Страница 25 из 44
Он растирает лоб и хмурится. Словно ждал от меня другой реакции.
— Катя, — голос его звучит устало. — Ты не можешь остаться здесь, это неправильно.
— Неправильно? То есть трахать меня правильно, а жить открыто — неправильно, — осекаюсь.
Бля, вот я дура, Катя же его племянница!!!
— Да ты извращенец! — кричу я со злостью.
Дима трет лоб.
— Ты нас совсем не слушала, когда мы тебе рассказывали про семью, наследство и его условия.
Напрягаю память: вроде бы у отца Димы, Александра Исаева был брат, который рано остался вдовцом. И растил он единственную дочурку, Катину маму, позволяя ей все, что только можно и нельзя.
Девица выросла избалованная и беспутная, спуталась с дурной компанией, наркотиками и хрен знает, чем еще. И сбежала.
Видимо, где-то в тот момент она родила на свет Катю. И благополучно бросила или подкинула в детский дом.
Никто в семье не знал об этом. В наркотическом угаре эта девица и сгинула где-то, не знаю когда.
Отец не оставлял надежды найти свою бестолковую дочь. И нашел. Только не ее, а заброшенную могилу.
А еще через несколько лет к нему явился кто-то из товарищей его дочери и предложил купить ее вещи.
Отец, конечно, купил. И среди них нашел бирку из роддома. Нашел и прихерел. Его внучке уже должно было быть лет восемнадцать.
Потом была какая-то муть про поиски. Но дед до встречи не дожил. Но завещание переписать на Катю успел. Вписав в него «моего» опекуна.
Вот такая романтическая история чужых поломанных судеб.
— Как это касается меня? — резко бросаю я.
— Твой двоюродный дедушка, Александр Исаев — не мой отец.
Я лишь хлопаю глазами, не въезжая в сказанное. Его отец — не его отец?
— Вкратце, формально я твой дядя, но не по крови. Моя мама вышла замуж за Исаева беременной.
— Тем более, я не понимаю, почему мы не можем открыто заявить об отношениях? Мне кажется, Нелли Эдуардовна не будет против… — и снова осекаюсь.
По его лицу пробегает тень. Его глаза неприятно удивляют меня ледяной изморозью. Словно Дима не желает выдавать мне своих эмоций.
Дыхание перехватывает. Злость, разочарование, боль переполняют меня.
Ведь он ничего не сказал о любви, об отношениях!
Встретились, потрахались и разошлись!
В груди что-то вспыхивает. До чего же больно!
Ядовитый огонь за доли секунды выжигает все чувства внутри меня, оставляя после себя черный холодный пепел.
— Пусти, — дергаю руки.
Но он крепко держит.
— Пусти, я сказала! — дергаю сильнее.
— Катя! — он повышает голос.
— Иди на хер, — я вскидываю голову и тяжелые соленные капли срываются с ресниц.
Блин, я не хочу плакать. Не хочу, чтобы он видел мои слезы.
— Екатерина!
— Отвали, — вырываю руки и толкаю его.
Дима стоит на месте, пытаясь снова поймать меня. Но я уворачиваюсь.
— Думаешь, нашел секс-игрушку? — реву я. Картинки в моей голове сложились. — Провинциальную дурочку, готовую трахаться с тобой за еду? За побрякушки?
— Ты что несешь?
— Ты с самого начала запал на меня? Или гениальный план родился у тебя потом? Решил перевезти меня в отдельную квартиру, устраивать по выходным секс-марафон?! Ты даже подумать не мог, что «ТАКАЯ КАК Я» откажется!
Я судорожно перевожу дыхание.
— Успокойся! — командует он.
— Нет! Так вот! Я НЕ ТАКАЯ! Я НЕ ШЛЮХА! Может, я старомодная, но я мечтаю о большой и чистой любви! А для свое члена найди другое гнездышко!!!
Дима снова пытается поймать меня за руку.
Я замахиваюсь и ударяю его по щеке. Громкая пощечина отдается острой болью в ладони. Словно миллион раскаленных игл прошили мою руку.
В голове только одна мысль убежать, спрятаться…
Я бросаюсь из комнаты, громко хлопнув напоследок дверью.
Вырываюсь в темный душный коридор.
Впереди хлопает входная дверь.
Останавливаюсь, как вкопанная в полутьме коридора. И судорожно ищу выход.
Я не хочу никого видеть. Тем более «бабулю». Мне нужно время.
Проскальзываю в первую попавшуюся комнату и бесшумно прикрываю дверь за собой.
На все про все у меня уходит меньше минуты.
Прижимаюсь спиной к затворенной двери и слышу в коридоре тяжелые торопливые Димины шаги. Они обрываются у его двери. Навстречу им раздается перестук каблуков. Нелли Эдуардовна.
От досады закусываю губу.
Я в ее кабинете. Мне бы хотелось верить, что в семь утра она не зайдет сюда по делам. Но…
Шаги приближаются.
Быстро оглядываюсь. Единственное место, где я могу спрятаться — шкаф. И мне стоит поторопиться.
Быстро забираюсь внутрь и прячусь среди костюмов и коробок с канцелярскими принадлежностями. Пытаюсь осторожно и плотно прикрыть за собой дверцу, но она так и норовит приоткрыться.
Замираю, едва «бабуля» входит в кабинет.
Стараюсь не шевелиться и вообще не дышать.
Различаю ее неторопливые шаги и шорохи, тихий стук в дверь.
— Нелли Эдуардовна, можно? — в смиренном голосе узнаю голос Евгении. Горничной, с которой мы уже успели близко познакомиться. — Я хочу вам кое-что рассказать…
— Не сейчас, Евгения. У меня очень мало времени…
— Это очень важно, — опрометчиво обрывает она «бабулю».
— Даже так?
Я уже неплохо изучила интонации Нелли Эдуардовны, чтобы понять, что этого она прислуге не спустит.
Замираю перед неплотно прикрытой дверцей.
— Да, это касается вашей внучки и…
Подаюсь вперед, практически касаясь ухом двери. Вот сейчас все решится…
Ночью я даже не пыталась себя сдержать, в моей голове не мыло мыслей о том, что кто-то может меня услышать…
— Наверное, это что-то очень важное, — обрывает ее хозяйка. — Что, несомненно, откроет мне глаза на Екатерину?
— Да, — поддакивает горничная, обрадованная такой проницательностью.
— Евгения, вы выбрали неверный путь, — даже мне становится холодно, от ледяной стали в голосе «бабули».
— Но я…
— Вы не стесняясь, открыто заявляете мне, что шпионили за МОЕЙ внучкой, в МОЕМ доме, за МОИ же деньги!
— Нет, я…
— Очень жаль, Евгения, но в ваших услугах мы больше не нуждаемся.
— Нелли Эдуардовна, вы не понимаете, это…
Какая настырная! Совсем не желает сдаваться!
— Это вы не понимаете, — голос Нелли Эдуардовны звенит от раздражения. — Вы уволены! И если вы прямо сейчас не выйдите за дверь моего кабинета, то больше никогда в своей жизни не найдете работу в пределах всей Московской области. Вам ясно?
Повисает молчание, а я пытаюсь осторожно рассмотреть в щелочку происходящее.
Успеваю заметь вздрагивающие плечи Евгении в тот момент, когда она выбегает из комнаты.
Я же тебя предупреждала, дуреха!
Мое внимание привлекает голос диктора. «Бабуля» включила телевизор. Она часто так делает, пока разбирает бумажную почту. Господи, кто пишет письма на бумаге в двадцать первом веке?
«…в Смоленске задержан сын депутата Эдуард Холмогоров, подозреваемый в убийстве одной девушки и пропаже другой …»
Я подаюсь вперед.
В узкую щелочку неприкрытой дверцы шкафа я успеваю разглядеть наше с Катей совместное фото во весь чертов плазменный экран «бабусиного» телека.
Сердце замирает в груди. Легкие начинает жечь огнем, потому что я забываю дышать.
Ищу глазами «бабулю», она перебирает конверты, не глядя на экран.
— Мама? — словно нож по моим оголенным нервам проходится глубокий Димин баритон.
Вот, блять, только тебя здесь не хватало!!!
«…Эдуард Холмогоров по свидетельствам очевидцев поддерживал с одной из девушек сексуальные отношения…»
Нет, блять, он с ней ВСТРЕЧАЛСЯ! Слышите, встречался, обещал ей небо в алмазах!
«… в начале ноября при невыясненных обстоятельствах погибла Людмила Назарова…»
При невыясненных?
«… она умерла в больнице, не приходя в сознание…»
Я практически прилипаю к дверце, стараясь услышать и увидеть весь сюжет.
— Ты хотела со мной поговорить? — Димин баритон перекрывает голос диктора.