Страница 8 из 14
Для читающих эту книгу, казалось бы, все понятно, только не тем, кто не хочет ничего понимать. Они вновь выискивают все новые и новые обвинения, даже там, где их и быть не должно. Общим поискам придирок конца не будет. Всякие научные разъяснения и ответы на поставленные ими вопросы ими не воспринимаются.
Следует выделить, что начало данной теории было положено шведскими авторами. «Обусловлено это было великодержавными устремлениями Швеции XVII века, стремившейся поживиться за счет Руси, ослабевшей в результате Смутного времени. Идеологическим обоснованием и стала норманнская теория» (М. Серяков. «Загадки римской генеалогии Рюриковичей». М., 2014. С. 211). История не знает примера кроме Руси, чтобы одно государство отказалось погреть руки на огоньке другой страны.
Шведский писатель Юхан Буре, а после и И. Л. Лощений пытались найти в слове «русский» шведские корни. Они перевели шведские слова так, что гребцы «роксолан» и их артель Рослаген в одночасье сделались русскими. С легкой руки их последователей идея о связи между собой шведской области Рослагена, финского названия шведов руотси и Руси приобрела широкое хождение и попала в массовое сознание. Последующее поколение норманнистов на протяжении веков лишь старались придать всем этим догадкам наукообразный вид и внедрить их в качестве непреложной догмы в умы европейских и отечественных читателей. Первым западноевропейским автором, заявившим о скандинавском происхождении варягов, был шведский дипломат П. Петрей. В своей «Истории о великом княжестве Московском», изданной в 1614–1615 годах, он при пересказе римской легенды предположил, что варяги вышли из Швеции. В данной работе он «за уши» притягивал название области Руден к слову «Русь». С легкой руки его вымысел стал гулять по страницам шведских, а затем и немецких исторических трудов. Их даже не смущало и то, что развитая государственность в Швеции возникла позже, чем на Руси, и уже по этой причине разные там шведские названия не могут быть отнесены к эпохе призвания варягов. Тем более что «земля или прибрежная полоса, получившая название Руден в конце XIII века, не только в IX веке, но и в X веке как физико-географический субъект не существовал, ибо она находилась под водой» (М. Серяков. «Загадки римской генеалогии Рюриковичей». М., 2014. С. 216).
Спустя некоторое время с их подачи эту идею подхватили и развили до абсурда немецкие профессора. Среди них особенно выделяются Зигфрид Байер, Герард Миллер, Август Шлецер. Они «…трудились над древнейшею историею Руси, как над историей вымершего народа, обращая внимание только на письменную историю вопроса» (С. Гедеонов. «Варяги и Русь». СПб., 1876. С. 3).
И Повесть… Нестора, и начальную русскую историю в основном стали объяснять немецкие ученые. Первый из них Байер, знаток многих языков, однако за 12 лет нахождения в России не научился и не старался познать русский язык. Миллер за семь лет даже стал профессором Академии наук, а без переводчика не мог читать русские книги. И эти люди, не зная ни русского языка, ни русской страны и ее особенностей, навязывали стране историю, которую они представляли через призму интересов Германии. Им было интереснее выискивать и находить повсюду свое родное германское и скандинавское. Их круг познания истории замыкался на западную историю, и они совсем не испытывали желания знать историю славянского народа. Как поясняет такой подход Н. И. Костомаров в книге «Быт и нравы русского народа»: «Немцы боялись образованности в России; для них гораздо выгоднее было иметь дело с народом, стоящим только на степени земледельческого развития» (М., 2016. С. 313).
В бисмарковской Германии норманнизм был единственным направлением, признанным за истинно научное. Против их засилья, фальсификации и искажения исторической правды решительную борьбу повел М. Ломоносов. При защите диссертации Миллером он вступил с ним в полемику по принципиальным вопросам возникновения государственности у славян и другим проблемам.
Немцы имели доступ ко всем секретам и источникам, длительное время были хранителями архивов, которые беспрепятственно переправляли в родные края. Ими многие тайны нашей древности навсегда были спрятаны от глаз наших ученых. «Русская история за границей продолжала до второй половины XVIII века составляться по рассказам путешественников, от Гирберштейна до Петрея; только благодаря отрывкам от летописи, напечатанным Миллером в его же „Summlung russischer Geschichte“, западные ученые получили некоторую возможность судить о содержании русских летописей». (П. Милюков. «Главное течение Русской исторической мысли». М., 2006. С. 93).
В народе до сего времени ходит легенда о том, что якобы Михайло Васильевич во время защиты ударил Миллера своим башмаком. Документального подтверждения этому нет, но в Полном собрании сочинений обнаружил его «Доношение в Академию наук об освобождении из-под стражи. 27 мая 1743 года по решению следственной комиссии о бесчинстве среди профессоров… Покорно прошу, дабы соблаговолено было моем из-под ареста освобождении для общей пользы» (М. Ломоносов. Τ. 10. Μ.; СПб., 2012. С. 271).
Наказание было почти за шесть лет до защиты, но и это свидетельствует о буйном характере нашего соотечественника. Одновременно тома 6, 8, 9 и 10 изобилуют трудами по русской истории, общественно-экономическим вопросам и географии и материалами о наступательной деятельности Ломоносова против этих ученых, обвинениями в безграмотности и незнании русского языка и нашей древней истории. Ломоносов, по существу, своими действиями выразил подъем национального самосознания всего народа и не дал спокойной жизни этим ученым. Однако все равно вреда они принесли достаточно. Фактически он был первым, кто поднял голос в защиту нашего прошлого. Передовые европейские умы тогда услышали его. Например, немецкий философ, математик, физик, юрист, языковед Готфрид Вильгельм Лейбниц не считал возражения Ломоносова бредом, как это пытались преподнести итоги его дискуссий с Миллером. Он полагал – это была борьба за русскую историю. После дискуссии М. Ломоносов сам сел за работу над составлением учебника, который был издан в 1760 году под названием «Древняя Российская история от начала русского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 года». В сочинении он описал житие восьми первых великих князей с 864 до 1054 года. В дополнение к учебнику в 6-м томе ПСС можно найти составленную им родословную Рюриковичей (С. 188–209).
Он первым выступил в защиту славянского происхождения государственности и обоснованно полагал, что варяги – это полабские славяне, которые проживали на южном побережье Балтийского моря. Когда он учился в городе Фрайбурге в Германии, там еще можно было слышать славянскую речь, так как еще не все славяне на тот период были онемечены. Вот откуда и пришел Рюрик со своею дружиною, которые были по своему происхождению балтийскими славянами, но в народе получили название «варяги». Вся его дружина свободно владела славянским языком. Надо отметить, что и среди немецких ученых были и такие, которые не только поддержали Ломоносова, но и развили его критические замечания. Среди них отмечают Эверса. Он разработал концепцию поиска русов при Русском море, нежели при – Варяжском, и изыскал материалы в ее доказательство. Хотя его убедительные доводы не были использованы наукой, но впоследствии они постоянно использовались в борьбе с норманнистами. П. Н. Милюков о нем говорил, что если Шлецер был немцем и работал на Германию, то Эверс, будучи немцем, работал для России и являлся в полной мере русским ученым.
Норманнистов не смущает и то, что все исследователи так и не нашли в словах славян шведских корней, а вот в словах скандинавских народов изобилуют славянские корни. Новгородцы имели на себе какое-то варяжское влияние в своей широкой торговой предприимчивости, в смелости и отваге, в свободных муниципальных учреждениях, но все эти черты не доказывают скандинавского влияния, оно прежде всего сказалось бы в народном языке и в характере жителей. Ни в одном случае историки не видят следов внеславянского окружения. Новгородское наречие оказывается наиболее древним и чистым; в нем мы не найдем ни одного немецкого или скандинавского слова или географического названия. Этого не могло бы случиться, если бы пришлые варяги по образу жизни, языку и культуре не были бы одного корня с местными жителями.