Страница 74 из 192
Как видим, он являл собой полную противоположность Людовику XIV, своему августейшему врагу.
Король выступил в поход во главе своей военной свиты и отборнейших войск численностью около тридцати тысяч человек, которыми под его началом командовал Тюренн. Принц де Конде, со своей стороны, двигался вперед с не менее сильной армией; наконец, Люксембург и Шамийи также командовали корпусами, которые в случае необходимости могли к нему присоединиться.
В одно и то же время была начата осада четырех городов: Райнберга, Орсоя, Везеля и Будериха. Король лично осаждал Райнберг. Все четыре города были взяты в несколько дней, и первым донесением, отправленным из армии в Париж, было известие о четырех одновременных победах.
Вся Голландия ожидала, что она будет завоевана таким же образом, как только король переправится через Рейн. Вначале принц Оранский создал оборонительные рубежи по другую сторону Рейна, но, когда это было сделано, ему стало ясно, что защищать их будет невозможно, и он отступил в Голландию, чтобы вернуться затем на противоположный берег реки со всеми войсками, какие ему удастся собрать.
Однако быстрота, с которой наступал король, опрокинула планы штатгальтера: Людовик XIV подошел к берегу Рейна в то время, когда все полагали, что он еще стоит перед стенами осаждаемых им городов. Под председательством короля собрался малый военный совет, состоявший из Конде и Тюренна. На нем было единогласно принято решение без задержки переправиться через Рейн; после этого предстояло перерезать все коммуникации между Гаагой и Амстердамом, чтобы покончить с принцем Оранским, генералом Вюрцем и его армией. Что же касается маркиза де Монба, то он отступил с теми четырьмя или пятью полками, что были под его началом, заявив, что он не может сражаться с армией, которой командует лично король Франции.
Так что из всего неприятельского войска остался препятствовать назначенному переходу через Рейн лишь фельдмаршал Вюрц с четырьмя полками кавалерии и двумя пехоты.
Вначале было решено переправляться через Рейн по наплавному мосту, однако местные крестьяне сообщили принцу де Конде, что, поскольку из-за засухи вода в реке сильно спала, возле старой башни, носящей название Тол-Хёйс, образовался брод, который вполне можно будет преодолеть. Конде обратился к своим офицерам с просьбой по собственному почину разведать этот брод. Вызвался граф де Гиш: после смерти герцогини Орлеанской он искал лишь случая быть убитым.
По возвращении граф заявил, что, за исключением шагов двадцати, где лошадям придется плыть, всю остальную переправу, в самом деле, можно будет совершить вброд.
И потому было решено, что на другой день армия переправится через Рейн, воспользовавшись разведанным бродом.
Лагерь находился в шести льё от реки. Армия выступила в одиннадцать часов вечера и к трем часам утра оказалась у намеченного места на берегу Рейна. Лишь несколько неприятельских полков, как уже было сказано, были готовы воспрепятствовать ее переправе.
Граф де Гиш, который разведал брод и ручался за все, бросился в воду первым; за ним последовал кирасирский полк Ревеля и шаг за шагом вступил в реку; затем, в свой черед, в воду бросились дворяне-добровольцы. Король, видимо, собирался последовать за ними во главе своей военной свиты, но Конде остановил его. Дело в том, что принц, страдавший подагрой, рассчитывал переправиться в лодке, однако ему нельзя было бы поступить так, если бы король совершил переправу вплавь.
То, что король не последовал своему первому намерению, было большой ошибкой с его стороны. Если бы он переправился через Рейн вплавь, в чем не было такой уж большой опасности, то весь свет воспел бы эту переправу как некое чудо и, как говорит аббат де Шуази, она помрачила бы славу перехода Александра Македонского через Граник. Но король уступил настояниям Конде, а возможно, и чувству самосохранения, звучащему в сердце самого храброго человека, и, «на величье сетуя свое, что к берегу его цепями приковало»,[40] стал ждать лодку.
Тем временем армия совершала переправу; лишь несколько кирасиров были унесены течением и утонули вместе со своими лошадьми, тогда как все остальные войска продолжали продвигаться вперед.
Принц де Конде в свой черед погрузился в лодку.
Однако в ту минуту, когда лодка уже отчаливала от берега, послышался крик:
— Подождите меня, дядя! Подождите! А не то, черт побери, мне придется переправляться вплавь!
Конде повернулся и увидел своего племянника, молодого герцога де Лонгвиля, мчавшегося во весь опор к берегу. Герцог совершал рейды в сторону Эйссела; по прибытии в лагерь ему стало известно, что король уехал, и, не теряя ни минуты времени, лишь сменив лошадь, он бросился вдогонку.
Принц, видя, что лошадь племянника тяжело дышит и устала, с тревогой подумал, что у нее не хватит сил бороться с течением, и, вернувшись к берегу, забрал с собой герцога де Лонгвиля и своего сына герцога Энгиенского. Затем он приказал гребцам приналечь на весла, чтобы прибыть на другой берег первыми.
Лишь несколько голландских кавалеристов приблизились к французам, преодолев около трети ширины реки, но, даже не обменявшись с ними пистолетными выстрелами, отступили на берег. Как только лодка причалила, завязалась схватка, и почти сразу же голландская пехота сложила оружие, прося пощады. Юный герцог де Лонгвиль, раздраженный ничтожным сопротивлением, лишившим его возможности отличиться, бросился на голландских солдат, крича:
— Нет! Нет! Никакой пощады этим канальям!
С этими словами он выстрелил из пистолета и убил офицера.
Неприятель, утратив всякую надежду на спасение, тотчас же вновь схватился за оружие и дал почти в упор залп по французским войскам, убив два десятка человек.
Герцог де Лонгвиль пал на месте: пуля пробила ему грудь насквозь.
Так на заре жизни погиб этот несчастный принц, которому, судьба, казалось, обещала долгий жизненный путь, исполненный счастья и славы.
В это же самое время голландский кавалерийский капитан по имени Оссенбрук подскакал к принцу де Конде, который, выйдя из лодки, готовился поставить ногу в стремя, и приставил к его груди пистолет. Конде тотчас рукой отвел в сторону ствол пистолета, но в это мгновение раздался выстрел и пуля раздробила принцу запястье.
И тогда французы, распаленные ранением принца де Конде и смертью герцога де Лонгвиля, бросились крушить голландцев, которые разбежались во все стороны.
Через два часа тело герцога де Лонгвиля переправили на другой берег Рейна. Чтобы тело не унесло течением, оно было привязано к лошади, так что ноги его свешивались в одну сторону от седла, а голова — в другую. Солдаты отрезали ему мизинец на левой руке, чтобы похитить его бриллиантовый перстень.
Смерть герцога де Лонгвиля произвела сильное впечатление в Париже, где о нем сильно горевали все, кроме д’Эффиа, подозревавшего об участи, которую готовил ему принц.
Король переправился через Рейн по наплавному мосту.
Оставим Людовика XIV продолжать это безрассудное завоевание, которое он предпринял из гордости, а прекратил от досады, и вернемся в Версаль.
Делая опись бумаг герцога де Лонгвиля, обнаружили его завещание. В нем, среди прочего, он оставил пятьсот тысяч ливров в наследство своему сыну, которого родила от него маршальша де Ла Ферте. Это наследство, как нетрудно понять, наделало много шума и вначале вызвало страх у г-жи де Ла Ферте, опасавшейся гнева мужа; но в дело вмешался король.
В это время Людовик XIV раздумывал о том, как узаконить детей, которых он имел от маркизы де Монтеспан и которых еще мог иметь от нее. Ребенок, оставленный герцогом де Лонгвилем, должен был оказать ему в этом большую услугу, дав повод оправдывать подобные действия в будущем.
Так что он отправил Парижскому парламенту приказ узаконить сына герцога де Лонгвиля, не упоминая имени матери; никогда прежде такое не делалось, ибо противоречило законам королевства, однако теперь это было сделано, причем Парламент не позволил себе ни малейших возражений.