Море волнуется раз...

— А вот и ты!

Бабка Гутя сурово взирала на меня с открытой веранды. Она восседала там в кресле-качалке, как на троне. Ну, хоть одета в этот раз тепло — в вязанную кофту и вышитую безрукавку, а на коленях красовался пушистый плед, подаренный мной на прошлый новый год. В прошлом году эта царица окрестных пятнадцати соток выходила сидеть под штормовым ветром в одном легком платье уже с марта.

Я присмотрелась повнимательнее. Святые тушонки, как она вообще это кресло выперла на улицу?! Может, кто из соседей помог, я-то точно не выносила — погода какая была всю весну! Точно надо с забором что-то решать — этот штакетник никуда не годится, а старая ведьма, похоже, не только его, но и меня переживет.

— А вот и я, — не стала спорить я, выходя из машины.

К счастью, в деревне было относительно сухо, похоже, ливень был только в городе. Скрипнув калиткой, я вошла на участок. Старуха поднялась из кресла, выпрямившись в свой немалый рост. Время не согнуло ее спину, хотя и пыталось, поэтому она по-прежнему взирала на меня сверху вниз. Мы дежурно обнялись и, обмениваясь последними новостями о работе, рассаде и ревматизме, прошли в дом.

Ужинать я на всякий случай отказалась, не теряя надежды успеть вернуться в свою берлогу хотя бы сегодня, а в идеале — вообще засветло. Но Гутя, похоже, была настроена на длительный визит, что было на нее совсем не похоже. Растопленный по всем правилам камин для большего уюта особенно удивил — в доме давно было проведено отопление.

Бабка, кряхтя, достала из древнего, как она сама, "шифоньера" штоф коньяка и два бокала. Прошаркала кожаными тапочками к камину и только утвердив свои странные яства на маленьком столике, уселась в старинное кресло с высокой спинкой. Я была удивлена до крайности этими молчаливыми деловитыми приготовлениями. Не то, чтобы она была трезвенницей, мы, бывало, коротали с ней вечера под горячительные напитки у камина, но уж больно торжественный и, в то же время, трагичный был у нее вид.

— Садися, што встала? — проворчала она, кивая мне на второе, более современное, кресло.

Пообещав себе никак не комментировать эти странности, я молча села, приготовившись слушать. Если что, доктора можно вызвать и попозже. Михаил Иванович, конечно, не психиатр, но живёт через три дома и присматривает за давлением старушки по моей просьбе уже не один год.

— Пришло время для серьезного разговора, — прокашлявшись, сообщила она, переставая коверкать язык. Вопреки своей привычке, она не стала закидывать ноги на пуфик, несший свою вахту для такого случая у ее кресла. Я вопросительно посмотрела на столик. — И, лучше, налей себе бокальчик… хех… да и мне заодно. Разговор предстоит нелегкий…

Сейчас она больше всего была похожа на древнюю ведьму, греющую старые кости у открытого огня. Я послушно наполнила бокалы, протянула ей один и вернулась в отведенное мне кресло.

Высохшее морщинистое лицо старухи ничуть не напоминало старые снимки из семейного альбома, где она была дивной красавицей. Годы не оставили ей ничего, кроме глаз. Они, как два аквамарина, сверкали в складках тонкой пергаментной кожи. Щеки с возрастом впали, скулы заострились так, что казалось о них можно уколоться. Одиночество сделало ее вздорной и вредной, но я ее любила. Может, потому что кроме нее любить мне было некого, а может — потому что под вечным ворчанием и придирками скрывалось искреннее участие в моих делах, забота и какая-то непонятная грусть.

— Детка, я знаю, как нелегко принять то, что я тебе сейчас расскажу, а еще сложнее — не позвонить после этого в специализированную клинику, — старуха самокритично фыркнула и уставилась в огонь.

У меня сжалось в груди. Не буду я никому звонить, в конце концов на людей она не бросается, да и со мной к ее годам неизвестно, что будет.

Сколько я себя помнила, Гутя не любила вести задушевных, а уж тем более, откровенных разговоров. Поэтому вступление меня порядком озадачило. Я даже подумала, что, видимо, предстоящее восьмидесятилетие заставило ее переосмыслить некоторые вещи.

— Для начала просто меня выслушай, — она сделала глоток коньяка и, даже не поморщившись, продолжила: — Помнишь ли ты сказку о дочерях Океана?

— Это старая история о русалках, которые выходя из моря, становятся смертными? А перед этим должны ритуально вернуть в океан ожерелье праматери или что-то в этом духе? — вспоминала я на ходу почти стершиеся из памяти за давностью лет рассказы. — Иначе их настигает какой-то злой рок…

— Она самая, — кивнула тетка, откидываясь на высокую спинку кресла и зачем-то нервно вцепляясь в подлокотники. — Дело в том, что это… не сказка.

Она помолчала, наблюдая за моей реакцией. Конечно, реакции не было. А что я должна была ей сказать? Что можно это назвать рассказом, легендой, преданием? Молчание затягивалось, и я, из вежливости, вопросительно изогнула бровь.

— Это правда. Все, от начала и до конца.

Повисшая после этой фразы тишина, мне категорически не понравилась. Особенно, клацанье ее длинных ногтей по полированном у дереву подлокотников.

— Может, скажешь и магия-шаманство — правда? — стараясь поубавить яда в голосе, уточнила я.

Было очень обидно сбежать с работы, отстоять все пробки на трассе до глухой деревни, чтобы выяснить, что у единственного близкого тебе человека съехала крыша! Я даже язык слегка прикусила, вспомнив о принципах ведения диалога с сумасшедшими. Да-да, только не спорить… Только не спорить.

— Твоя мать была одной из дочерей Океана, нарушившей запрет, — негромко продолжила бабка, не обратив внимания на мой язвительный комментарий. — Эллара пожелала бессмертия на земле, она была удивительно красивой даже для нас, марен. Тайком сбежав с твоим отцом, она не смогла ради него расстаться с родной стихией и схоронить ожерелье, как полагалось. Твой отец был очень красивым мужчиной, ей под стать, даже какие-то магические способности у него были, — тут она как-то особенно печально усмехнулась. — Но то ли она ему не доверяла до конца, то ли недостаточно любила, чтобы пожертвовать вечной жизнью.

На всякий случай я слушала очень внимательно. О моих родителях она говорила крайне редко и, в основном только: "Понятия не имею, куда они делись! Раз уж их даже полиция не нашла, наверное, померли". Но однажды в семейном альбоме я нашла маленькую фотографию, в кармашке под другой. На ней были двое потрясающе красивых и безумно влюбленных друг в друга людей — не знаю, как, но это очень чувствовалось. С тех пор я изредка смотрела на них и думала о том, что когда я вырасту, я выйду замуж только если меня будут так же любить. А потом она исчезла. Спрашивать у Гути, что она с ней сделала, я не рискнула. Могли это быть мои родители? Наверное.

Ловец

Перемещение в безмагический мир, что может быть прекраснее?! Еще и… Темные дни! Отпрыгнуть от летящей с бешеной скоростью колымаги я еще успел, а вот уклониться от поднятой ею волны грязной ледяной воды получилось не очень успешно. М-да. А мир-то изменился. И не только тем, что в прошлый мой визит здесь было лето. А сейчас, интересно, какое время года? Зима? Весна? Под ногами снежная каша, с неба морось какая-то сыплется, листья на деревьях сухие и прошлогодние…

Кое-как отряхнув забрызганные штаны и рукав куртки, я осмотрелся. На первый взгляд, двух и трехэтажные дома выглядели знакомыми. Но это только на первый взгляд. Яркие светящиеся вывески, высоченные стеклянные коробки (похоже, что дома), возвышающиеся на горизонте и количество машин, выстроившихся вдоль улицы, подтверждали догадку, что здесь прошло немало лет с моего последнего визита.

Ну, или скорость развития их магии… тьфу, науки (или как там это сейчас называется) увеличилась.

Улица, на сколько хватало взгляда была пустынна. Куда это меня занесло? Я достал из походной сумки карту, оставшуюся с прошлого раза и, прочитав название улицы на шильдике ближайшего дома, углубился в изучение местности.