Страница 3 из 24
— Это Луи Ришар… Вы убедились?
— В чем?
— В большой философичности знаков препинания?
— Нет.
— Вы хотите дополнительных подтверждений?
— Как вам это удалось?
— Никак. Не стоит придавать значение усилиям другого, в то время, как все лавры принадлежат только вам. Это вы добились.
— Чего?
— Гениальности.
— Бред.
— Шесть раз подряд? Помилуйте, это факт.
— Факт Чего?
— Высокого статуса Вашего дарования. Высокого статуса обладателя и собственника смысла, что неизбежно влечет падение статуса «грамотного человека».
— Это шутка?
— Это программный лозунг моего издательства и главный интерес нашего клуба.
— Какого клуба?
— Нашего.
— Я что один из его членов?
— Вне сомнения. Просто наши отношения еще не оформлены, как следует, но по факту они состоялись.
— И как же называется этот клуб?
— Клуб почетных запятуль.
— А я?
— А вы в самом начале пути. Вы любитель, аматор. Одним словом, запятенок. Впрочем, об этом потом. Вы согласны написать книгу на известный Вам сюжет?
— И проблемы с издательствами будут решены?
— Это ваше дело.
— А если я скомбинирую ваши требования с моим текстом книги?
— Я же сказал, это ваша книга, ваш сюжет, меня интересует философия, социология и антропология запятых.
— Даже если я не буду говорить о них прямо, а сделаю неизбежным героем каждой главы в качестве скрытых пружин смысла?
— Это ваше дело.
— Встречаемся у нотариуса по улице Рошан.
— Я знаю, где это. До встречи.
Первым результатом столь немыслимого контракта, стало историко-политическое введение с элементами социологии, философии и сравнительной антропологии, которое в насмешливой форме мне продиктовала Виктория, резюмируя итоги моей эпопеи с книгой.
Г
еометрические параметры ее величества "Запятой" разделили членов некогда тайного, а ныне общеобязательного для всех образованных граждан общества "Запятулек" на два противоборствующих лагеря. Одни на полном серьезе утверждали, что хвостик этого величайшего знака препинания должен соответствовать 1 мм, другие, с невероятным упорством, пытались удлинить его до 2 мм. Разногласие в столь важном вопросе практически сводило к нулю деятельность общества, в котором хвостик запятой стал краеугольным камнем.
Мне показалась мысль забавной, и я сделал ее эпиграфом заказанной мне книги.
Впрочем, как я рассудил, никто не отменял работы преподавателя и связанных с ней проблем пунктуационно-антропологического характера. Вернее, антропологического характера в обрамлении пунктуации, которые я вставил в уже оплаченный мне продукт.
[1] Однажды в Париже.
[2] Мое полное имя Ольгеʹрд Вивьен Бодуен де Арлиʹ де Шеудлиʹ, но все аристократические добавки полностью игнорируются моими коллегами. Они, «чистые» французы, и в силу сего, столь много титулований для хоть и благородной, но все таки полукровки считают — противоестественным. Они зовут меня просто по имени. По его странному сокращенному варианту. Очень по-парижски, превратив родовое имя семьи моей бабушки — Ольгеʹрд, в какую то клошарскую кличку — Ольежь. А я и не протестую. Пускай называют меня хоть «Тапочком» лишь бы не лезли ко мне со своим виденьем политической антропологии. Но если первое вполне возможно, то второе — вряд ли. Особенно если речь идет о начальстве.
ОБО МНЕ (ИЮЛЬ)
«У каждого человека есть несколько несбывшихся
биографий, набор случайно несостоявшихся судеб».
Даниил Гранин
Я собственно русский. Вернее нет. Не так. Я русский француз. Мой дед Ше. ко родился в Украине у городка Полтава. Вам это ничего не говорит? Жаль. А родился он недалеко от того места, где появился на свет философ Григорий Сковорода. Это вам тоже ничего не говорит? Жаль. Городок то — прекрасный, а философ и вовсе чудесный — украинский Сократ.
Отец моего деда, да и дед моего деда были священниками, причем в том приходе, где крестили Григория Сковороду, вероятно, мой пращур даже держал новорожденного украинского Сократа на своих руках. А, может, и нет. Ведь мои предки были не только священниками. Странно, но факт — они, либо правили православную службу в храме, либо служили в армии, как правило, на командных должностях, иногда, впрочем, опять-таки, служа лесничими у магнатов Речи Посполитой.
У моего деда Василия было два брата.
Один из них стал военным музыкантом. Воевал против большевиков. После разгрома Белого движения остался в Советской России. Вначале 30-ых был идентифицирован как царский офицер и расстрелян. Семьей он так и не обзавелся.
Другой брат был красным командиром (тоже офицер только в большевистской армии), после окончания Гражданской войны, стал директором колхоза. Колхоз — это такая большая плантация, где работает много-много людей. Одним словом, крупной фигурой был. Потом переехал куда-то на юг, то ли в Одессу, то ли в Ялту, то ли в Новороссийск. Погиб он в 1944 году в Прибалтике, выковыривая бошей из Пруссии. Произошло это где то под Кёнигсбергом. Был у него сын, у того тоже дети. Мой дед в 70-ые годы с ними связался из Америки. Письма слал, посылки. Все мужчины по той линии отдали дань семейной традиции. Тянули лямку в армии, выбивая своим лбом звания и награды, служили в их советской полиции. Ну а некоторых мужчин из той ветви явно накрыли гены священнослужителей. Но они не рискнули пойти в храм, и вполне благополучно освоились на ниве идеологии и философии в своих советских университетах.
Что касается моего деда, то его помотало по свету как заправского героя авантюрного романа. Начал он царским офицером-пехотинцем. В 1916 году молодой прапорщик попал в составе Экспедиционного корпуса русской армии во Францию, в Шампань — в самое пекло. Очень дед отличился под Реймсом. После революции в России он отказался возвращаться на родину. И вполне добровольно поступил в Русский легион чести в составе Марокканской дивизии. Сражался под Парижем. Прошел Лотарингию, Эльзас, Саар и вошел в Германию. Затем судьба его закинула на юг России, где он сражался уже против Красных. А после разгрома белых генералов вернулся во Францию — политическим эмигрантом.
Будучи родом из мест, где свободно говорили на нескольких славянских языках, происходя из семьи, которая несколько поколений служила у польских аристократов, дед назвался поляком и… отправился в Польшу, где стал офицером уже Войска Польского. Дослужился до майора. В таком чине и застала его Вторая мировая война. Дрался он против немцев, как в составе кадровых частей польской армии, так и в движении польского Сопротивления… На Западной Украине много и своей и чужой крови пролил. А вот, когда пришла Красная Армия, ушел на Балканы. Как он там обретался, что испытал — Бог весть. В конце концов, он снова поселился во Франции, но, едва получил гражданство, тут же — переехал в США. Где мирно и скончался в 80-ых годах.
Причиной появления моего папы на свет он стал в промежуток между Балканами и США в 1945 году. Бедствуя в Париже, средних лет клошар с военной выправкой фланировал среди книжных развалов вдоль набережной Сены. Поздним вечером, роясь в бумажном мусоре аккуратно упакованном в традиционный зеленый ящик он наткнулся на побитый плесенью листочек и, не удержавшись, продекламировал, глотая слезы от нахлынувших воспоминаний своей юнкерской молодости и тех памятных дней, когда он нашел приют у странного отшельника-Макса в Коктебеле:
Сочилась жёлчь шафранного тумана.
Был стоптан стыд, притуплена любовь…
Стихала боль. Дрожала зыбко бровь.
Плыл горизонт. Глаз видел чётко, пьяно.
Был в свитках туч на небе явлен вновь