Страница 2 из 148
Именно в Дрездене в 1812 году Наполеон, прежде чем вступить в Россию, устроил тот большой привал, на который он призвал одного императора, трех королей и одного вице-короля; что же касается владетельных князей, то они в таком количестве толпились у входа в императорский шатер, что их можно было принять за адъютантов и офицеров-порученцев; король Пруссии провел там в ожидании приема три дня.
Все было готово, чтобы отплатить Азии за нашествия с нее гуннов и татар. Шестьсот семнадцать тысяч человек, кричавших «Да здравствует Наполеон!» на восьми языках, рукой гиганта были передвинуты с берегов Гвадалквивира и Калабрийского моря к берегам Вислы; они везли с собой тысячу триста семьдесят два орудия, шесть понтонных парков, набор снаряжения для осады; впереди них следовали четыре тысячи фур с провизией, три тысячи повозок с артиллерийскими припасами, тысяча пятьсот госпитальных фур и тысяча двести гуртов скота, и где бы ни проходило это войско, вслед ему раздавались восторженные крики всей Европы.
Двадцать девятого мая Наполеон покинул Дрезден, лишь на краткий миг задержался в Познани, чтобы обратиться с дружественным приветствием к полякам, пренебрег Варшавой, остановился в Торне ровно настолько, чтобы осмотреть укрепления и воинские склады, направился к Висле, оставив по правую руку Фридланд — место славных воспоминаний, и, наконец, прибыл в Кёнигсберг, двигаясь откуда по направлению к Гумбиннену, он побывал в расположении четырех или пяти своих армий и провел им смотр. Походный порядок был установлен: все пространство от Вислы до Немана усеяли движущиеся люди, повозки и фуры; Прегель, текущий из одной реки в другую подобно вене, связывающей две главные артерии, заполнили суда с провизией. И вот 23 июня, еще до рассвета, Наполеон прибывает на опушку Пильвишкского леса в Пруссии; перед ним простирается цепь холмов, противоположные склоны которых омываются русской рекой. Император, прибывший сюда в карете, в два часа ночи пересаживается на лошадь, подъезжает к аванпостам неподалеку от Ковно, надевает шляпу и плащ, какие носят в польской легкой кавалерии, и галопом направляется вместе с генералом Ак-со и несколькими солдатами на рекогносцировку пограничной реки; доскакав до берега, лошадь его падает и выбрасывает всадника на песок, в нескольких шагах от себя.
— Дурное предзнаменование! — поднимаясь, говорит Наполеон. — Римлянин повернул бы назад.
Рекогносцировка закончена; в течение всего дня армия занимает позиции, скрывающие ее от глаз противника; ночью же армии предстоит перейти реку по трем мостам.
С наступлением вечера Наполеон выходит к Неману; группа саперов переправляется на лодке через реку, и император следит за ними взглядом, пока они не скрываются во мгле сумерек; саперы высаживаются из лодки на русский берег: вражеская армия, находившаяся там накануне, похоже, исчезла. Минуту никого не слышно и не видно, а затем появляется казачий офицер: он один и, по-видимому, удивлен, встретившись на берегу реки в такой час с незнакомцами.
— Кто вы такие? — спрашивает он.
— Французы, — следует ответ саперов.
— Что вам угодно?
— Перейти Неман.
— Что вы собираетесь делать в России?
— Воевать, черт побери!
Услышав это объявление войны, произнесенное не герольдом, а солдатом, казак, не говоря ни слова, пришпоривает лошадь и скачет по направлению к Вильне, исчезая, словно ночное видение. Гремят три выстрела, но ни один из них не настигает цели. При этих звуках Наполеон вздрагивает: кампания началась.
Тотчас же император отдает приказ тремстам стрелкам-вольтижёрам форсировать реку, чтобы прикрыть работы по наведению переправ; одновременно во все стороны отправляются адъютанты. И тогда во мраке масса французских войск приходит в движение и направляется вперед, солдаты прячутся за деревьями и пригибаются среди хлебов; ночь до того темна, что Наполеон не в состоянии разглядеть голову колонны, приблизившуюся к реке надвести шагов; ему лишь слышен глухой гул, подобный гулу надвигающегося урагана; он устремляется в ту сторону; команда
«Стой!» вполголоса передается по всему развернутому строю; никто не зажигает огня, все хранят предписанное приказом молчание, каждый замирает на своем месте, держа ружье наизготове. В два часа ночи все три моста наведены.
Наступает рассвет, и левый берег Немана оказывается усеянным людьми, лошадьми и повозками; правый берег пуст и угрюм; сама природа на русском берегу словно меняет облик. Там, где не растет мрачный лес, лежит бесплодный песок.
Император выходит из палатки, разбитой на вершине самого высокого холма в центре этого скопления людей; тотчас же оттуда отдаются приказы и адъютанты устремляются в назначенные места, подобно лучам, расходящимся от звезды. И почти сразу же эти беспорядочные массы приходят в движение, соединяются в армейские корпуса, вытягиваются в колонны и, извиваясь среди неровностей местности, текут, словно притоки лежащей впереди реки.
В тот час, когда авангард тремя потоками вступал на русскую территорию, император Александр находился на балу, данном в его честь в Вильне, и танцевал с г-жой Барклай де Толли, муж которой был главнокомандующим русской армии. Уже в полночь казачий офицер, встретивший наших саперов, уведомил его о появлении на берегах Немана французской армии, но он не пожелал прерывать празднество.
Как только авангард тремя колоннами переправился по наведенным мостам на правый берег Немана, Наполеон в сопровождении своего штаба устремился к среднему мосту и в свою очередь преодолел его. Очутившись на другом берегу, он встревожился и удивился: этот исчезнувший противник казался ему гораздо более грозным, чем если бы он оставался на месте, а не отсутствовал; в эту минуту он остановился: ему показалось, что послышался пушечный выстрел; но он ошибся — это надвигалась гроза; над армией сгущались тучи, небо хмурилось, и становилось темно, как ночью. Не будучи в состоянии сдерживать свое нетерпение, Наполеон в сопровождении всего лишь нескольких человек поскакал в надвигающемся мраке и, мчась изо всех сил, скрылся в лесной чаще. Погода становилась все пасмурнее. Прошло полчаса, и при свете молний показался император: проскакав два льё, он не встретил ни одной живой души. Тем временем разразилась гроза, и Наполеон направился искать укрытие в монастыре.
В пять часов вечера, пока французская армия продолжала переходить Неман, Наполеон, которого тревожило отсутствие противника, приблизился непосредственно к Видии и остановился в четверти льё оттого места, где эта река впадает в Неман; отступая, русские сожгли мост, а для наведения нового требовалось слишком много времени. И тогда польская легкая кавалерия отправилась искать брод.
По приказу Наполеона кавалерийский эскадрон бросился в реку; вначале эскадрон держал строй, и это вселяло некоторую надежду; мало-помалу люди и лошади погружались в воду все глубже, дно уходило у них из-под ног, но они все равно продвигались вперед; вскоре, однако, несмотря на все их усилия, течение стало отрывать всадников друг от друга. Оказавшись на середине реки, они не смогли совладать с бурным потоком, и тот их понес; несколько лошадей исчезло из виду, другие, охваченные ужасом, ржали в предчувствии своей гибели; люди не сдавались и продолжали борьбу со стихией, но мощь течения была такова, что оно увлекало их с собой. Лишь немногие выбрались на другой берег, остальные же с криками «Да здравствует император!» пошли на дно, и войска, остававшиеся на берегу Немана, через некоторое время увидели проплывающие мимо трупы людей и лошадей, несшие им весть о судьбе авангарда.
Целых три дня понадобилось французской армии, чтобы перейти реку.
В течение двух дней Наполеон дошел до дефиле, прикрывающих Вильну; он надеялся, что император Александр будет ждать его здесь, избрав эти великолепные позиции для защиты столицы Литвы, но дефиле оказались пусты — Наполеон не верил собственным глазам; авангард беспрепятственно продвигался вперед; Наполеон выходил из себя, пускался в обвинения, угрожал; противник был не только недосягаем, но и к тому же невидим. Император понимал, что это был заранее продуманный план, что это было преднамеренное отступление, ибо русских он знал и уже имел с ними дело: если они получают боевой приказ, то превращаются в живые стены, которые можно опрокинуть, но нельзя сдвинуть ни на шаг.