Романтизация зла

– Ты потрясающе выглядишь сегодня, – сказал я. Девочки любят, когда нечто подобное выговаривают их возлюбленные. – В прочем, потрясающе ты выглядишь всегда, но почему-то именно сегодня ты будто бы сияешь… Не хочешь ли ты сказать, что у тебя появился кто-то другой, кто одаривает тебя подарками?

– Ничего глупее я не слышала. – Девочка поднесла к губам чашку и всосала немного кофе. Лучше бы точно также она всосала кое-что другое. – Ты слишком хорош собой, чтобы я могла смотреть на кого-то другого.

Я изобразил весьма правдоподобный, но тихий смешок, когда взял в руку свой кофе и сделал пару глотков горячей крепкой жидкости.

Моя вера в то, что каждую женщину на этом свете можно подчинить своей воле, крепчала с каждым днём. Я мысленно ставил галочки в своей голове, когда из моей спальни выходила очередная девочка. Ни одна ещё не отказывала мне, ни одной не удалось справиться с желанием раздвинуть передо мной свои ножки.

А как может быть иначе? Любая сходит с ума при виде меня.

Жаклин Лоусон была самозабвенно влюблена в меня все эти годы и совокуплению со мной против точно не была. Об этом говорил её взгляд. Взгляд чёрных тусклых глаз, так и кричащих: «Возьми меня прямо здесь!», и розовый язычок за её губами, которые она зубками прикусывала.

Я ухмыльнулся своим мыслям, когда вспомнил, что говорят о Жаклин Лоусон её родственники, друзья и знакомые. Они уверенно вещают о том, что она чиста и невинна как дитя. О том, что она ждёт одного единственного мужчину, – своего будущего мужа, – и только на нём одном она будет усердно скакать.

Её родственники – кучка придурков, застрявших в 18 веке.

Но зачем ждать этого так называемого мужа, если именно я могу сегодня просто взять её в своей спальне? Ведь именно для этого все женщины и созданы: ублажать нас, мужчин. Разве у них есть другие предназначения?

Я подолгу сидел и смотрел на её губы, которые она прикладывала к краю чашки, попивая из горячего кофе, и временами облизывающий их розовенький язычок.

И я видел, как вырываю её язык вместе с её чёртовыми губами, и кровь капает, капает, капает на землю, пропитывая собой почву…

– Если хочешь, – сказал я тихо, немного поддавшись вперёд, – мы можем…

Договаривать мне не пришлось, ведь Жаклин поняла всё без лишних слов.

И уже спустя всего пять минут я драл её в своей спальне, стараясь насладиться её искусными стонами вдоволь. Без каких-либо препятствий я уже вовсю лапал женское тело где мне только вздумается, осознавая, что на этот раз она превзошла саму себя с нашего последнего раза.

Скромница Жаклин Лоусон скакала и извивалась на мне так усердно и профессионально, что я вполне мог бы похвалить её вслух. Её стоны казались слишком громкими, и я постоянно затыкал ей рот ладонью, почти до боли надавливая на губы.

И мне это чертовски нравилось.

Я с силой прижимал её руки к кровати, а она двигалась подо мной так, словно хотела вырваться. И тогда я сжимал её тонкие запястья с её большей силой, представляя, как они с хрустом ломаются прямо в моих ладонях.

Надо же, эти мысли – что-то новенькое…

Когда же мы закончили, сил у неё уже почти не осталось.

Я встал, натянул штаны и не взглянул в её сторону, стараясь привести в порядок растрёпанные волосы у зеркала.

– Энтони… – прошептала она, часто дыша.

Жаклин встала, по-прежнему голая, и даже умудрилась потянуться ко мне, чтобы дотронуться губами до моей щеки, но я легко перехватил её тощую руку.

– Ты свободна, – кинул я. – Никаких чёртовых поцелуев, крошка.

Она удивлённо похлопала ресницами и растерянно перевела взгляд на мою руку, которая продолжала крепко держать её тонкое запястье. Затем отошла и, будто стесняясь, закуталась в одеяло, закрыв мне обзор на свою грудь.

– И что это значит? – спросила Жаклин. – Как это «свободна» и «никаких поцелуев»?

– То и значит. – Стоя у зеркала, я вновь посмотрел на своё отражение и заметил пару царапин, оставленных её коготками, на своём торсе. – Не притворяйся идиоткой. Ты же не такая.

– То есть, это всё было…

– Прекрасное времяпровождение. Спасибо. А теперь тебе пора идти, милашка.

Я вытащил красную рубашку из шкафа в гардеробной и надел её, оставляя несколько пуговиц не застёгнутыми. Цвет этой вещицы имел потрясающее сходство с кровью, и, наверное, именно по этой причине я так её любил.

Девочка пару минут ещё постояла возле кровати, окутанная в моё одеяло, и я даже увидел, как она вроде бы прослезилась, глубоко оскорблённая моим поступком.

– Только не в моей спальне, – раздражённо кинул я. – Иди хныкать у себя дома. – И издевательски я ещё добавил: – Или в плечо своего папаши.

Я прекрасно знал, что она ни за что не расскажет о том, что случилось между нами, своим родителям. Всю свою жизнь Жаклин играла роль всемирной скромницы, чуть ли не монашки, и точно не собиралась портить свою репутацию из-за одной со мной интрижки. К тому же я был поразительно уверен в том, что в ней побывало гораздо больше мужчин, чем кто-либо мог бы подумать.

Именно по этой причине я был спокоен, когда выставлял её за дверь, а сам направился в душ, чтобы смыть с себя её прикосновения.

Когда же я, полностью обновлённый, спустился на первый этаж, наши чёртовы гости уже собирались обратно в свою роскошную квартиру с видом на Собор Святого Павла. Отовсюду раздавались чмоканья в щёки и дружелюбные тошнотворные прощания, и только Жаклин стояла и натянуто улыбалась моим родителям, хотя взгляд её говорил совсем о другом.

– Увидимся ещё! – произносила мама, обнимая на прощанье миссис Лоусон. – Через месяц, дай Бог, вернёмся.

– Удачи вам в вашей поездке в Нью-Йорк, – сказал мистер Лоусон, пожимая руку моему отцу. – Надеюсь, сделка пройдёт удачно.

– А иначе и быть не может, – ответил в ответ тот.

А я стоял, изображая искреннее дружелюбие, только одним чудом не переходившее на амикошонство.

И вскоре гости исчезли из вестибюля, вышли во двор, обветриваемые со всех сторон прохладой осеннего дыхания, и наконец сели в свой автомобиль, который затем быстро унесло восвояси.

Я наконец смог вновь вернуться в дом и сесть за стол, чтобы немного освежиться после бурного проглатывания удовольствия.

– Принесите мне красного вина, – обратился я к горничной, и та кивнула, двигаясь к двери.

К слову, я не запомнил ни одного имени. Обычно мне приходилось отличать наших горничных лишь по цвету волос или каким-то другим приметам вроде родинки на носу, косых глаз или больших ушей. Но в большинстве своём они всё же были похожи друг на друга как капли чёртовой воды, поэтому я не нашёл варианта лучше, чем просто проигнорировать то, что у них всех есть имена.

Родители вернулись в гостиную и первым делом поинтересовались тем, как мы с Жаклин провели время, о чём разговаривали и есть ли какие-то продвижения в наших отношениях. Внутри мой голос с ухмылкой отвечал, что я был доволен тем, как она крутилась на моей кровати, но вслух ответил:

– В основном, мы обсуждали её любимые книги. Она с таким восторгом поделилась со мной недавно прочитанным, что я еле остановил её… – Потом я улыбнулся. Так, как обычно улыбаются люди, когда вспоминают что-то потрясающее. – Жаклин просто невероятная девушка. Я не могу этого не признать.

Родители довольно просияли. Ещё бы, когда картинки в их головах уже покадрово показывали фильм, где мы с Жаклин женимся, заводим детей и ведём счастливую семейную жизнь.

– Значит ваше совместное будущее вполне вероятно, – улыбнулась мама. – Очень хорошо, мальчик мой.

Горничная подоспела ко мне с бутылкой вина, налила немного в мой бокал и снова удалилась.

Мы с родителями сидели в тёмной, подсвеченной готическими светильниками, гостиной, состоящей сплошь из чёрного мрамора, который обошёлся отцу в нехилую сумму. Со стола уже мигом убрали всю недоеденную еду и грязную посуду. В воздухе всё ещё пахло духами Жаклин.

– Ты ведь помнишь о всех тех встречах и делах, которые остаются на тебе, сын? – спросил отец.