Страница 10 из 171
Затем, если, охватив взглядом всю эту равнину, хранящую кровавые воспоминания, вы решите рассмотреть ее в подробностях, спустйтесь с рукотворного холма и по дороге, ведущей из Фришермона в Брен-л'Аллё, выйдите на дорогу в Нивель, которая приведет вас к ферме Угумон, сохранившейся в том виде, в каком Жером, отозванный в три часа пополудни Наполеоном, ее оставил, то есть изрешеченную дюжиной крупнокалиберных пушек, которые подкатил ему генерал Фуа. Здесь видны еще следы разрушений, словно смерть прошла лишь накануне: обломки ничем не прикрыты, никто не разобрал руины; вам также покажут камень, к которому по прошествии времени привел Жерома тот самый проводник, что был с ним в тот день, и на котором он сидел, как новоявленный Гай Марий, на развалинах нового Карфагена.
От фермы Угумон можно дойти через поле, если оно уже сжато, до Монплезирского леса, где возвышался наблюдательный пункт Наполеона, а от наблюдательного пункта — к дому Лакоста, проводника императора. Трижды в течение сражения возвращался Наполеон от Бель-Альянса к этому дому. В три часа дня, когда Жером присоединился к императору, тот сидел на небольшом холме, возвышающемся над полем боя, в двадцати шагах от дома; справа от Наполеона находился маршал Сульт: принц Жером стал по левую руку. Наполеон только что отправил гонца к Нею; возле него была бутылка бордо и полный стакан, который он время от времени машинально подносил к губам. При виде Жерома и Нея, которые подошли к нему, покрытые пылью, потом и кровью, Наполеон улыбнулся: он любил, когда его храбрецы выглядели именно так; затем, по-прежнему не отрывая глаз от грандиозного сражения, в котором до этого момента у него был перевес, он послал в дом Лакоста еще за тремя стаканами — один для Сульта, второй для Нея и третий для Жерома; но там нашлось только два; он сам наполнил их вином и протянул маршалам, а свой отдал Жерому.
А потом мягким тоном, который ему так прекрасно удавался, когда в этом была необходимость, он произнес: "Ней, мой храбрый Ней, — впервые после возвращения с острова Эльбы обращаясь к нему на "ты", — возьми двенадцать тысяч человек у Келлермана и Мило и подожди, пока к тебе не присоединятся мои ворчуны; затем ты нанесешь сокрушительный удар, и тогда, если появится Груши, это будет наш день! Ступай".
Ней нанес сокрушительный удар, но Груши так и не появился.
Отсюда нужно идти по дороге, ведущей из Женаппа в Брюссель, и тогда вы пройдете рядом с фермой Бель-Альянс, где после сражения встретились Веллингтон и Блюхер; следуя тем же путем, вы вскоре сможете достичь крайней точки, до которой продвинулся Наполеон и где он понял, что вовсе не Груши, а Блюхер прибыл, чтобы победить в проигранной битве, как это сделал Дезе при Маренго; и тогда вы словно попадаете в промежуток между вторым и третьим наступлениями. Сделав пятьдесят шагов вправо в глубь поля, вы окажетесь на месте того самого каре, куда бросился император; именно там он искал смерть. Каждый залп английских пушек сносил целые шеренги окружавших его солдат, и Наполеон кидался в каждую вновь образующуюся шеренгу, но его удерживал сзади Жером, в то время как один храбрый корсиканец, генерал Кампи, всякий раз с неизменным хладнокровием вставал со своей лошадью между императором и батареями неприятеля; наконец, проведя три четверти часа в этой бойне, Наполеон повернулся к брату: "Пойдем, — сказал он, — похоже, смерть еще не хочет забрать меня. Жером, я передаю тебе командование армией: жаль, что мне удалось узнать тебя так поздно". Затем он пожал ему руку, сел на лошадь, которую ему подвели, словно по волшебству проскакал прямо через расположение вражеских войск, добрался до Женаппа, ненадолго там задержался, пытаясь воссоединить армию; затем, поняв, что его усилия тщетны, снова сел на коня и в ночь с 19-го на 20-е прибыл в Лан.
С тех пор прошло двадцать пять лет, и только сегодня Франция начинает понимать, что это поражение было необходимо для свободы Европы; но, тем не менее, она затаила глубокую боль и ярость, оттого что именно ее назначили в жертву; и потому на этой равнине, на которой во имя нее пало столько спартанцев, напрасно искать рядом с монументом принцу Оранскому, гробницей полковника Гордона и памятником ганноверцам камень, крест или эпитафию, напоминающие о Франции; просто когда-нибудь Господь велит ей вновь взяться за дело всеобщего освобождения, начатое Бонапартом и прерванное Наполеоном, а затем, когда оно будет завершено, мы повернем Нассауского льва в сторону Европы, и этим будет все сказано.
АНТВЕРПЕН
На следующий день я отправился на родину Рубенса: дело в том, что, хотя художник с огненным именем и пламенным сердцем родился в Кёльне, Антверпен, тем не менее, считает его одним из своих сыновей; во всяком случае, именно в этом городе он умер, оставив бдить у своей гробницы несметное и бессмертное потомство, рожденное на свет его кистью и состоящее из тысячи трехсот десяти картин, которые известны по гравюрам и насчитывают более четырнадцати тысяч персонажей.
Антверпен имеет форму натянутого лука, тетиву которого представляет собой Шельда; в старинном предании, одном из тех, какие можно услышать о происхождении любого древнего поселения, говорится, что еще до того, как Антверпен стал городом, некий великан построил замок на косе, именуемой сегодня Верф, и тем самым распространил свою власть на реку: протянув цепь с одного берега на другой, он останавливал все проплывавшие по
Шельде суда и требовал с пленных выкуп; если же они отказывались платить, будь то из упрямства или по бедности, он отрубал им обе руки и бросал их в воду. Отсюда и происходит название "Антверпен": "Hand-Verpen", что по-фламандски означает "Брошенная рука". Разумеется, как и везде, нашлись ученые, желающие иметь собственное мнение по любому поводу: они опровергают это поэтичное истолкование названия города и утверждают, что слово "Антверпен" восходит всего-навсего к "Aen't-Werp", что означает "У берега"; но этим упрямцам предъявляют убедительные доводы: им показывают герб города, изображающий замок и две отрубленные руки, и каждый год мимо их дома проносят пусть и не самогб великана, но статую, сделанную по его образу и подобию.
В те времена, когда город — сначала римская крепость, потом завоеванное норманнами владение, потом франкская провинция и, наконец, маркграфство, отделенное от герцогства Нижняя Лотарингия, чтобы служить уделом Готфриду Бульонскому, — едва зародился и начал приобретать определенный вес, его имя внезапно оказалось запятнано распутством одного-единственного человека. Человек этот, прародитель всех донжуанов прошлого, настоящего и будущего, звался Танхельмом; несмотря на мало поэтичное имя, Танхельм был молод, красив, богат, ловок и умел очаровывать не только женщин, но также отцов, мужей и женихов, у которых он похищал дочерей, супруг и невест и которые, вместо того чтобы мстить ему за эти злодеяния, сами, вероятно вследствие волшебства, помогали осуществлять его желания и прихоти; наконец, падение нравов дошло до такой степени, что в этом новоявленном Содоме перестали прислушиваться к голосам простых служителей Господа и пришлось прибегнуть к более сильным средствам. Один из монахов был послан к святому Норберту, который, отправившись во Францию в сопровождении двенадцати учеников, своими речами и чудодейственными молитвами обращал там несметное число грешников. Посланец, на которого возлагались надежды немногих еще уцелевших в городе добродетельных сердец, в знак смирения и глубокой печали отправился в путь босым и шел до тех пор, пока не отыскал святого епископа, после чего он привел его в прбклятый город; летописи не сообщают, происходило ли обращение посредством небесной воды или небесного огня, но точно известно, что все грешники единодушно раскаялись: отцы вновь обрели дочерей, мужья — жен, а женихи — невест, и Танхельм, которому некого было больше соблазнять, решил постричься в монахи. Чтобы увековечить память об этом чудесном событии, на земле, которая принадлежала капитулу святого Михаила, основанному Готфридом Бульонским в то время, когда он отправлялся на Святую землю, возвели собор Антверпенской Богоматери. Возвышающаяся над церковью большая башня была построена позднее: она сооружалась с 1422 года под руководством архитектора Амели-уса и была закончена лишь в 1518-м; высота ее 470 футов, включая 15-футовый крест; таким образом, с венчающей ее галереи можно увидеть Брюссель, Гент, Мехелен, Бреду, Флиссинген и даже дым пароходов, входящих в устье Шельды. Что же касается клироса собора, то он был начат в 1521 году: первый его камень заложил Карл V.