Страница 7 из 18
В какой-то момент заведенная толпа смешалась с русскими солдатами и полк сбившись с шага вскоре встал. Солдат угощали сигаретами, дарили шоколад, печенье. Откуда ни возьмись, появились ведра и кувшины с вином, сидром, и вот уже солдаты утоляют жажду. А кое-где француженки уже обвивают нежными руками крепкие шеи русских солдат и раздаются звуки поцелуев. Солдаты теряются, но все же отвечают полной взаимностью.
Особенно активно француженки вешались на солдатах первой роты первого батальона, прозванной ротой великанов, ибо туда отобрали солдат с ростом в пределах ста восьмидесяти сантиметров, в то время как средний рост солдат составлял сто семьдесят сантиметров плюс-минус и больше в минус, чем в плюс.
Кинулась и на Михаила какая-то француженка, но он ее мягко перехватил и не дал состояться поцелую, перенаправив на ближайшего солдата.
— Право слово, что вы ведете себя как бука, Михаил Антонович?! — поручик Бодько, опьянев от происходящего, да и винца хлебнуть успел, и оттого позволившей себе несколько фамильярное обращение с командиром.
Самого Василия, как и еще пару младших офицеров четвертой роты еще одного поручика и подпоручика, молоденькие француженки зацеловали так, что на лице «живого» места от «ран» не осталось, все заляпано «кровью» помады.
— Французский насморк не хочу подхватить, господин поручик, — с ироничной усмешкой ответил Михаил Климов. — Кто их знает, кем они работают? Может это проститутки из ближайшего борделя? Не забывай, город портовый и тут их много как нигде, и сношаются они с моряками со всего света пропуская через себя минимум по десятку клиентов в день! А так поцелуют и у тебя сифилис или гонорея, или все сразу. Согласись обидно обзавестись сими срамными болезнями, даже не трахнув как следует ни одну из них.
Поручик сначала вылупился на Михаила глазами по пять рублей от изумления, потом до него дошла вся опасность и от следующей желающей его поцеловать мамзели, он принялся отбиваться руками и чуть ли не ногами, между делом пытаясь лихорадочно оттереть носовым платком с лица помаду.
В конце концов французов удалось оттеснить и полк продолжил марш. Так, провожаемый ликующим населением, бригада прибыла в расположенный рядом с Марселем лагерь Мирабо, обнесенный каменной стеной с массивными железными воротами.
4
Но если кто-то подумал, что на этом все закончится, то нет, не прошло и часа, как горожане буквально осадили лагерь словно вражеское войско. Словно бомбы через стену полетели сначала все те же треклятые букеты, а за ними корзины со всякой снедью. Потом и вовсе марсельцы пошли на штурм, откуда-то взяли лестницы и приставив их к стенам ползли наверх откуда передавали вино и пили сами.
Продолжался этот бардак порядка часа, пока наконец подоспевшие полицейские не оттеснили всю эту восторженную до помешательства братию, что перепилась собственного вина от стен лагеря, дав наконец солдатам нормально устроиться в бараках-казармах и отдохнуть.
Для офицеров естественно подготовили условия получше. Правда никто задерживаться в лагере не собирался, все хотели после длительного плавания погулять по городу во всех смыслах этого слова.
— Сегодня и завтра отдыхаем, — сказал генерал Лохвицкий. — Сегодня только разгрузят наши пароходы, а завтра имущество загрузят на паровозы…
Все понятливо кивнули. Помимо солдат везли всякое имущество бригады вплоть до собственных полевых кухонь.
Климов тоже выбрался в город, подумав: «При желании можно свалить хоть сейчас…»
Искушение было велико, но делать это именно сейчас не стоило. Без значительных средств далеко не убежишь, а идти на дело, когда полиция на усиленном режиме службы верх безрассудства.
Бухать с остальными в «Старом квартале», где располагались бордели, Михаил не стал и осмотрев доступные достопримечательности до сумерек, вернулся в лагерь, где оказался самым старшим офицером если не считать заявившегося в лагерь военного агента Игнатьева Алексея Алексеевича с каким-то кавказцем в звании ротмистра, что пытались наладить кормежку личного состава. Пришлось ему впрягаться в это дело.
Офицеры после вчерашней затянувшейся попойки и легкого опохмела под вечер двадцать первого числа шумели, активно обсуждая устроенную русским частям встречу и лишь Михаил, взяв стул пристроился в темном уголке, взяв бокал вина и медленно его попивал. Но как ни пытался он изобразить из себя невидимку, его конечно же не оставили в покое, особенно учитывая его совсем не восторженное поведение, и конечно же потребовали пояснений.
— А вы почему столь хмуры Михаил Антонович?! — докопался до него слегка перебравший вина командир первой роты первого батальона капитан Генроз.
— Я не хмур, Виктор Францевич.
— Как же не хмуры?! Вот, сидите тут как Кащей и зыкаете темным глазом…
— И правда, господин штабс-капитан, — поддержал капитана Генроза, еще один офицер, полковник Лисовский, военный прокурор при особой бригаде в котором видимо из-за профдеформации личности проснулся профессиональный интерес к нетипичному поведению «подозреваемого». — Что это на вас нашло?
«Вот блин, и смотрит падла, словно я уже совершил какое-то преступление, — мысленно хмыкнул Михаил. — Так вот, я еще пока только раздумываю над этим…»
Наездом этой парочки заинтересовались прочие офицеры и выжидательно уставились на Климова. Мысленно сплюнув, он ответил:
— А чему я собственно должен радоваться господа?
— Но ведь такой восторг…