Страница 3 из 17
– Объясните толком, офицер, что здесь происходит? – уворачиваясь от слепящего глаза света, сказала Элизабет. – И выключите, ради бога, ваш фонарь!
Последнюю просьбу тут же исполнили – нет ни одного полицейского в этом городе, который не знал бы в лицо журналистку «Лос-Анджелес таймс» Элизабет Колхауэр, – а вот с объяснениями эти двое явно не торопились. Наконец коп вернул ей права и полицейскую аккредитацию, после чего суховато поинтересовался:
– Могу я узнать, миссис Колхауэр, что вас привело в эти края? Да еще в столь поздний час?
– Догадайтесь с одного раза, офицер, – в той же тональности ответила Элизабет. Вообще-то большинство полицейских относится к ней если и не с симпатией, то с пониманием, и многие сами предлагали ей помощь. Но эти двое либо тупые служаки, которых ничем не проймешь, либо они не относятся к кругу ее почитателей. – Я собираюсь делать свою работу. И если у вас больше нет ко мне вопросов, то уберите, пожалуйста, машину с проезжей части – вы загородили мне дорогу!
Она сунула документы в свою сумочку, в которой, помимо косметички, хранился почти неразлучный с ней револьвер «смит-вессон», модель 58, преподнесенный ей, кстати, с дарственной гравировкой, начальством этих двух не слишком приветливых полицейских.
– В чем дело? – заметив, что полицейские и не подумали исполнить ее просьбу, поинтересовалась у них Колхауэр. – Мне нужно на Семидесятую улицу!
– Вы уже слышали, мэм, – вполне миролюбиво сказал один из копов. – Проезд в том направлении временно закрыт. Настоятельно предлагаю вам вернуться на Глендейл-роуд!
– За разъяснениями вам лучше всего обратиться в пресс-службу департамента, – добавил другой. – Телефон офиса, смею надеяться, вам хорошо известен.
Копы вернулись в свою машину, но уезжать, кажется, отсюда они пока не собирались. Элизабет на несколько секунд погрузилась в размышления. Разумнее всего, пожалуй, в нынешней ситуации, было бы не идти на обострение отношений с полицейскими властями. Иными словами, ей следовало вернуться в свой небольшой уютный домик, – всего четверть часа езды отсюда, – который она делит на двоих с экономкой, улечься в кроватку и приняться досматривать сладкие предрассветные сны. Она ведь уже привыкла коротать ночи в одиночестве: за последние два года у нее не было серьезных и сколь-нибудь длительных отношений с мужчинами, так что место любимого и единственного в ее сердце все еще вакантно.
Ей, кстати говоря, вовсе не обязательно самой лично наведываться на такие ночные мероприятия, как нынешнее. Хотя бы потому, что у нее, как у всякого журналиста ее калибра, имеются собственные источники информации, в том числе и в полиции. Тот же Чарльз Уитмор, заместитель нынешнего главы местного филиала ДЕА,[1] под эгидой которого, как предполагала Колхауэр, и проводится нынешняя странная акция, – очень даже настойчиво пытался ухаживать за ней в свое время.
Может, всему виной ее затянувшееся одиночество? Приятелей и всяких-разных знакомых у нее миллион, а вот единственного и любимого – не видать даже на горизонте.
А может быть, ее, подобно кошке, которую хозяева кормят «вискасом» и консервами из тунца, тянет, вопреки всей этой сытости и благополучию, наведаться на помойку или в грязный захламленный подвал, чтобы вольно поохотиться там на мышей и крыс?
Очень даже может быть.
Но все это сейчас не столь уж важно. Она ведь заработала свой нынешний авторитет не на пустом месте. И если у нее есть шанс продвинуться в нынешнем расследовании хотя бы на шаг, – а интуиция подсказывает, что акция, о которой ей стало известно, кажется, первой из коллег, имеет какое-то отношение к объекту ее интереса, – то она от своего не отступится ни за что.
Ну, а раз так, то она сейчас же займется своим любимым делом: наберет на сотовом пару-тройку номерочков и отыграет полицейским властям хард-бол…[2]
Колхауэр еще раньше, по дороге, пыталась позвонить на сотовые некоторым хорошо знакомым ей сотрудникам ДЕА, которые предположительно являлись активными участниками этой загадочной акции. В том числе офицеру по связям с прессой Шенку и даже самому Уитмору, который как-то заверял ее: «Лиз, для тебя, дорогая, я всегда на линии, всегда доступен…» Все эти попытки оказались безрезультатными: такое впечатление, что сотрудники спецслужб этой ночью все разом потеряли свои мобильники либо кто-то отключил их по списку от телефонной сети.
В офисе местного филиала ДЕА все телефонные номера были поставлены на автоответчик. Поскольку ничего другого не оставалось, Колхауэр набрала один из «секретных» номеров Бюро, который знают лишь самые доверенные люди, и, дождавшись длинного гудка, двинула в трубку заранее заготовленную ею речь:
– Элизабет Колхауэр, газета «Лос-Анджелес таймс». Прошу срочно передать господину Уитмору и Шенку следующее сообщение:
Первое. Не исключено, что критический материал о недостатках в работе местного филиала ДЕА выйдет уже сегодня, в вечернем выпуске газеты, на первой полосе.
Второе. Моя следующая телепередача будет целиком посвящена разгулу наркомании в нашем солнечном штате, а также крупным просчетам в работе филиала ДЕА.
Третье. Ровно через четверть часа я подниму своим звонком с постели губернатора штата. Я сообщу о чинимом вами произволе, расскажу о том, что вы препятствуете работе прессы, и поинтересуюсь: намерен ли он предпринять меры в связи с грубым попранием фундаментальных прав и свобод?!
Трубку в офисе так и не сняли, но зато в тот самый момент, когда она делала сообщение, мимо медленно проследовала еще одна полицейская машина, которая в конце переулка развернулась и уже вскоре приткнулась рядом с внедорожником настырной журналистки.
Сотовый телефон Элизабет ожил на десятой минуте:
– Оставайтесь на месте, миссис Колхауэр, – в трубке прозвучал усталый, как показалось, голос Уитмора. – Сейчас за вами подъедет Шенк и сопроводит вас через оцепление.
Глава 2
Шенк даже не поздоровался. Он, правда, что-то произнес себе под нос, но это более походило на рычание свирепого пса, нежели на дружеское приветствие. Хотя к Элизабет он всегда был настроен более тепло и дружелюбно, нежели к прочей журналистской братии.
Колхауэр собиралась прихватить с собой ноутбук и фотоаппарат «Найкон», – она могла бы высвистать из редакции дежурного фотографа, но его сюда просто не пропустят, – однако Шенк, выразительно постучав себя пальцем по лбу, отобрал у нее сумку, в которой все это помещалось, и зашвырнул ее обратно в салон «лендкрузера», после чего жестом пригласил журналистку пересесть в его служебную машину.
Когда они миновали полицейское заграждение, Элизабет принялась интенсивно крутить головой по сторонам. Ничего необычного на первый взгляд внутри оцепленного копами квартала не происходило. И только у одного из коттеджей, мимо которого они медленно проехали, она заметила небольшую группку гражданских лиц, которые под присмотром сотрудников полиции грузились в предназначенный для эвакуации местных жителей транспорт.
Шенк был старше ее лет на пять. Вообще-то он хорошо владел собой, но сейчас был сильно разгневан чем-то. Он здорово смахивал на большую черную ворону. Вот только вместо «кар-р, кар-р…» из его рта непрерывным потоком лились отборнейшие ругательства, на которые давно уже привычная к подобной лексике журналистка реагировала примерно так же, как на шум океанского прибоя.
Сотрудник ДЕА, на которого, помимо его собственных должностных обязанностей, начальство возложило еще ответственность за контакты с представителями СМИ, гневался отнюдь не из-за этой напористой особы. Вернее, не только из-за нее одной. К такому выводу пришла Колхауэр после того, как Шенк, припарковав машину рядом с крытым фургоном, процедил сквозь зубы:
– Я десять лет служу в Бюро, но с таким идиотизмом сталкиваюсь впервые! Не знаю, что они там себе думают…
1
ДЕА– Бюро по наркотикам, США.
2
Хардбол – трудный мяч. Данный термин часто применяется в спорте и политике. Здесь: резкий неожиданный выпад (англ).