Страница 5 из 197
Однако перед этим Павел приказал возложить корону на гроб Петра III, который никогда не был коронован, а затем перенести этот гроб во дворец и выставить рядом с телом Екатерины; оттуда останки обоих самодержцев, столь трагически разделенных при жизни и столь странно соединенных после смерти, были перевезены в крепость и поставлены на одном помосте, к которому в течение недели приходили, чтобы поцеловать руку императрицы и гроб императора, придворные, выказывая раболепство, и народ, испытывая благоговение.
Но, стоя у подножия этого погребального помоста, Павел I, казалось, забыл о благоразумии, которое руководило его первыми действиями. Пребывая в одиночестве и изнывая от скуки в своем Гатчинском дворце, он не знал, чем заняться; не получив того образования, какое способно внушить возвышенные идеи, император находил удовольствие в бесконечных мелочах воинской службы, чистя пуговицы своего мундира и полируя до блеска пряжки своей портупеи. Он придумал множество изменений в военном мундире и старался претворить их в жизнь. Прежде всего он сменил цвет русской кокарды: найдя, что белый цвет делает ее мишенью для вражеских пуль, он заменил ее черной с желтым ободком; он изменил также форму плюмажа, высоту сапог, количество пуговиц на гетрах, учредил на дворцовом плацу ежедневный смотр в три часа пополудни, названный им вахтпарадом и ставший не только наиболее важным установлением его царствования, но еще и средоточием всего государственного управления. На этих смотрах он отдавал приказы, провозглашал указы; для этих парадов были изобретены даже особые кожаные штаны, которые, независимо от того, было это лето или зима, солдаты могли надеть, лишь смочив их, и которые, высохнув, плотно облегали ноги, словно трико; на этих смотрах, в окружении великих князей Александра и Константина (великий князь Николай был еще слишком юн), он каждодневно, при любом холоде, стоял без меховой одежды, с непокрытой лысой головой, лицом к северному ветру, заложив одну руку за спину, а другой попеременно поднимая и опуская трость, выкрикивая при этом: «Раз, два! Раз, два!» Было видно, как он пытается не обращать внимания на двадцатиградусный мороз и притопывает ногами, чтобы согреться.
Однажды во время такого вахтпарада какой-то из полков плохо выполнял строевые упражнения; император приказал повторить их, но и во второй раз получилось не лучше.
— Шагом марш в Сибирь! — закричал Павел.
И полк, умевший лишь безоговорочно подчиняться, с командиром во главе покинув дворцовый плац и отправился в Сибирь, до которой ему пришлось бы дойти, если, конечно, его не ждала бы гибель в пути, но в восьмидесяти верстах от Санкт-Петербурга его догнал курьер и передал полковнику депешу об отмене приказа.
Но бессмысленные реформы Павла касались не только солдат, которых он одевал и раздевал, как кукол; нередко эти реформы затрагивали и гражданское население.
Французская революция была жупелом для Павла, и потому, введя в моду круглые шляпы, она внушила ему отвращение к такого рода головным уборам; в итоге в одно прекрасное утро появился указ, запрещавший показываться в круглых шляпах на улицах Санкт-Петербурга.
Застигнутые врасплох, жители императорской столицы, то ли из-за нехватки треуголок, то ли из особого расположения к круглым шляпам, не сменили головные уборы так быстро, как этого желал император; и тогда император, любивший, чтобы ему подчинялись беспрекословно, поставил на всех перекрестках казаков и городовых, приказав им снимать шляпы с упрямцев. В ходе такой расправы, когда, к счастью, снимали только шляпы, а не головы, он лично разъезжал в санях по улицам, чтобы наблюдать за тем, как выполняются его приказы.
Во время одной из таких прогулок, на обратном пути во дворец, он заметил англичанина, который, то ли находя, что шляпа ему к лицу, то ли полагая, что указ о шляпах является покушением на свободу личности, не пожелал, ссылаясь на привилегии своей нации, расстаться со своим головным убором и продолжал носить круглую шляпу — по крайней мере, она казалась такой со стороны.
Император остановился и приказал немедленно сорвать шляпу с головы дерзкого британца, к тому же позволившего себе показаться в ней на Адмиралтейской площади.
Пустив лошадь в галоп, офицер подъехал к нарушителю и увидел, что голова у того самым достойным образом покрыта треугольной шляпой.
Раздосадованный посланец разворачивается и возвращается с докладом к императору.
Император берет маленькую подзорную трубу и наводит ее на англичанина: на англичанине круглая шляпа.
Офицера отправляют под арест, и приказ сорвать круглую шляпу с головы мятежника дают адъютанту.
Адъютант отправляется выполнять приказ, как если бы речь шла о захвате редута, и через несколько минут возвращается к государю, подтверждая, что на голове англичанина треугольная шляпа.
Император снова наводит подзорную трубу на англичанина: на нем, несомненно, круглая шляпа. Адъютанта отправляют под арест вслед за офицером.
И тогда один из генералов берется исполнить поручение, оказавшееся роковым для двух его предшественников; император знаком выражает согласие. Генерал галопом скачет к англичанину, ни на мгновение не спуская с него глаз.
Но то ли взгляд его, устремленный в одну точку, устал, то ли мираж тому стал причиной, но генералу кажется, что, по мере того как он приближается к англичанину, злополучный головной убор меняет свою форму и из круглого превращается в треугольный. И в самом деле, когда генерал подъезжает к англичанину, он видит на нем треугольную шляпу.
Но на этот раз генерал хочет во всем разобраться: он хватает англичанина и на санях доставляет его к императору.
И тут все объясняется.
Британец, желая примирить свою национальную гордость с теми знаками уважения, какие ему следовало проявлять по отношению к монарху, в государстве которого он путешествовал, заказал себе шляпу, которая с помощью спрятанной внутри пружины могла быстро менять свою форму, переходя от запрещенной к установленной законом.
Император нашел идею оригинальной, простил офицера, простил адъютанта и разрешил англичанину носить любую шляпу, какую тот пожелает.
За указом о шляпах последовал указ об экипажах.
Этим указом император запрещал запрягать лошадей на русский лад, когда форейтор сидит верхом на правой лошади и держит в руках поводья левой.
Владельцам колясок, ландо и дрожек было дано две недели, чтобы обзавестись немецкой упряжью. По истечении этих двух недель полиции было приказано обрезать постромки у тех экипажей, какие будут запряжены иначе.
Впрочем, реформа не остановилась на лошадях и колясках, а дошла и до кучеров.
Извозчики получили приказ одеваться по немецкому образцу: к великому своему отчаянию, они должны были брить бороду и, к великому своему стыду, пришить к воротнику кафтана косицу, всегда остававшуюся на месте, даже когда голова кучера поворачивалась направо или налево.
Некий офицер, не имевший времени приспособиться к этим новым правилам, решил отправиться на вахтпарад пешком, лишь бы не прогневить императора видом запрещенного экипажа. Закутавшись в плащ, он дал нести свою шпагу солдату, шедшему за ним следом.
Встретив офицера и солдата, Павел офицера разжаловал в солдаты, а солдата произвел в офицеры.
В царствование Екатерины еще действовал восходивший к глубокой древности закон, требовавший, чтобы при встрече на дороге с императором или царевичем любой человек спешился, если он ехал верхом, или сошел вниз, если он ехал в карете, а затем, какая бы ни была погода, раскалена ли мостовая или обледенела, метет ли снег или идет дождь, пасть ниц, если это мужчина, или почтительно поклониться, если это женщина.
Екатерина отменила этот закон.
Павел его восстановил.
Следствием этого нового распоряжения стали два достаточно серьезных происшествия.
Некий генерал, кучер которого не узнал экипаж императора, был задержан прямо на улице, обезоружен и посажен под арест на две недели.