Страница 19 из 26
– Пестун! – многозначительно заключил Анатолий.
Близко к следу подойти было нельзя, в грязь лезть никому не хотелось. Грязь была ещё мягкая, и след немного заплыл. Двинулись тропкой вдоль грязевой дорожки в направлении следа. По следу видно, что иногда медведь валялся в грязи.
– От паразитов… как кабан, – шёпотом продолжал блистать знаниями Анатолий.
Скоро услышали, как косолапый трещит впереди кустами. Крались осторожно, со взведёнными курками. Напряг такой, что слышали стук сердец друг друга.
– Виновата ли я… – на весь лес запел впереди «медведь» пьяным бабьим голосом.
Хохотали впокатуху, до слёз. Оказалось, была в гостях в калужской деревне Гнездилово тётка средних лет из смоленской Каменки да не рассчитала свои силы: пригубила лишнюю стопку самогоночки, и не было у неё никакой возможности петлять меж деревьев сухой тропинкой. Тётка, правда, не растерялась, сняла туфли и, утопая по щиколотку в грязи, шла прямиком по широкому просёлку.
Да, только когда это было. Каменки давно уж нет. В Гнездилове лишь дачники летом. Друг Толик давно на погосте. Да и не до смеха как-то сегодня.
– Куда же он прёт. Какого лешего поднялся за целый месяц до весны. какая же сволочь его шумнула… В каких крепях лежал?
Вопросов было много, ответов не было.
Каждую весну, выкруживая волчье логово в поисках щенят, через неделю точно определял место. Здесь же оставалось загадкой, куда зимой деваются мишки, всю осень шатающиеся по садам.
День клонился к закату, тяжёлые снеговые тучи тянулись с востока. Запорхали первые крупные снежинки. Время сегодняшней лыжной вылазки подходило к концу, и Павел Степанович двинулся в деревню. Из головы не выходил болтающийся в лесу медведь. Тревожила аномальность его поведения, но с приближением к очагу становилось спокойнее: может, пронесёт – побродит по глубокому снегу да завалится досыпать до апреля.
Деревня встретила одиноким фонарём на столбе у его дома. Районные электрики, нагрянув как-то летом, несколько лет назад, поснимали все фонари с единственной деревенской улицы – нежилая, нечего и свет жечь. У своего дома Павел Степанович отстоял фонарь с боем, пообещав сходить за дробовиком. Они хорошо его знали и не посмели сунуться. Вот уже несколько лет подряд всю зиму он был здесь первым парнем на деревне. «Ухожу на зимовку!» – смехом прощался с дачниками, уезжающими на зиму в Москву. Вся деревня из семи домов всё своё богатство доверяла ему с поздней осени до весны. Дачники сидели в тёплых квартирах со спокойной душой. Потрошители дач и деревень с уехавшими хозяевами, зная крутой нрав Степаныча, в эти края не совались. Да и попасть сюда было не так-то просто даже летом. А зимой вообще невозможно. На восток до ближайшего большака лежало двенадцать километров нетронутой снежной целины – по пояс. Путь на юг отрезала железная дорога, перекопав переезд. На север и запад жильём и не пахло на десятки километров. Все дороги и тропинки заросли. Лес вплотную окружил брошенные деревни, от обширных полей не осталось и следа.
Фонарь горел – уже добрый знак, а две недели назад пришлось четыре дня ждать, пока на вездеходе пробьются районные электрики и устранят обрыв. Линия была совсем старая и ветхая, никто не хотел её чинить, а пройдохи давно ждали, когда последний житель в лице Степаныча покинет свою крепость и можно будет поживиться, сдав двенадцать километров провода на цветмет.
В долгие зимние вечера настольная лампа и напряжение в сети было самым важным в одиночной зимовке в деревне. На лыжные прогулки ходил больше за впечатлениями, а впечатления ему были ой как нужны. Та старая книга, названия которой он так и не узнал, кроме светлой мечты о таёжной жизни, дала ему ещё одно желание. Как узнал о той далёкой жизни, суровой, но завораживающей природе, так и ему захотелось рассказать всему миру о родных местах, о прекрасных людях, живших здесь, о своих приключениях на охотничьей тропе. Не взяться за перо Павел Степанович просто не мог, ведь кто-то же должен это сделать, и на суд общественности вскоре одна за другой вышли две его книжки с рассказами. Пробуя перо, первоначально подражал, вернее, придерживался стиля той самой книги, поразившей его в юности. Оттачивая мастерство, выработал свой оригинальный слог, и в сборниках его рассказы прилично смотрелись на фоне других авторов.
Останавливаться на достигнутом Павел Степанович не собирался. У него ещё столько всего, о чём должен узнать каждый. Вот и сегодня его ждала настольная лампа, шариковая авторучка и трепетные белые листы бумаги. Что он на них нанесёт и куда кривая выведет, порой не знал даже сам, лишь за одно он мог поручиться наперёд – здесь не было ни слова лжи. Авторучка нарушила девственность первого листа, и он напрочь забыл о бродящем в лесу медведе.
Утром всё оказалось серьёзнее, чем предполагалось. Вчерашние надежды, что мишка побродит-побродит и, вернувшись в своё укромное место, завалится досыпать, не сбылись. Видимо, та незримая грань, что делает из осторожного, избегающего встречи с человеком зверя непредсказуемого и крайне опасного, уже пройдена. Возврата назад не бывает. Сердце у Павла Степановича ёкнуло, когда услышал сорочий гвалт на другом конце деревни.
Прихватив ружьишко, двинулся своей патрульной тропой по деревенской улице. Снег под утро прекратился, облака угнал ветер, и начало марта баловало лёгким морозцем после недельной оттепели. С десяток сорок расселись на деревьях вокруг последнего дома, трещали наперебой и по очереди пикировали в овощник за домом. Этот дом уже третий год никто не посещал: хозяин умер в калужской больнице, дети сюда не появлялись, и никто никаких прав на дом не предъявлял, им не интересовался. И поживиться здесь было нечем. За домом стояли несколько пустых ульев. Без присмотра пчёлы быстро захирели и пропали, а часть семей забрал Степаныч, усилив свои. Стараясь держаться открытого места, сняв курки с предохранителя, Степаныч осторожно приблизился к дому. Его взору предстала вытоптанная площадка с развороченными ульями. Сороки копались в мусоре от ульев и таскали давно высохших мёртвых пчёл, что не подобрал ночной гость. Ульи он разломал по дощечкам, пожирая остатки старой вощины и погибших пчёл. Нижние поддоны, сохранившие, видимо, вкусные запахи, буквально измочалил в жвачку. Ночной снег почти не тронул побоище, всё произошло под самое утро. Выходной след просматривался в сторону реки. «Он вернётся, – понял Степаныч, – здоровяк на грани голодного безумия, а старыми досками, пусть и со сладкими запахами, да мусором от пчёл и вощины сыт не будешь».
Обдумывая план дальнейших действий, вернулся домой. Решив в первую очередь позвонить в район. Охотничий сезон давно закончился, но когда кто-либо находил волков и удавалось их обойти, две-три бригады охотников, созвонившись, выезжали на облаву. По всему, это как раз тот случай. Завтра суббота и можно собрать приличную облаву. С таким перцем в лесу и до беды недалеко.
Связь с внешним миром осуществлялась через старенький мобильный телефон Motorola с ещё диким московским тарифом. Первый сотовый в этой округе, в простонародье обозванный поленом, исправно работал, хотя аккумулятор давно не держал, и телефон постоянно находился на зарядке. Правда, когда дочь в начале двухтысячных привезла это чудо техники, чтоб держать связь с отцом, курьёзов было много. Соседка возрастом от восьмидесяти к девяносто искренне верила и всем нашептала, что он тронулся умом и ходит вокруг дома в одних трусах, разговаривая с осиновой дровиной. Степаныч же ходил щёголем с телефоном на ремне новых джинсов, при встрече со знакомыми ему срочно надо было сделать звонок. Пока он разговаривал, тот стоял с открытым ртом, не веря своим глазам. О таком здесь знали только из боевиков, где герой, сделав последний звонок, обязательно выбрасывал телефон, а Шварценеггер и Ван Дамм ещё и топтали их. Степаныч же бережно укладывал его в чехольчик на поясе. Вот и сейчас, добравшись до телефона, снял с зарядки, в памяти отыскал нужный номер. На том конце взяли трубку. Абонент уже заалёкался, а Степаныч всё молчал: ещё на последнем гудке глаза наткнулись на две стопки книг с его рассказами, и в голове заварилась такая каша! Собственный язык занемел, не зная, какую мысль озвучивать. На том конце отключились и перезвонили с вопросом: