Страница 13 из 26
По пути к избушке с Шельмой на руках первым делом подошёл к лабазу. Сразу стало спокойней на сердце. Лабаз устоял перед яростным натиском росомахи. Были бы живы дед с отцом, отвесил бы им сейчас низкий поклон. Даже не нашлось тех слов, какими выразил бы им свою благодарность. В молодости, быстрый и резкий, он часто спешил, мог, не выполнив одну работу, заняться другой, многое считал вообще ненужным – зачем лишние движения и труды, если без них можно прожить. Они же строго осекали его, заставляли всё доделать как надо. В тайге нет лишней работы, когда-нибудь сыграет свою роль любая мелочь, которую ты сделал либо не сделал. Тайга ошибок не прощает. То, что ранее считал анахронизмом и предрассудками, впоследствии много раз выручало его в самых неожиданных случаях.
Более пятнадцати лет назад весь август возились с отцом с этим лабазом. Стояла тёплая, сухая погода, но вместо купания и загорания на песочке у речки таскали брёвна. Срубик получился крохотный, всего два на два метра, но крепкий, как маленькая крепость. Затем, разобрав его, собирали, но уже высоко над землёй – на четырёх вкопанных семиметровых столбах. Каждое бревно затаскивали верёвками, намучались вдоволь. Вспомнилось, как подшучивал над отцом, предлагая притащить в тайгу моток колючей проволоки и обмотать столбы. И вот через полтора десятка лет, с истерзанной Шельмой на руках, болью в сердце за судьбу внука, проступившими на глазах слезами, поклонился старому лабазу. Вернее, деду с батькой в его образе.
Лабаз впрямь был, как крошечная крепость. Чувствуя, что там что-то есть, штурмовала его росомаха с остервенением. Снег вокруг столбов лабаза был утоптан её прыжками и падениями. На всех столбах следы её когтей. Особенно досталось нижнему бревну сруба. Понятно, что, пытаясь за него зацепиться в прыжке, росомаха срывалась в снег, оставляя глубокие борозды на немного подгнившей древесине.
Приставная лестница всегда хранилась отдельно. Правда, Иван Сергеевич частенько её забывал убирать, точнее, ленился. Сегодня бог отвёл – лестницы не было.
В избушке был полный разгром. Росомаха выплеснула всю ярость за свою неудачу с лабазом. В доме было чем поживиться. Зимовье было совсем крохотным, но уютным: высокие нары с лесенкой, железная печка из бочки и стол у окна. Вдоль всех стен, до самого потолка, стеллажи из жердей для припасов и снаряжения. С этим у Сергеича всегда был порядок, он знал, где что лежит на забитых до отказа самым необходимым полках. Искать долго не приходилось. Теперь всё было перевёрнуто вверх дном, содержимое полок, словно пропущенное через огромную мясорубку, валялось на земляном полу, четыре недосохшие шкурки соболя и одна норки, добытые за последние два дня охоты, были разорваны на мелкие части. Всюду соболиная шерсть, в воздухе ещё плавали мельчайшие шерстинки из мягкого подбрюшья соболя. Две шкуры рыси, растянутые на жердях, тоже были разорваны. Бумажный мешок с остатками запаса сухарей, что сушила дочь, изорван в клочья. Вдобавок ко всему, всё было в пшеничной муке из разбитых трёхлитровых банок.
Первый ступор прошёл. Урон был тяжёлым, но не критичным. Поняв, что наступил тот момент, когда всё зависело только от него, Иван Сергеевич остаток дня работал на автомате. Положив Шельму на нары, первым делом растопил печь, затянул окно куском толстой плёнки от мешка. Затем занялся собакой. Нитью, пропитанной водкой, сшил края рваной раны. Шельма тяжело дышала, но позволяла делать всё. Присыпал швы и открытые места без кожи стрептоцидом, размяв пару таблеток. На переднюю лапу наложил лёгкую шину из двух выструганных щепок. Заметив, что Шельма после всех процедур принялась зализывать рану и с этим поделать ничего нельзя, воспользовался моментом – растолок пару таблеток антибиотика и присыпал раны.
Много времени отнял разбор свалки на земляном полу и сортировка того, что ещё можно использовать. Остатки шкурок сжёг в печи, выкинуть было нельзя, чтобы не привлекать росомаху. Особенно долго возился с сухарями, отрясая и обдувая каждый. В лабазе ещё было немного сухарей, но если кончатся, то пригодятся и эти. Уже в сумерках чистил снег под лабазом. Его метровый слой, как трамплин, давал росомахе явные преимущества, если надумает вернуться. Этот зверь и после сотен неудачных попыток сделает ещё столько же, пока не добьётся своего.
Присел отдохнуть далеко за полночь. Есть не хотелось, только крепкий очень сладкий чай, больше ничего не лезло в рот. Дурные мысли наоборот лезли в голову. Иван Сергеевич долго сидел у керосиновой лампы, подкладывал дрова в печку, смотрел на огонь, мысленно просчитывал варианты своих дальнейших действий. В углу нар беспокойно спала Шельма. Во сне дёргала лапами, иногда слегка подвизгивала, переживая прошедший день вновь. Несколько раз за ночь ему слышался шум за стенами, он выскакивал из зимовья с ружьём со взведёнными курками, освещал лабаз фонариком. Все было спокойно, возвращался назад к огню. Сон сморил только под утро. До вертолёта оставалось ещё десять дней, до последнего срока внесения денег на операцию – ровно две недели.
Новый день встретил морозом за тридцать, ярким солнцем и выпавшим под самое утро небольшим снегом. Из-за мутной плёнки вместо стекла и прибитых поверх неё изнутри досок, в зимовье стоял полумрак. Иван Сергеевич толкнул открывавшуюся наружу дверь и чуть не ослеп. Миллионами фотовспышек отражавшееся от каждого снежного кристалла солнце не давало смотреть широко открытыми глазами. Немного привыкнув, с прищуром оценивая окружающий мир, улыбнулся. Всё было, как раньше, его встречала старая знакомая – перед зимовьем, перелетая то на снег, то на ветки небольшого куста, стараясь привлечь к себе внимание, крутилась крошечная красногрудая зарянка. Ничего не требуя взамен, вот уже более двух месяцев зарянка держалась возле человеческого жилья. Было загадкой, как эта птичка, в два раза меньше воробья, вообще выживает здесь в такие морозы, чем питается. Нарядная и общительная, она сразу подняла настроение, хотелось верить, что всё обойдётся, всё будет, как раньше.
Росомаха, проходящая куда-то, совершает свой многокилометровый переход, а вчерашняя яростная атака Шельмы не даст ей здесь задержатся. Безмолвная морозная тишина, яркое солнце, весёлая, нарядная зарянка – всё успокаивало и убаюкивало. Да тут ещё и Шельма выпрыгнула на снег из зимовья на трёх лапах. Жизнь явно налаживалась, и очень уж хотелось Ивану Сергеевичу, чтобы всё так и было.
Но зная, насколько эта тишина может быть обманчива и веря только тому, что сделает своими руками, проверять капканы на путинах сегодня не пошёл. Главное – сохранить то, что уже добыто и хранилось в лабазе. Целый день готовился к возможному визиту незваной гостьи. Работал, как вол, с каждой минутой ненавидя эту тварь всё сильнее и сильнее. В первую очередь занялся лабазом. Ещё дальше откинул снег вокруг лабаза, топором отполировал столбы, зачистил все неровности, затем натёр их лыжной мазью. Так же поступил с нижним бревном лабаза, за которое пыталась зацепиться росомаха.
В процессе работы пришла другая мысль, более простая. Воплощая её в жизнь, таскал воду от речки из незамерзающего родника и обливал столбы и нижние брёвна лабаза. Когда всё заблестело на солнце довольно толстым слоем льда, только тогда успокоился. Затем укрепил окно снаружи, попросту забив его плахами используя огромные гвозди. Лучше посидеть какое-то время днём при керосинке, чем прийти вечером с охоты к разгрому, как вчера. Укрепляя дверь, нашёл применение толстой стальной шпильке с резьбой и большими гайками с обеих сторон. Коловоротом просверлил толстую дверь и притолоку. Теперь, уходя, можно было закрутить гайкой дверь намертво. Понимал, что это лишнее, но остановиться уже не мог: вчерашний погром всё стоял перед глазами. Уже поздно вечером, при керосинке, пересмотрел все картечные патроны, разрядил, добавил пороху, пересыпая картечь мукой для резкости боя. Вместо пыжа залил картечь сверху парафином, капая с горящей свечи.
День прошёл спокойно, в трудах. Вокруг всё было тихо, тайга стояла безмолвная, лишь изредка слышался треск разрываемого морозом дерева. Вчерашний визит росомахи казался далёким кошмарным сном, и только отсутствие шкурок, сохнущих в самом зимовье, возвращало в реальность.