Коррида

Его отец желал ему смерти! Это казалось ему невероятным, противоестественным. Инстинктивно он искал в своей душе оправдание этой чудовищной жестокости. Внезапно расхохотавшись, он воскликнул:

– Клянусь Богом, сударыня, вы так меня напугали! Но как может случиться, чтобы отец хотел умертвить своего сына, плоть от плоти своей? О нет! Это просто невозможно! Мой отец попросту не знает, что я его сын. Скажите мне, кто он, сударыня, и я обязательно разыщу его. Уверяю вас, мы с ним поладим.

Она вновь заговорила, причем с какой-то особой размеренностью, словно желая, чтобы ни одно произнесенное ею слово не ускользнуло от его внимания:

– Ваш отец знает, кто вы… Именно поэтому он хочет вас уничтожить.

Эль Тореро покачнулся и судорожно прижал руку к груди. Его сердце бешено колотилось.

– Но это немыслимо! – заикаясь, произнес он.

– И однако это так! – произнесла жестокая Фауста. – Пусть земля разверзнется под моими ногами, если я лгу! – добавила она торжественно.

– Будь проклят этот час! – прохрипел Эль Тореро. – Мой отец желает моей смерти. Значит, я – ублюдок! Моя бесстыжая мать, будь ты…

– Остановитесь! – закричала, вся дрожа от негодования, Фауста. – Это кощунство! Знайте же, несчастный, что ваша мать была добродетельной и честной супругой! Ваша мать, которую вы только что в слепом исступлении едва не прокляли, приняла мученическую смерть… Ее палачом, не побоюсь сказать – убийцей, был тот, кто оттолкнул вас от себя, тот, кто желает вас уничтожить. Все эти годы он не знал, что вы остались живы. И теперь убийца вашей матери – ваш отец – хочет вашей смерти!

– О ужас! Нет, я уверен, что я – побочный сын своих родителей…

– Вы законный ребенок, – резко перебила его Фауста, – и когда придет время, я представлю вам все неопровержимые доказательства.

Она спокойно откинулась на спинку кресла, а Эль Тореро, чуть не обезумев от горя и стыда, с болью в голосе воскликнул:

– О, что же это за кровожадное чудовище, мой отец? И отчего он так ненавидит меня? А моя мать, моя бедная мать?! – При этих словах он разрыдался.

– Ваша мать – святая, – сказала Фауста и воздела вверх руку, словно указывая несчастному юноше на небеса, где наверняка пребывала его мать.

– Матушка! – грустно прошептал Эль Тореро.

– Прежде чем оплакивать убиенных, за них следует отомстить! – строго произнесла коварная.

Глаза Эль Тореро засверкали, и он исступленно вскричал:

– Я отомщу! Отомщу!

Но тут же, опомнившись, он закрыл лицо руками и жалобно застонал:

– Мой отец! Я должен мстить своему отцу за мать, я должен сразить его?! Но это же невозможно!

На лице Фаусты появилась мрачная улыбка, которую он едва ли был в состоянии заметить. Она была терпелива и никогда не отступала: в этом была ее сила. Она ни на чем не настаивала. Зерно, которое ей удалось заронить в юную душу, должно было прорасти.

Она мягко и ласково обратилась к несчастному Эль Тореро:

– Прежде чем мстить за свою мать, вам следовало бы подумать о себе. Не забудьте: вы в опасности. Ваша жизнь висит на волоске.

– Мой отец – знатный вельможа? – с горечью спросил Эль Тореро, который вдруг вспомнил старика интенданта, усердно и почтительно кланявшегося ему.

– Он очень могуществен, – уклончиво отвечала Фауста.

Но Эль Тореро был не в том состоянии, чтобы придавать какое-либо значение этим словам.

– Однако, сударыня, – сказал он, глядя прямо в глаза принцессе, – я до сих пор не знаю, что, собственно, побудило вас сообщить мне ужасные подробности моей жизни, которые так долго скрывались от меня.

– Но я уже все объяснила. Мною двигало простое чувство сострадания. И, впервые увидев вас, я не стала скрывать своего к вам расположения. Поверьте, я симпатизирую вам абсолютно бескорыстно. Вот почему я принимаю столь живое участие в вашей судьбе. Вы, сударь, так молоды и так благородны душой!

Эль Тореро оставил без внимания некоторую странность в поведении принцессы и ее тон.

– Я нисколько не сомневаюсь в чистоте ваших помыслов; это было бы кощунственно с моей стороны. Но простите, все, о чем мне пришлось здесь услышать от вас, – столь необычно и невероятно, что без каких-либо серьезных неопровержимых доказательств я едва ли смогу этому поверить.

– Сударь, я прекрасно понимаю ваши чувства и намерения, – участливо проговорила Фауста. – Уверяю вас, я не посмела бы открыть вам столь страшные обстоятельства, если бы не располагала достоверными доказательствами.

– И вы мне их представите?

– Да, несомненно, – отвечала Фауста.

– И вы скажете мне имя моего отца?

– Да!

– Но когда, сударыня?!

– Потерпите, прошу вас… Может, это случится сегодня, а может – через несколько дней.

– Хорошо, я буду ждать. Примите заверения в моем к вам глубоком почтении и признательности. Вы всегда можете располагать мною и моей жизнью.

– Но прежде давайте попробуем уберечь ее, вашу жизнь, – нежно улыбаясь, отвечала принцесса.

– Я приложу к этому все усилия, сударыня. Уверяю вас, что сумею постоять за себя перед лицом самого сильного противника.

– О, я нисколько в этом не сомневаюсь, – благодушно сказала Фауста.

– И все-таки мне надобно многое для себя уяснить. Разрешите, сударыня, я кое о чем спрошу вас.

– Прошу вас, сударь. Я готова ответить в меру своих возможностей, но со всей, поверьте мне, искренностью.

– Итак, не могли бы вы мне объяснить, каким образом та самая юная особа, – назовем ее для простоты Жиральдой, – могла бы стать причиной моей смерти?

В это время шум на площади усилился. По всей видимости, мрачный кортеж уже прибыл на место казни, и толпа с новой силой выплескивала свои эмоции: кто-то кричал «Смерть еретикам!», а кто-то – славословия в адрес его католического величества.

Ничего не ответив на заданный вопрос, Фауста величественной походкой вышла на балкон. Едва окинув взглядом площадь, она поняла, что не ошиблась. Слегка повернув голову в сторону Эль Тореро, который смотрел на нее крайне удивленно, принцесса спокойно сказала:

– Подойдите, сударь, посмотрите… Дон Сезар лишь покачал головой:

– Извините меня, сударыня, но такого рода зрелища мне отвратительны.