Страница 18 из 171
В нескольких шагах от ратуши, на углу улицы святого Иоанна, возвышается набатная башня, изумительное квадратное сооружение, шпиль которого и по сей день венчает в качестве флюгера византийский дракон, снятый жителями Брюгге с одной из константинопольских мечетей, а позднее похищенный у них гентцами после битвы при Беверхолте, где Людовик Мальский потерпел поражение от Филиппа Артевелде; башня эта играет огромную роль в жизни Гента. И в самом деле, стоило жителям какого-нибудь города добиться от своего сеньора признания прав коммуны, иными словами, получить свободу, как они тотчас же начали строить башню, соперничавшую с башнями феодальных замков, и называли ее набатной; на ней вешали колокол, каждый удар которого звучал как призыв к оружию и который заменял народу барабан и трубы; и потому, как только гентцы добились от Филиппа Эльзасского признания прав коммуны, каменщики и литейщики тут же принялись за дело: жители добровольно заплатили налог, кто сколько мог, в зависимости от личного состояния, и приступили к строительству набатной башни и отливке колокола. Набатная башня по-прежнему стоит на месте, а вот старого знаменитого колокола больше нет: он весил 12 485 фунтов и назывался Роланд; на нем выпуклыми буквами было написано на фламандском языке двустишие, примерный перевод которого таков:
Роланд мне имя. Когда звоню я — начался пожар,
Когда я грохочу — во Фландрии бушует буря.
Что же касается византийского дракона, то он продолжает вращаться на ветру, причем с самым победоносным видом; это совершенно фантастический зверь, который снизу кажется размером едва ли с бульдога, а наверху выглядит больше быка. В праздничные дни старинный трофей освещается факелами, и человек, который прячется внутри дракона, выпускает через его пасть ракеты и языки пламени. Ну а по случаю появления на свет Карла V, например, между вершинами набатной башни и башни святого Николая протянули веревочный мост, и в течение нескольких дней жители города могли с удовольствием прогуливаться на высоте трехсот футов над крышами собственных домов.
От набатной башни я направился к Рыбному рынку, который при лунном свете тоже выглядит лучше, чем при солнечном. Благодаря гигантским теням и рассеянным по стене пятнам света, фасад, который украшают дельфин работы Ван Паукке, две скульптуры работы Паоли из Антверпена, символизирующие Шельду и Лис, а также Нептун работы Гери Хелдеремберга и который в темноте не лишен определенной величественности, при дневном свете может показаться чересчур вычурным. Конечно, в темноте не разглядеть четырех латинских стихов, украшающих фриз, и придется покинуть площадь, так и не узнав, что:
Лис перевозит товары, которые посылает Артуа,
И в ее неспешных водах серебрится рыба.[13]
И что:
Шельда протекает через Эно и пересекает Гент,
А затем несет свои быстрые воды в море.[14]
Но эта беда легко поправима, стоит только прочесть первые четыре страницы школьного учебника географии.
От Рыбного рынка на улицу Брюгге переходят по мосту, называемому еще и в наши дни мостом Отсечения головы; название моста увековечило народное предание, не делающее чести сыновней привязанности гентцев. В 1371 году один из жителей Гента был приговорен к смертной казни за политическое преступление, но, поскольку палач умер как раз в тот день, когда приговор должен был быть приведен в исполнение, судьи пришли в полное замешательство, не зная, каким же образом осуществить правосудие. Наконец, они велели разгласить повсюду, что если найдется доброволец, желающий отрубить преступнику голову, то его не только встретят с распростертыми объятиями, но и щедро вознаградят. Желающий не заставил себя ждать: им оказался сын приговоренного; к счастью, Бог не допустил, чтобы совершилось такое жуткое убийство: когда меч сына коснулся отцовской шеи, он чудесным образом разлетелся вдребезги. Судьи помиловали осужденного; что же касается палача, то он получил обещанное вознаграждение, но был изгнан из города.
Память об этом чуде была увековечена двумя произведениями искусства: картиной, написанной кем-то из мастеров старейшей немецкой школы (эту картину и сегодня можно увидеть в ратуше: она изображает сына, занесшего меч над головой отца), и бронзовой скульптурной группой, которая была поставлена прямо на мосту и находилась там до 1794 года, а затем была отправлена на переплавку
В гостиницу я возвращался по Зеленной набережной, чтобы увидеть дом лодочников — очаровательное здание XVI века, расположенное прямо напротив дворца графа Эгмонта.
Мне казалось, что в Генте я осмотрел все, заслуживающее внимания, но, когда я стал перечислять моей хозяйке увиденные мною достопримечательности, она поинтересовалась, посетил ли я школу канареек. Я дважды переспросил ее, полагая, что ослышался или же что произнесенное ею слово имеет во фламандском языке некий особый смысл и означает какую-то часть общества, подлежащую воспитанию; но хозяйка, оскорбленная моим предположением, будто бельгийцы, испокон веков убежденные в том, что они изъясняются по-французски правильнее, чем говорят во Франции, могли загрязнить наш язык каким-то жаргонизмом, объяснила мне, что речь идет просто-напросто о маленькой желтой птичке, родиной которой ошибочно считают Канарские острова, тогда как на самом деле она происходит из Голландии. Эта справка из области орнитологии подействовала на меня как озарение: я тут же вспомнил, что видел в Париже голландских канареек, которые плясали на канате, стреляли из пушки, ходили строем, расстреливали своего товари-ща-дезертира, а затем хоронили его с такой серьезностью, какую можно ожидать лишь от какого-нибудь братства кающихся грешников.
И тогда я спросил свою хозяйку, было ли заведение, которое я, к несчастью, забыл посетить, такого же рода; однако она сообщила мне, что в Генте пытаются развить вовсе не физические достоинства канареек, а напротив, их моральные качества; добиваются же этого, обогащая их память множеством мелодий, которые записаны в особой шарманке, предназначенной для обучения птиц пению, и таким образом превращая их в самых музыкально образованных в мире пернатых. И в самом деле, среди них есть такие питомцы, которые, закончив школу, знают по тридцать или сорок различных мелодий и впоследствии будут исполнять их во всех частях света. Кстати, добавила моя хозяйка, один городской советник владел лучшим подобным заведением, и нередко у него набиралось до пятидесяти-шестидесяти учеников, которых он самым трогательным образом опекал. Между тем такая опека делает особую честь тем, кто ей себя посвящает, ибо под ее воздействием люди полностью меняют свои привычки. И вот, вместо того, чтобы развлекаться по вечерам с приятелями либо в каком-нибудь городском кафе, либо в каком-нибудь частном собрании, а затем спокойно отправляться ко сну, почтенный городской советник, едва только сгущалась мгла, бросал все ради своей шарманки и ходил от клетки к клетке, будя канареек и проигрывая для них иногда по двадцать или двадцать пять раз подряд одну и ту же мелодию, так что порой он отправлялся спать уже на рассвете. Городские дела, конечно, несколько страдали от этих ночных самоотверженных занятий музыкой, но горожане сочли, что слава, которую приносило Генту подобное заведение, полностью и даже с избытком возмещает тот ущерб, какой может нанести городу отсутствие деловой осведомленности у их советника, спавшего обычно на всех совещаниях от первой и до последней минуты и просыпавшегося только к моменту голосования; и, вместо того, чтобы придираться к педагогу, они три года подряд присуждали ему главный приз, учрежденный за обучение канареек и доходивший до пятисот флоринов.
Награда эта настолько вдохновила советника, что он стал лелеять надежду научить своих подопечных говорить, раз уж ему удалось научить их петь. И в самом деле, он задумал, как тот римский сапожник, научить ко дню бракосочетания короля Леопольда одного из своих учеников произносить какой-нибудь афоризм или какую-нибудь подходящую случаю поговорку. Но, перелистав Ларошфуко и "Дон Кихота" и ничего такого не отыскав, он решил, поскольку и сам был не чужд сочинительству, а в молодости преподавал французский язык, самолично написать двустишие, которое выразило бы молодым супругам обуревавшие его радостные чувства по случаю их союза. И он принялся за дело: через неделю двустишие было готово, а через два месяца умное пернатое повторяло его не хуже какой-нибудь человеческой особи. Вот это двустишие, замечательное не только патриотическими чувствами, но и богатством рифмы: