Страница 25 из 197
Но что особенно тронуло князя, так это заботы доброго ризничего об этом теле, дававшем ему средства к существованию. Церковь святого Николая сама находилась не в лучшем состоянии, чем герцог, и в некоторых местах у нее даже была неисправна кровля, а потому ризничий перемещал своего мертвеца на другое место, когда появлялась опасность, что тот пострадает от сырости, ибо, как говорит шекспировский могильщик:
Нет ничего хуже, чем вода для наших проклятых мертвецов!
Но это еще не все: в хорошую погоду он выходил с мумией на свежий воздух, а в летние дни выносил ее на солнце; короче говоря, он заботился о ней так, как сиделка заботится о своем больном.
К несчастью для бедного ризничего, молодой император Николай воспринял такое выставление трупа напоказ, а особенно извлечение из этого прибыли как кощунство и приказал, чтобы герцога де Круа, независимо от того, платежеспособен он или нет, похоронили по-христиански.
Жители Ревеля не посмели противиться воле императора, и благочестивый приказ был выполнен, к великому огорчению ризничего.
Так что теперь в церкви святого Николая в Ревеле осталась лишь одна достопримечательность — картина «Бегство в Египет».
Вместо того чтобы изобразить в качестве средства передвижения традиционного осла, который везет Святую Деву с младенцем Иисусом на руках и следом за которым идет святой Иосиф, опираясь на посох, художник поместил все Святое семейство в роскошный экипаж, запряженный четверкой лошадей, которыми с отчаянной удалью правит святой Иосиф в напудренном парике, в то время как ангелы, порхая у окон, своими крыльями навевают святым путешественникам прохладу.
Будем надеяться, что этому живописцу воздастся не по его делам, но по его намерениям, бесспорно добрым.
Первое, что я увидел, выйдя около пяти часов утра на палубу, — это маневрирующий русский флот в Балтийском море. Флагманский штандарт отмечал корабль, на котором находился великий князь Константин.
Князь очень любит море и сейчас явно не слишком торопился возвращаться в Кронштадт. Он шел только под тремя марселями, тогда как можно было плыть под всеми парусами.
Хотя «Владимир» не слишком быстроходен, мы вскоре обогнали флагманский корабль.
Около семи часов мы стали различать над неспокойным рыжеватым морем крепостные укрепления Кронштадта.
Кронштадт был заложен Петром Великим, и его основание датируется 1710 годом. С точки зрения тех, кто относится к языку с особым педантизмом, название города следовало бы писать как «Кроунштадт», то есть Коронный город, но, питая пристрастие к голландскому языку, Петр назвал его Кронштадтом, подобно тому, как Петербург он сначала назвал Питербургом.
Он является резиденцией русского адмиралтейства (я говорю о Кронштадте, разумеется).
Во время последней войны адмиралу Нейпиру было поручено захватить эту крепость. По его мнению, для английского флота это было минутным делом: он собирался завтракать в Кронштадте, а обедать в Петербурге. Когда поднимали перед походом якорь, адмирала спросили о его последних приказаниях.
Грозный коммодор потребовал удвоить запасы хлороформа.
В судовые аптеки было доставлено удвоенное количество хлороформа; но, подойдя к Кронштадту, адмирал Нейпир удовольствовался лишь тем, что просалютовал ему.
Кронштадт просто-напросто неприступен, но это не было известно адмиралу Нейпиру. Мы утешили его, взяв Бомарзунд.
Именно в Кронштадте пароходы, следующие из Штеттина в Петербург, и, я полагаю, все другие пароходы, имеющие слишком большую осадку, чтобы подниматься вверх по Неве до Английской набережной, делают конечную остановку.
Сюда приходит судно с малым водоизмещением и забирает пассажиров.
Обладая возможностями устранять любые трудности, граф Кушелев написал из Парижа, чтобы за ним прислали судно в Кронштадт. Таким образом, оставив все свои вещи, мы не претерпели никакой задержки и тотчас продолжили путь в Петербург.
И если уж не наше прибытие, то хотя бы наше отплытие удостоилось орудийного салюта.
Великий князь Константин салютовал Кронштадту двадцатью одним пушечным выстрелом, и Кронштадт, в свою очередь, приветствовал великого князя двадцатью одним ответным выстрелом.
В общей сложности в нашу честь было произведено сорок два пушечных выстрела. Нужно быть чересчур требовательным, чтобы пожелать большего.
При виде Кронштадта мне вспомнился случай, который произошел у г-на де Вильбоа с императрицей Екатериной Первой.
Кто такая императрица Екатерина Первая, вы знаете, но вам, вероятно, неизвестно, кто такой г-н де Вильбоа.
Господин де Вильбоа — один из тех отважных искателей приключений, кто в прошлом веке отправился в Россию искать счастья. Сын дворянина из Нижней Бретани, он начал с того, что занялся контрабандой. Оказавшись замешанным в ночной стычке, в которой прозвучало несколько ружейных выстрелов и было убито два или три таможенника, он был вынужден уехать в Англию, где привезенные им с собой рекомендательные письма позволили ему поступить на службу в качестве унтер-офицера на военном корабле.
В один из рейсов корабль, на котором плавал Вильбоа, сделал остановку в порту Тессела.
Царь Петр, под видом простого матроса изучавший в Саардаме кораблестроительное дело, явился на борт английского судна и, зная, что оно возвращается обратно в Лондон, отправился на нем в плавание, не открывая своего имени. После того как он изучил кораблестроение, это был способ изучить навигацию.
Провидение послужило царю как нельзя лучше. Внезапно разразился шторм, да такой, что по сравнению с ним буря, которой бесстрашно противостоял некогда Цезарь, показалась бы просто шквалом.
Шторм длился три дня.
В последнюю минуту, когда капитан, его помощник и команда, исчерпав все свое умение и, главное, все свои силы, уже не знали, какому святому приносить обеты, Вильбоа хватает руль и отдает приказ произвести маневр, который спасает судно.
Царь не упустил из виду отважного боцманмата и распознал в нем одного из тех толковых и решительных людей, которые так нужны реформаторам и основателям империй.
Когда опасность миновала, Петр подошел к Вильбоа и заключил его в объятия.
Такая фамильярность со стороны простого голландского матроса задела самолюбие высокородного бретонца.
Вильбоа спросил наглеца, кто он такой, чтобы позволять себе подобную бесцеремонность с французским дворянином.
Матрос сказал в ответ, что он царь Петр.
Другой на его месте подумал бы, что с ним хотят сыграть шутку, но Вильбоа и сам обладал незаурядным умом. Одного взгляда ему оказалось достаточно, чтобы под медвежьей шкурой распознать льва. Без лишних слов и без колебаний склонился он перед монаршьим величеством как человек, который всегда и везде распознает повелителя и воздает ему почести.
Царь назначил Вильбоа своим адъютантом и одновременно произвел его в офицеры своего флота.
Наш бретонец был наделен всеми недостатками и всеми достоинствами своих земляков: он был прекрасным офицером, храбрым до беспощадности, настойчивым до упрямства, любил выпить и пил, пока не пьянел. И если, к несчастью, он не доходил в своем опьянении до того, что падал под стол, то был способен на всякие бесчинства.
Таким был и сам царь Петр, и потому он по достоинству оценил Вильбоа как соратника по оружию и по застолью.
Однако в такие моменты Вильбоа уже не помнил себя, и трижды ему случалось совершать убийства.
Но в глазах царя подобные преступления не были непростительными, так что он прощал их и Вильбоа.
К несчастью для Вильбоа, его опьянения приводили не только к убийствам.
Однажды, когда царь пребывал у себя во дворце в Стрельне, на берегу Санкт-Петербургского залива, он дал Вильбоа какое-то поручение к императрице Екатерине, которая находилась в Кронштадте.
Стояла зима; мороз был градусов десять — двенадцать; залив замерз. Вильбоа сел в сани, не забыв запастись бутылкой водки, чтобы бороться со стужей.