Инквизиtor

― Я же говорю, Андрюха нашёл твой номер, а я проездом тут и подумал: может, мы встретимся? ― в голосе зазвучали нотки ребячества.

― Адрес говори, где ты? Я за тобой такси отправлю. Жду тебя у себя в гостях. Отказы не принимаются. ― Мирон ощутил, как в его душе зашевелились давно забытые чувства.

Он готов был сорваться навстречу своему другу, но, учитывая пробки, прекрасно понимал, что гораздо проще будет дождаться друга у себя. Рассчитав время прибытия, заказал доставку еды, оживлённо носился по комнатам, внутри него трепетно теплилось предвкушение встречи. Сколько раз осознавал, как не хватает ему их. Макс, Андрюха, Коля…

Их пути разошлись много лет назад, но Мирон всегда верил в то, что обязательно они пересекутся снова. Он, не заброшенный и не никому не нужный щенок, ‒ парни его искали и нашли! Они – его семья с детства. Болезненные воспоминания не давали вернуться к ним после пожара. И вот, через час он сможет, как раньше, говорить не с проститутками, а с родной душой.

Макс озирался по сторонам, в лёгком шоке от поездки на скоростном лифте с первого на шестидесятый этаж. Дверь распахнулась, друзья, несмотря на условности и свой возраст, с выкрикиванием имён рванули навстречу друг другу. Макс, так же как и в детстве, сохранил своё худощавое телосложение. Мирон, словно медведь, захватив добычу в лапы, поднял друга, от радости сжав в крепких объятьях.

― Мирон, да ты, машина! ― похлопал Максим по плечу друга, как только ощутил ногами пол.

Макс, удивлённый тем, как преобразился щуплый мальчишка, не скрывал своего восторга. Мужчины успокоились только после того, как приехал доставщик еды. Дабы избежать неловких реакций на крепкие объятья, сделали серьезный вид.

― Если бы ты знал, как я рад тебе! ― Мирон улыбался впервые за много лет.

― А с чего сам не приезжал? Мы тебя еле нашли! Благо Андрюха в органы пошёл работать, по своим связям как-то вышел на тебя. Тебя же ни в одноклассниках, ни в контакте, ‒ нигде нет.

― По работе нельзя профили в соцсетях заводить! ― Мирон раскладывал еду из коробок по тарелкам.

― Ладно тебе, мог бы с пустой страницы хотя бы написать. Я думал, звонить, не звонить, мало ли, забыл друзей детства. А когда ты начал ― «какой Макс?», всё, думаю, зря позвонил.

― Хватит меня уже гнобить! Рассказывай, как вы?

Друзья увлечённо общались о своей жизни, вспоминали детские годы. Бутылка виски подходила к концу, когда Максим вспомнил родителей Мирона. Выпили молча, помянули. Повисла напряжённая тишина. Мирон рассматривал грани пустого стакана, крутя стакан в руке.

― Раз зашёл это разговор, давай начистоту. Разговоры долго по посёлку ходили разные…,― Максим с сопереживанием смотрел на друга. ― Если ты не хочешь, можем об этом не говорить. Но мы твои друзья, и сам понимаешь, в любом случае останемся ими!

― Давай поговорим. Нормально, я уже отошёл, много лет прошло.

― Когда пожар случился, мы только через несколько дней от соседки бабы Раи узнали, что ты на пожарище был на следующий день. Почему не зашёл к нам? Разве мы чужие люди? Ты понимаешь, что думали о тебе? ― Максим выдержал паузу, не дождавшись ответа, продолжил. ― Появился утром после ночного пожара, до этого избил отчима и с ИВС отправился в горячую точку. Не попрощался ни с кем. Катька знать ничего о тебе не знала. В посёлке долгое время разговоры были, что это ты дом поджёг! Что крыша у тебя съехала после войны: вернулся, отомстил.

Мирон молча открыл новую бутылку. Облокотился на стол, наклонился, лбом опираясь о сложенные кулаки. Из глаз текли слёзы. Он так ждал этой встречи, так хотел найти своих друзей. Друзей, которые готовы простить ему подозрения в убийстве своих родителей. Слова Макса, словно нож в спину, остриём вонзились в душу. Друг ли он им? Мужчина поднял голову вверх, выдохнул. Скулы напряжённо сжались.

― Продолжай!

― Хорошо, я продолжу. Мы с ребятами не верили в то, что ты мог это сделать. Доказать не могли. Ты бесследно исчез, по делу договорились, чтобы записали, как несчастный случай. Денег заняли: пожарным, участковому дать.

― А, так ты за деньгами? Скажи сколько? У меня есть, я отдам!

― Мирон! Дослушай до конца.

― Макс, если я должен что-то вам, я отдам! ― Мирон не хотел слушать больше об этом. ― Спасибо, что прикрыли. Вы, же поверили в то, что это мог сделать я?

― Мирох, мы тебя знали. Тебя, до всей этой истории. Мы верили, что это не ты! Дело замяли. Только через полгода местная фельдшер рассказала, что Катька пришла к ней через три месяца после того, как тебя забрали. Договорилась найти врача, чтобы аборт по-тихому сделать. Сделать-то сделали. У неё осложнения начались и в больницу положили её. Отец Катькин узнал причину госпитализации. Накануне пожара баба Рая видела, что он приходил к вам домой. Сначала пили они с отчимом твоим, потом под утро громко спорили. Вот и получается, вроде бы как тебя сокрыть хотели от тюрьмы, а в итоге другого отмазали. Семья Катьки из посёлка уехала почти сразу после пожара. А ты знал, что она беременна была?

― Не знал, Макс, да и не мог знать. Не было у меня с ней ничего.

― Во дела… А от кого тогда? ― Макс, постукивая себя кулаком по подбородку, смотрел в сторону. ― Налей, накатим!

― Прошлое это всё. Моя совесть чиста! Знал бы, что в преступниках хожу, сам бы явился. Денег-то сколько? ― Мирон подошёл к сейфу. ― Говори! Вам свои семьи кормить надо.

Положил перед Максом три запечатанные банковские пачки:

― Это тебе и ребятам, спасибо передай! Не знал, что таким в посёлке меня люди помнят. Вот и получается: бежал от боли воспоминаний, а считали, от правосудия скрываюсь. Я домой возвращался вас повидать, мать обнять. А когда вышел с поезда, встал на пепелище, оглянулся вокруг. И пустота! Выть хотелось, землю грызть! Понимаешь, Макс. Пус-то-та! Жизнь моя, она ведь такая же, как то пепелище была. Что толку, что прошёл я на войне, если деть себя некуда? Я и сейчас-то засыпаю только либо под этим… ― Мирон поднял бутылку, встряхнув содержимое. ― Либо на таблетках. Иногда вспоминаю ветер в поле, мы бежим за воздушным змеем и такой простор вокруг! От этого немного хоть отпускает.

― Да, брат! Кто ж знал, что так оно сложится? Может, жениться тебе надо?

― Мои подружки ‒ пиявки да лягушки. Помнишь мультик про водяного? ― ухмыльнулся Мирон.

― Что, совсем нет нормальных баб что ли? ― Макс уводил разговор в другое русло, понимая, что задел за душу друга.

― Есть, могу хоть сейчас вызвать. Тебе какую: мулатку, азиатку?

― А любовь как же?

― Не верю я, Макс, в любовь. Мне хватило!

― Не, Мирон. Ты не прав! Знаешь как оно: домой приходишь, уставший и вроде как сил нет, в мазуте весь, руки сводит от боли. А встретит она, прижмётся, детишки выбегут, и сразу нет той усталости. Смысл жизни возрождает.

― Рад, что у вас всё хорошо! Давай за твою семью выпьем и за ребят!

Мужчины выпили, за окном забрезжил рассвет. Макс посмотрел на часы.

― У меня поезд через три часа, сколько до вокзала ехать?

― Какой поезд? Оставайся, поживи, я тебе билет обратно куплю. Город покажу, купишь семье своей подарки. Как там раньше: куклу дочке, жене платок.

― Не, я домой. Работа у меня. Мне ребята не простят, если я не узнаю, куда ты после посёлка исчез. Рассказывай!

― Только если ребята не простят. Так уж и быть. А до вокзала, я с тобой на такси поеду и провожу. Давно не смотрел вслед уходящему поезду.

Знахарь

― Прав, Макс, ты в том, что война ‒ она человека меняет. Я и в ИВС уже понимал, что мир мой прежним не будет. Солнце светить стало тускло, и краски поблекли. Я же со школьной скамьи и сразу в омут с головой. Проще стало, когда понял, что со мной ребята такие же молодые, которых страх одолевает, и помочь могу тому, кому хуже. Так постепенно и выходил из серой мути собственных мыслей. А там, дальше, закрутилось, завертелось, уже и не помнил, какой я настоящий. Есть задача, есть цель: исполнил, следующая. И никому до тебя дела нет: ты ‒ штатная цифра статистики. Сам за себя не постоишь, никто не вспомнит, как звали. Это по телевизору смотришь когда, мысли о том, чтобы мирно было, не гибли люди. А там, каждый час ‒ борьба за выживание. И ладно бы противник осязаем был, чтобы биться с кем было. Нет! Прилететь может с любой стороны, и зацепить снарядом. Страх сначала, а потом уходит он и остаётся только цель ‒ выжить. Либо ты, ‒ либо тебя, третьего не дано. Давай помянем ребят, ушедших.