Из Парижа в Кадис

В какую-то минуту ему, разумеется, пришла в голову мысль позвать на помощь англичан, но метр Калисто Бур-гильос был человек весьма сведущий, и он вспомнил, что во время Пиренейской войны испанцы больше страдали от своих союзников-англичан, чем от своих врагов-фран-цузов. А потому он пришел к выводу, что англичан лучше держать у себя в доме исключительно в качестве постояльцев.

Вернулся Дебароль; карманы его были набиты картофелем, а ягдташ — яйцами. Ашар получил распоряжение сбить яйца, а Жиро — почистить и нарезать картофель; Дебароль должен был продолжать свое любезничанье с г-жой Бургильос до тех пор, пока в какой-нибудь комнате не появится стол, накрытый на восемь персон. Дебароль принес себя в жертву; он вышел с г-жой Калисто Бургильос и спустя четверть часа возвратился со словами: «Уф, господа! Стол накрыт».

Через десять минут, чтобы довести до готовности котлеты, оставалось только еще раз помешать огонь, картофелю требовался лишь один поворот кастрюли, а омлету — лишь один поворот сковороды. В это время, сударыня, кухня дона Калисто Бургильоса представляла собой забавную картину. На первом плане стоял Ваш слуга Александр Дюма и, держа по опахалу в каждой руке, размахивал ими, чтобы раздувать угли, на которых поджаривались котлеты и картофель. Жиро чистил вторую порцию картошки, которой предстояло последовать за первой. Дон Риего делал вид, что читает свой молитвенник, и вдыхал ароматы жарящегося на решетке мяса, краем глаза поглядывая на сковороду. Маке держал ручку сковороды. Ашар топтался на месте. Дебароль отдыхал, оправляясь от усталости. Буланже, замерзший во время прогулки под высокими широтами, согревался. Александр, верный себе, спал.

В конце концов метр Калисто Бургильос, приходивший во все большее отупение при виде французского вторжения, обратил внимание на отсутствие своей жены; она тем временем сквозь оконное стекло знаками объясняла Де-баролю, что на столе не хватает чего-то очень важного. К счастью, я следил за метром Калисто и вовремя отослал Дебароля выполнять свой долг.

Десять минут спустя мы сидели за столом, на котором дымилась дюжина отбивных котлет и испускали пары две горки картофеля и огромный омлет. Это зрелище привело нас в такой восторг, сударыня, особенно Буланже, Жиро и Александра, что наши взрывы хохота привлекли в комнату г-жу Бургильос; за ней в дверях стояли две-три неряшливые трактирные служанки, а в глубине за ними виднелись изумленные лица англичан.

Я решил воспользоваться присутствием г-жи Бургильос и вложил в руку Дебароля ключ от комнаты. «Ну же, господин переводчик, — обратился я к нему, — вам предстоит последняя жертва: вставайте из-за стола и проследите за приготовлением наших постелей; ваш ужин постерегут, а после вашего возвращения сообщество увенчает вас лавровым венком, как некогда Рим — Цезаря.

Час спустя, напоминая семь братьев Мальчика с пальчик, мы лежали на циновках, симметрично разложенных на полу. Испанская кровать, то есть двое козел с настланными на них четырьмя досками и матрасом сверху, господствовала над всей спальней. Благодарное сообщество единогласно присудило ее Дебаролю, не лишая его при этом и лаврового венка.

XI

Толедо, 23 октября, вечер.

Занимавшийся сероватый рассвет обволакивал солнце покровом облаков, казалось заимствованных в честь нас у неба нашей прекрасной Франции; я про себя радовался этому, считая что Эскориал следует осматривать как раз при такой погоде. На повороте улицы перед нами возникло величественное надгробие, вполне достойное, по правде сказать, того, кто избрал своей столицей пустыню, а своим дворцом — гробницу.

Вам ведь известно, сударыня, как был построен Эскориал, не так ли? Однажды, в начале 1559 года, Филипп, ведя осаду Сен-Кантена, был вынужден направить на церковь святого Лаврентия огонь своих пушек, нанесший бедной церкви огромные повреждения. Опасаясь, как бы святой не рассердился при виде того, как обходятся с его жилищем, он дал обет построить в честь этого же святого новый храм, богаче и величественнее разрушенного им. Захватив Сен-Кантен, он даже пожелал сделать больше и отдал своему архитектору Хуану Баутисте странное распоряжение придать новому сооружению форму лежащей плашмя решетки. В отличие от присущей королям привычки, Филипп II на этот раз выполнил больше, чем обещал.

Невозможно вообразить, насколько мрачное и суровое зрелище являет собой Эскориал. Гранитное сооружение на гранитной горе, он кажется одним из тех творений природы, какие издали воспринимаются как видение, похожее на реальность. Однако в данном случае это не оптический обман. Когда вы приближаетесь к нему, в полной мере проникаясь ощущением ничтожности человека перед лицом этой необъятной громады, то видите зияющей дверь, которая захлопывается за вами; и, даже если вы лишь мимоходом пришли осмотреть это мрачное сооружение и совершенно уверены в своей свободе, вас, стоит вам туда войти, охватывает дрожь, как если бы вам уже не суждено было оттуда выйти.

Тот, кто никогда не понимал тревожный характер Филиппа II, составит себе, побывав в Эскориале, точное представление о мрачном величии сына Карла V. Ничто в мире не может дать представление об Эскориале: ни Виндзор в Англии, ни Петергоф в России, ни Версаль во Франции. Эскориал можно сравнить лишь с ним самим; это мысль, высеченная в камне; это творение человека и эпохи, сформированной по воле этого человека в часы бессонницы, которой наделило его вечное солнце, никогда не заходившее над его державой.

Ничего не скажешь: Эскориал красив. Грозным не восхищаются — перед ним трепещут. Сам Филипп, когда архитектор вручил ему тысячу ключей от этого сооружения, задуманного его непреклонным гением, должен был задрожать, коснувшись их. Первое, что приходит на ум, когда смотришь на Эскориал: его не построили обычным способом, а выдолбили в гранитной глыбе. Приходилось ли Вам когда-нибудь спускаться в шахту, сознавая при этом, что на Вас давит целая гора? Так вот, подобное же чувство испытываешь, когда входишь в Эскориал.

Чтобы подойти к любому величественному сооружению, обычно взбираются наверх, здесь же приходится спускаться вниз. Филипп и самому себе не пожелал оставить иллюзий: при жизни он похоронил себя в гробнице. Такова семейная традиция. В Эскориале есть все — дворец, часовня, монастырь, склеп. Часовня великолепна. Возможно, во всем сооружении это единственное место где можно свободно дышать. Она опирается на четыре квадратных столба, каждый из которых достигает в обхвате ста двенадцати футов.

К алтарю ведут девятнадцать мраморных ступеней. Алтарь украшен серией картин, представляющих историю Христа и разделенных между собой дорическими колоннами. Лишь колонны дорического ордера, самого холодного из всех архитектурных ордеров, архитектор допустил в качестве украшения здания. Алтарь сверкает и сияет при свете гигантской люстры, которая висит под сводом и, постоянно пылая, заставляет сиять, словно перламутровые блестки, гранитные детали разных оттенков. По обеим сторонам алтаря, на высоте примерно пятнадцати футов, параллельно друг другу выдолблены две большие глубокие ниши: левая из них — гробница Карла V, правая — гробница Филиппа II. Создатель Эскориала несомненно полагал, что только гробницы его отца и его самого будут достойны подняться из королевской Podridero[20].

Сбоку от статуи Филиппа И, стоящего на коленях и молящегося, в такой же позе воплощены в скульптуре принц дон Карлос и две королевы, ставшие последовательно женами Филиппа. Снизу можно прочесть надпись, выгравированную золотыми буквами:

«Филипп II, король всей Испании, Сицилии и Иерусалима, покоится в этой гробнице, построенной им при жизни. Покоятся вместе с ним две его жены Елизавета и Мария и его сын и первенец дон Карлос».

Так непреклонный отец и христианский король пожелал, чтобы смерть примирила его с сыном.

Слева, как мы говорили, находится гробница Карла V. Статую Карла V, стоящего на коленях так же, как и его сын, тоже окружают коленопреклоненные фигуры; установить, кто это, можно, прочитав следующую надпись: