Страница 95 из 148
Эта борьба длилась несколько месяцев.
Наконец, как-то раз, в день охоты, когда псари уже собрались у крыльца дома, князь в шесть утра вошел в комнату снохи, чтобы якобы с ней проститься, и пробыл там до семи часов.
Внезапно все услышали крик барина:
«Пусть ко мне пришлют Ульяшку с Василисой!»
Обе женщины тут же примчались, как всегда готовые выполнить любое распоряжение князя. Они увидели, что он пытается сломить сопротивление своей снохи, а та не может издать ни звука, поскольку рот у нее заткнут носовым платком.
«Ну-ка, — промолвил князь, — образумьте эту голубку, как вы умеете».
Злобные бабы крепко связали руки княгини у нее за спиной и тихонько удалились.
«Играйте!» — воскликнул князь, открыв окно, и тотчас же захлопнул его.
Двести охотничьих рожков оглушительно заиграли разом, а вслед за ними завыли охотничьи псы, разбуженные трубными звуками.
Этот шум заглушал стоны княгини Варвары…
В усадьбе Грубенских снова начались пиршества и гульба, барыньки вернулись в свои покои, пустовавшие полтора года; садовые павильоны озарились светом, чтобы принять новых хозяек Олимпа, и, посреди песен и танцев, как прежде, раздавались вопли несчастных, которых пороли на конюшне.
VIII
ПОДМЕНА
Княгиня Варвара заболела, да так сильно, что больше не выходила из своей комнаты. Никто ее не навещал, никто не видел и не слышал ее. Бедняжки как будто не было в усадьбе, словно она в воду канула. Правда, ходили слухи, что барыня хотела уехать в Мемель, где служил ее муж, но князь Алексей решительно этому воспротивился.
Среди дворовых князя был некий Гришка Шатун. В юности, скрываясь от военной службы, он провел десять лет с шайкой речных пиратов, которые плавали в конце прошлого века по Волге, захватывали суда, грабили купцов и вымогали деньги у пассажиров.
В один прекрасный день Гришке надоела такая жизнь; он явился к князю, признался ему во всех своих грехах и попросил у него защиты, то есть укрывательства. Барин очень любил действовать наперекор губернским властям — это давало ему почувствовать свою силу и тешило его тщеславие. Поэтому он взял Гришку к себе на службу. Понемногу бывший разбойник вошел в доверие к князю и в конце концов получил свободный доступ к его особе. В благодарность за покровительство Гришка сделался доносчиком: через него хозяин знал обо всем, что творилось в его владениях, и потому все боялись и ненавидели его. Поговаривали даже, что когда Гришка разбойничал на Волге, он продал в саратовских лесах свою душу дьяволу и с тех пор занимался колдовством и другими мерзкими делами.
И вот как-то раз Гришка сумел перехватить письмо княгини Варвары мужу, где она жаловалась на свекра. Никто так и не узнал, в чем она обвиняла князя Алексея, но все заметили, что, прочтя это послание, барин помрачнел, впал в задумчивость и весь день расхаживал по огромному дому, заложив руки за спину и насвистывая «Стрелецкий марш», что он всегда делал в минуты сильного беспокойства.
На следующий день он еще больше встревожился, когда ему вручили письмо от секретаря казанского губернатора. Этот человек, всецело преданный князю, призывал его быть настороже, так как губернатор получил письмо от княгини Варвары и, невзирая на приятельские отношения с нашим барином, был вынужден начать дознание и вскоре должен был устроить в усадьбе обыск. Правда, секретарь добавлял, что постарается отсрочить досмотр на четыре-пять дней, чтобы князь успел замести все следы своей вины, если таковые имелись.
Ознакомившись с письмом секретаря, барин стал еще угрюмее и задумчивее, чем накануне, и вновь принялся расхаживать по своим покоям.
Целый день он не ел, не пил и бродил мрачнее тучи, готовой разразиться громом и молнией, а мы старались не попадаться ему на глаза.
Вечером он позвал к себе окаянного Гришку Шатуна и просидел с ним взаперти до утра.
Одному Богу известно, какой чертовщиной они занимались и что замышляли.
Утром князь Алексей дал приказ сделать все необходимые приготовления к отъезду княгини Варвары, которая отправлялась к своему мужу в Мемель; день пролетел в хлопотах, и вечером карета стояла у крыльца господского дома.
Княгиня с бледным, осунувшимся от болезни и душевных страданий лицом, спустилась по парадной лестнице и вышла на веранду. Попрощавшись там со всеми, она приблизилась к князю Алексею и почтительно, но не сказав при этом ни слова, поцеловала ему руку. Правда, мы заметили, что, когда женщина прикоснулась к руке своего свекра, она вся задрожала и едва не упала на плиточный пол веранды.
«Полно, полно, сношенька, да хранит тебя Бог!» — напутствовал ее князь Алексей.
Затем, обернувшись к служанкам, он приказал:
«Усадите ее в карету!»
Княгине Варваре, и в самом деле, помогли подняться в экипаж; вслед за ней туда забрались Ульяшка с Василисой — те самые бабы, которые месяц назад связывали ей руки; на козлах рядом с кучером уселся Шатун.
Увидев это, слуги грустно переглянулись; каждый подумал про себя, что такое сопровождение не сулит княгине ничего хорошего и не миновать большой беды.
Часов в одиннадцать вечера князь Алексей ушел из дома один, спустился в сад и направился прямо к розовому павильону, где он провел всю ночь. В пять часов утра он оттуда вышел, тщательно запер за собой дверь и выбросил ключ в пруд.
После этого, тем же утром, все двери господского дома, выходившие в сад, были закрыты и заколочены, и нам было строго-настрого запрещено даже приближаться к ним.
В ту же ночь, когда князь оставался в розовом павильоне, случилось еще одно весьма странное происшествие.
Аришка, дочь конюха Никифора, пропала без вести. До этого она целый месяц сильно страдала перемежающейся лихорадкой, и трудно было поверить, что кто-то надругался над бедняжкой, польстившись на ее прелести, так как Аришка, даже в добром здравии, была крайне непривлекательна. Ее непонятное исчезновение очень всех занимало, но никто не решался высказать своих мыслей на этот счет.
Две недели спустя Шатун вернулся в усадьбу с обеими бабами, сопровождавшими княгиню Варвару; они рассказали, что в дороге княгине становилось все хуже и хуже и, в конце концов, ее болезнь настолько усилилась, что им пришлось остановиться в первой попавшейся деревушке; барыня попросила привести врача, но все его старания оказались тщетными, и на исходе третьего дня их пребывания в деревне больная умерла.
Шатун отдал князю Алексею бумаги, подтверждающие эту скорбную утрату. Бумаги эти были свидетельствами, выданными градоначальником города, расположенного по соседству с той самой деревушкой, где скончалась княгиня, врачом, ухаживавшим за ней перед смертью, а также попом, ее похоронившим.
Князь Алексей взял все эти бумаги, и, прочтя, бережно убрал их в свой письменный стол.
Надо ли теперь тебе объяснять, батюшка Иван Андреевич, что княгиню Варвару задней дорогой снова привезли в розовый павильон, и барин с помощью этого черта Шатуна и двух его достойных приспешниц, Василисы и Уль-яшки, замуровал свою сноху в комнате, где и были найдены ее останки. А на место княгини, в карету, которая должна была доставить бедную женщину к мужу, посадили дочь конюха Никифора, больную лихорадкой. Аришка по дороге преставилась, и ее похоронили вместо Варвары под чужим именем!
Впрочем, все следы этого злодеяния были вскоре уничтожены. Шатун и его сообщницы недолго еще прожили на свете. На другой день после их возвращения князь Алексей приказал им немедленно покинуть усадьбу и отправиться в одну из его мыз на другом берегу Волги. Дело было осенью, и река еще до конца не встала; так что переправляться через нее было крайне опасно. Однако Шатун и обе бабы повиновались, ведь никто не смел перечить князю Алексею. Не успели они доплыть до середины реки, как их утлая лодка была затерта льдинами и опрокинулась, а сидевшие в ней люди попадали в воду и безвозвратно сгинули.
Услышав, что кто-то из наших утонул в Волге, мы побежали к реке и увидели там князя Алексея: он стоял на крутом берегу, заложив руки за спину; ветер сорвал с его головы шапку, и она валялась неподалеку на земле. Наш барин, с седыми, взлохмаченными волосами, неотрывно и спокойно смотрел, как быстрое течение уносит три трупа, которые временами появлялись на поверхности реки.