Звезда негодяя

Коннор мрачно посмотрел на нее, но она не обратила внимания на его взгляд. «Я так бешусь – а я бешусь! – потому, что она позволяет себе то же, что и я, – подумал он. – Я смотрю на здешних племенных телок, и она своего не упускает. Какого дьявола?»

Он торопливо напомнил себе, что, отдав по дарственной поместье, получил тело Эммы, а вовсе не ее душу. О душах и чувствах женщин Коннор почти никогда не думал, его интересовали более приземленные вещи, но теперь он признал, что ему хотелось именно души.

Почему бы и нет, в конце концов? Он ведь спас Эмму от драконихи, утратив, между прочим, магию – и мог бы остаться бесполезным калекой, не найди доктор Маквей способ исцеления.

Ему остро захотелось как-то ее поддеть. Зацепить поглубже.

Какое-то время эльф шел по дорожке рядом с ними, ведя исключительно светскую беседу с Эммой, не забывая, впрочем, весьма выразительно посматривать в ее сторону, а потом раскланялся и пошел в сторону поселка. Дальше они побрели вдвоем. Осень подступила как-то вдруг: несколько дней назад было тепло и солнечно, а сегодня по листве разбрызгались мазки золотой краски, ветер сделался холодным, и тучи постепенно заволакивали небо. Вечером начнется дождь, и все погрузится в серое марево.

– Он тебе нравится, – сказал Коннор. Дикая яблоня, усеянная глянцевыми темно-красными плодами, свешивала ветки к тропинке, словно приглашала угоститься; Коннор машинально сорвал яблоко, покатал в ладонях и вгрызся в кисло-сладкую мякоть.

– Кто, Тавиэль? – рассмеялась Эмма. – Нет, я раньше относилась к нему просто по-дружески, а теперь жалею. Кстати, за озером кончаются земли Дартмуна, мне надо быть осторожнее. Дорожу своей рукой, видишь ли.

Коннор не сразу понял, о чем она, а потом вспомнил о нитке.

– Мы не пойдем дальше, – миролюбиво ответил он и вдруг признался: – Я уже много лет вот так просто не гулял с девушкой.

Эмма посмотрела на Коннора, и в ее глазах проплыли мягкие лукавые огоньки, словно она очень старалась скрыть улыбку.

– Не любишь прогулки? – спросила она. Коннор пожал плечами. Здесь, под деревьями на берегу озера, было удивительно хорошо и как-то очень спокойно. Мир лежал перед ним – смотри, люби, будь частью мира. Коннор вдруг подумал, что, может быть, пришла пора остановиться. Перестать бежать, зажить спокойно, ходить к озеру в компании красивой девушки.

Он тряхнул головой. Дурацкие мысли, совершенно ему не свойственные!

– Обычно я оказывался на природе тогда, когда надо было расследовать очередное убийство, – сказал Коннор. – Буквально две недели назад прибирал очередную жертву Берты Валентайн в столичном парке.

Эмма понимающе кивнула, вдруг сделавшись очень серьезной.

– Ты поэтому так смотришь по сторонам? – спросила она. – Ждешь подвоха? Трупа в кустах?

– Здесь нет трупов, – ответил Коннор – все это время он привычно вслушивался в то, что их окружало, и не нашел ничего подозрительного. – И фейери не собираются на нас прыгать. С той стороны озера за деревьями идет парочка, вот и все.

Подтверждая его слова, с другого берега долетел смех. Эмма удивленно посмотрела на Коннора.

– Ты их увидел или почувствовал? – спросила она.

– Почувствовал. Это часть моей работы, – сказал Коннор, и ему сделалось грустно. Больше работы не будет. Он уже не высший советник отдела расследований. Все, что ему осталось – ассистировать шефу Брауни, если понадобится.

Неужели все кончилось? Все на самом деле кончилось?

– И других, кого убила Берта, ты тоже почувствовал? – спросила Эмма: негромко, так говорят, когда рядом происходит что-то страшное.

– Нет, – ответил Коннор. – Остальных нашла полиция, вызвали магов. Я потом убирал тела, говорил с родителями убитых… потому и сорвался. Есть те, кто не имеет права жить после сделанного.

Они какое-то время стояли на берегу, глядя, как волны бегут и бегут на песок, а потом пошли обратно.

– Зачем ты кокетничаешь с эльфом? – поинтересовался Коннор: ему захотелось встряхнуться, сбросить тоску, которая налипла на него, словно паутина. Во взгляде Эммы снова появилось удивление.

– Даже не думала, – ответила она, и Коннор с удовольствием заметил, что Эмма оправдывается. – Почему нельзя быть просто вежливой? А мне с ним, к тому же, еще работать.

Коннор усмехнулся.

– Удивительно! У тебя теперь есть свой дом, но ты все равно хочешь работать!

Эмма нахмурилась.

– Мне нужно то, что я могу получить собственным трудом, – ответила она. -Мое. То, что у меня не отнимут. То, чего я не буду стыдиться.

– Так и Дартмун ты получила собственным трудом. И стыдиться тут нечего, – ответил Коннор, мягко приобняв Эмму за талию – девушка вздрогнула, но не отстранилась.

– Прекрати. Это… – на щеках Эммы снова появился румянец. «Ага, мы волнуемся, – довольно заметил Коннор. – Значит, голос рассудка тут уже не главный». – Это совсем другое дело.

– Какое же? – поинтересовался Коннор.

– Прекрати, – только и смогла повторить Эмма. Коннор улыбнулся.

– Я тебе нравлюсь, – уверенно сказал он. – И ты сама боишься тех чувств, которые в тебе просыпаются. Потому что ты уверена, что ни к чему хорошему это не приведет. И поэтому, – Коннор перешагнул через толстую ветку, упавшую на тропинку, перевел Эмму, – ты старательно делаешь вид, что наши отношения – это просто работа.

Они остановились. Эмма смотрела на Коннора с обидой и гневом. «Значит, я все сказал правильно», – подумал Коннор и произнес, осторожно пробежавшись пальцами по завиткам кружевам по вырезу платья:

– Но сердце – сердце говорит тебе, что никакой работой тут и не пахнет. Что тут все намного глубже и тоньше. Пока у тебя еще хватает сил заглушать его голос, но скоро их уже не хватит. Потому что разум, конечно, усмиряет плоть – но и плоть может диктовать разуму.

Лицо Эммы дрогнуло. В ее взгляде теперь клубилась чистая ярость, и Коннор обрадовался – он заглянул в ту глубину ее души, куда Эмма сама боялась смотреть.

– Чего ты хочешь? – едва слышно спросила она.

– Тебя, – искренне ответил Коннор. Губы Эммы дрогнули в нервной улыбке.

– Ты уже получил меня, – гневный голос вдруг словно бы сломался, и Эмма сделалась маленькой и несчастной. – И зачем ты вообще говоришь все это? Тебе нравится дразнить меня? Мне казалось, что мы нашли общий язык, Коннор.

Коннору показалось, что она готова расплакаться, а этого он не хотел. Все как-то быстро зашло очень далеко.

– Ты мне нравишься, Эмма, правда, – сказал Коннор и не соврал. – А когда девушка мне по-настоящему нравится, я делаюсь злым дураком. Прости.

Эмма провела пальцами по лицу, смахивая невидимую слезинку, и Коннор добавил:

– Но я прав. Я тоже тебе нравлюсь.

– Наглец, – выдохнула Эмма с какой-то привычной усталостью, словно не ожидала от Коннора ничего другого. Возможно, она хотела видеть в нем героя, который спас прекрасную деву от зубов и когтей чудовища, но Коннор надеялся, что ему больше не придется никого спасать.

Хватит уже тьмы и зла. В последние дни их было слишком много.

– Наглец, – кивнул Коннор. – Но я знаю, как загладить свою вину.

***

Посылка из столицы пришла через час после того, как они вернулись домой. Она была отправлена с помощью артефакта, возникла посреди гостиной в облаке сиреневатого дыма, и все обитатели дома сбежались посмотреть на такое дивное диво. Артефакторная почта была быстрой, но крайне дорогой, и в Дартмуне ни у кого не было денег, чтобы заказать, например, нужную вещь в столице и получить ее на следующий день.

Эмма смотрела, как завороженная – перед ней словно бы приоткрылось окошко в другой мир: красивый, яркий, светлый. Она вдруг почувствовала себя очень маленькой и не способной прикоснуться к чему-то значительному. Наверняка Коннор переслал какие-то личные вещи через артефакторную почту.

Коннор провел рукой по воздуху, и свечение вокруг посылки стало утихать: артефакт опознал того, кому было отправлено послание. Слуги, которые заглядывали в гостиную, дружно замахали руками у лица. Торжество науки – это дело хорошее, а ну как тут замешана какая-нибудь дрянь?