. Как много всего могло произойти за двадцать четыре часа… за один час… за одну минуту. Это все, что было нужно, чтобы весь ваш мир перевернулся с ног на голову. В мгновение ока все могло измениться, и ваша жизнь уже никогда не стала бы прежней. Я уже был там раньше, и теперь я снова оказался там.

Окончательно сломавшись, я принял решение рассказать мадам Дюбуа о случившемся и спустился по лестнице в своей черной шелковой пижаме с результатами ДНК теста и душераздирающим письмом Софи в руках. То самое, которое она отправила Винсенту и попросила передать мне. Я читал его столько раз, что выучил наизусть.