Страница 4 из 130
В итоге парламенты приостанавливают свою работу.
— Мы похоронили их заживо, — заявляет Ламет, покидая зал заседаний.
Следствием двух этих решений стали две карикатуры.
Одна изображала погребение превысокого, премогучего и презнатного сеньора Духовенства, скончавшегося в зале заседаний Национального собрания в День усопших 1789 года.
«Тело покойного, — говорилось в письменном оповещении, — будет перенесено в королевскую сокровищницу, в национальную кассу, господами Мирабо, Туре, Шапелье и Александром Ламетом.
Оно проследует перед Биржей и Учетной кассой, которые окропят его святой водой.
Аббат Сиейес и аббат Мори прошествуют в похоронной процессии в качестве опытных плакальщиц. Аббат де Монтескью произнесет надгробное слово. Погребальное песнопение будет исполнено на несколько голосов дамами из Оперы, облаченными во вдовьи одежды.
В конце концов похоронная процессия направится к дому г-на Неккера, куда будут приглашены явиться кредиторы государства».
Что же касается карикатуры по поводу парламентариев, то она изображала их разбегающимися во все стороны под действием ледяного ветра, который срывает с них парики. «Такой ветер быка с ног свалит», — говорит какой-то прохожий.
Наконец новое помещение для Национального собрания было готово, и 9 ноября депутаты вступили во владение Манежным залом Тюильри.
На другой день повсюду были развешаны афиши следующего содержания:
«ЛОШАДИ В МАНЕЖЕ.
Резвый — Мирабо.
Пугливый — Клермон-Тоннер.
Хитрец — аббат Монтескью.
Шальной — аббат Мори.
Нерадивый — Буажелен.
Грозный — герцог дю Шатле.
Ветреник — граф д'Антрег.
Строптивец — Ла Люцерн.
Голубчик — герцог де Куаньи.
Отважный — аббат Грегуар.
Весельчак — шевалье де Буффлер.
Носорог — Моро де Сен-Мери.
Лунатик — Казалес.
Бесценный — Александр Ламет.
Громовой — Туре.
Счастливчик — Байи.
Брыкливый — Тарже.
Добряк — Рабо Сент-Этьенн.
Упрямец — д'Эпремениль.
Верный — Малуэ.
Шаткий — герцог д'Эгийон.
Красавчик — принц де Пуа.
Гордец — маркиз де Монтескью.
Поразительный — Барнав».
В тот же день какая-то газета поместила объявление о начале заседаний, составленное в следующих выражениях:
«Выдающиеся актеры Манежного зала устроят сегодня представление старой, но снова востребованной пьесы „Обобранный король“.
В качестве второй пьесы будет сыгран „Честный преступник“, двухактная комедия, написанная прозаическим языком Генеральных штатов, что ничуть не хуже стихов.
Господин де Мирабо исполнит главную роль. Его наперсником будет поразительный Барнав, молодой человек, подающий самые большие надежды».
Затем, после того как депутатов обозначили поименно, их разместили по разрядам.
Тех, кто заседал с левой стороны, стали называть гнедыми.
Тех, кто заседал с правой стороны, — вороными.
Тех, кто заседал в центре, — беспристрастными.
II
Суд Шатле. — Происхождение Шатле. — Указ Людовика IX. — Верховный суд Шатле. — Обжалование судебных дел в Парламенте. — Трое обвиняемых. — Ожар и Безенваль оправданы. — Четверостишие Камиля Демулена. — Маркиз де Фаврас. — Его портрет. — Обвинение, выдвинутое против маркиза де Фавраса. — Его обвинители. — Месье, брат короля. — Его поведение. — Циркулярное письмо Барро. — Граф Прованский в Ратуше. — Его триумф. — Фаврас предстает перед судьями. — Его самообладание. — Приговор. — Час казни назначен. — Радость в Париже. — Деньги на выпивку. — Приготовления к казни. — Собор Парижской Богоматери. — Завещание. — «Палач, исполняй свою обязанность!» — «Бис!» — Погребение. — Фраза из памятной записки Фавраса. — Равенство в отношении казни.
Выше мы говорили о том, что Шатле был возведен в ранг суда по делам о преступлениях против нации; получив аттестат судьи, он тотчас же принимается за работу.
Скажем несколько слов о происхождении Шатле.
Филипп Август, как известно, был великим строителем.
Он построил или почти построил собор Парижской Богоматери.
Он основал странноприимные дома Святой Троицы, Святой Екатерины и Святого Николая Луврского.
Он замостил улицы Парижа, смрад которых не позволял ему подойти к окну.
И, наконец, перед тем как отправиться в крестовый поход, король, дабы горожане не теряли напрасно времени, в то время как сам он будет использовать его с таким толком, приказал им незамедлительно соорудить вокруг города пояс укреплений, план которого был составлен им самим и который должен был представлять собой прочную крепостную стену, снабженную башнями и воротами.
Это была уже третья крепостная стена, опоясавшая Париж.
Как легко понять, инженеры, бравшиеся за выполнение такой задачи, оценивали размеры столицы неправильно. Париж в то время рос достаточно быстро, и было нетрудно сообразить, что рано или поздно он разорвет изнутри третий пояс укреплений, как разорвал первые два.
В итоге пояс этот сделали растянутым и включили в него, несомненно, принимая в соображение будущее, множество бедных хуторов и маленьких деревенек, которым суждено было стать позднее частью великого целого.
Эти хутора и эти деревеньки, при всей их бедности, имели свои собственные сеньориальные суды, подобно такому же суду у Людовика IX.
Ибо всем небесполезно знать, что, когда Людовик IX вершил правосудие, сидя под вошедшим в поговорку знаменитым дубом, он вершил правосудие как сеньор, а не как король.
А поскольку все эти сеньориальные суды, чаще всего противоречившие друг другу, оказались заключенными в одну и ту же крепостную стену, они стали проявлять несогласие еще более ощутимым образом и в конце концов сталкиваться настолько сильно, что вызвали великую неразбериху в этой необычной столице.
Такая неразбериха сделала неизбежным вмешательство Людовика IX.
В итоге Людовик IX издал указ о том, что все дела, рассмотренные этими мелкими сеньориальными судами, могут быть обжалованы в Шатле, судебная власть которого оказалась таким образом чрезвычайно сильной, ибо ему было поручено выносить окончательные приговоры.
Шатле оставался верховным судом до тех пор, пока Парламент, сделавшись постоянным, не стал в свой черед принимать к обжалованию дела, рассмотренные в Шатле.
Однако, поскольку 2 ноября 1789 года Национальное собрание, как уже было сказано, приостановило работу Парламента, Шатле не только снова обрел былое могущество, но и получил новую власть, ибо имел теперь право расследовать не только те преступления, какие и прежде были подсудны ему, но еще и преступления против нации.
В тот момент в подобном преступлении обвинялись три человека: генеральный откупщик Ожар,
барон де Безенваль
и маркиз де Фаврас.
Как видим, Шатле начал с аристократов.
Генеральный откупщик был обвинен в том, что предоставил двору средства, которыми камарилья королевы оплачивала в июле войска, стянутые на Марсово поле. Ожара мало кто знал, чернь не питала к нему никакой неприязни, судьи проявили снисходительность, и Ожар, которому позднее предстояло вместе с другими откупщиками оплатить дань гильотине, был оправдан.
После него шел Безенваль.
С Безенвалем дело обстояло далеко не так, как с Ожаром. Безенваля все хорошо знали. Он был главнокомандующим швейцарской гвардией и в июле 1789 года командовал войсками, стоявшими на Марсовом поле; парижане помнили, как Безенваль шел на них в атаку, и теперь были не прочь отыграться.
И потому, едва только народ увидел Безенваля в суде, во всех концах зала раздались выкрики: