Робин Гуд

Сотрапезники с беспокойством переглянулись: один только монах казался совершенно спокойным и философски предавался гастрономическим изысканиям.

— Всеблагое Провидение! — продолжал он, помолчав минуту. — Если бы этот свист не разбудил ваших собак и они бы не залаяли, мы бы не нашли вашего дома, а поскольку тут и дождь начался, то нам пришлось бы подкрепиться лишь чистой водичкой, как то и предписывают правила нашего ордена.

Произнеся это, монах снова наполнил кружку и опустошил ее.

— Славная собака, — добавил он, наклонившись, чтобы погладить старого Ланса, который как раз улегся у его ног, — благородное животное!

Но Ланс, не отвечая на ласку монаха, встал, потянулся, понюхал воздух и глухо заворчал.

— Ну же, ну же! Что тебя беспокоит, мой добрый пес? — спросил Гилберт, трепля собаку по шее.

Животное, словно в ответ, одним прыжком очутилось у двери и, не издав ни звука, снова стало принюхиваться, прислушиваться, а потом повернуло голову к хозяину и, казалось, стало просить его пылающим гневом взглядом, чтобы ему отворили дверь.

— Робин, подай мне палку и возьми свою, — негромко сказал Гилберт.

— У меня, — столь же тихо сказал монах, — рука железная, кулак стальной, а палка кизиловая, и, если на нас нападут, все это в вашем распоряжении.

— Спасибо, — ответил лесник, — а я думал, что правила твоего ордена запрещают тебе употреблять твою силу подобным образом.

— Прежде всего правила моего ордена предписывают мне оказывать помощь и поддержку моим ближним.

— Терпение, чада мои, — сказал старый монах, — первыми не нападайте!

— Мы последуем вашему совету, отец мой; прежде всего…

Но тут Гилберта прервал крик ужаса, который издала Маргарет, и он не окончил изложение своего плана обороны. На верхней площадке лестницы бедная женщина увидела раненого, которого считала лежащим при смерти в постели, и онемев от ужаса, она протянула руку, указывая на этот зловещий призрак. Все разом взглянули туда, но на лестнице уже никого не было.

— Ну же, милая Мэгги, — сказал Гилберт прежде чем продолжить изложение своего плана обороны, — не дрожи ты так; бедняга, что наверху, с постели не вставал, он слишком слаб, и его надо пожалеть, а не бояться, потому что, если на него нападут, он и защититься не сможет. Тебе просто померещилось, Мэгги.

Говоря так, славный лесник пытался скрыть свои опасения, потому что только он и Робин знали, что за человек этот раненый. Без сомнения, этот разбойник был в сговоре с теми, что находились в лесу, но следовало, не спуская с него глаз, и виду не показывать, что его присутствие в доме опасно, иначе женщины совсем бы обезумели от страха; поэтому лесник многозначительно взглянул на Робина, и тот незаметно для всех, как кошка на ночных обходах, поднялся по лестнице.

Дверь комнаты была полуоткрыта, в нее падал отблеск света из зала, и с первого же взгляда Робин увидел, что раненый, вместо того чтобы лежать в кровати, наполовину высунулся из раскрытого окна и тихо разговаривает с каким-то человеком, стоящим внизу.

Наш герой, распластавшись на полу, дополз до самых ног разбойника и стал прислушиваться к разговору.

— Юная дама и рыцарь здесь, — сказал раненый, — я сам только что видел их.

— Возможно ли это? — воскликнул его собеседник.

— Да, я бы расквитался с ними сегодня утром, да сам дьявол их защитил: неизвестно откуда вылетела стрела, искалечила мне руку, и они от меня ускользнули.

— Проклятие!

— Они заблудились, и случай привел их переночевать в дом того же славного человека, кто подобрал меня, когда я истекал кровью.

— Тем лучше, теперь они от нас не уйдут.

— Сколько вас, ребята?

— Семеро.

— А их только четверо.

— Самое трудное — войти; на вид засовы у двери прочные, и мне чудится, что там целая свора собак.

— А к чему нам дверь? Пусть лучше она останется закрытой во время драки, а то красавица с братцем от нас опять смогут улизнуть.

— Тогда что вы рассчитываете делать?

— А, черт побери, я помогу вам влезть в окно. Одна рука, правая, у меня действует, я сейчас привяжу к этой перекладине простыни и одеяла. А вы пока готовьтесь подняться по лестнице.

— Вот как? — воскликнул Робин и, схватив разбойника за ноги, попытался выкинуть его в окно.

Негодование, гнев, пламенное желание отвратить опасность, угрожавшую жизни его родителей и свободе прекрасной Марианны, стократно увеличили силы юноши. Напрасно разбойник пытался сопротивляться, — толчок был так внезапен, что он потерял равновесие, вылетел из окна и упал, но не землю, а в чан с водой, стоявший внизу.

Те, кто был снаружи, испуганные неожиданным падением своего товарища, разбежались и спрятались в лесу. Робин спустился и рассказал о своем приключении. Вначале все посмеялись, а потом призадумались. Гилберт высказал утверждение, что злоумышленники, опомнившись, опять попытаются напасть на дом. Мужчины стали готовиться к отражению нового нападения, а старый монах, отец Элдред, предложил помолиться всем вместе и попросить помощи Всевышнего.

Молодой монах, чей аппетит наконец притупился, не стал препятствовать этому намерению, а напротив, затянул зычным голосом псалом "Exaudi nos[1]". Однако Гилберт попросил его помолчать; сотрапезники преклонили колени, и отец Элдред тихим голосом произнес горячую молитву.

Еще звучали слова молитвы, как снаружи послышались стоны и прерывистый свист. Это разбойник, жертва Робина, упавший в чан, пришел в себя и стал звать сообщников на помощь. Тем стало стыдно, что они испугались и убежали; вернувшись, они бесшумно подкрались к дому, помогли раненому выбраться из чана, положили его, почти умирающего, под навес, а затем стали обсуждать новый план нападения на дом.

— Нам нужно завладеть Алланом Клером и его сестрой, живыми или мертвыми, — заявил главарь шайки головорезов, — потому что это приказ барона Фиц-Олвина, а я предпочту бросить вызов черту или быть укушенным бешеным волком, чем вернуться к барону с пустыми руками. Если бы этот болван Тайфер не допустил такого промаха, мы бы уже вернулись в замок.

Читатели могут отсюда понять, что негодяя, с кем так бесцеремонно обошелся Робин, звали Тайфер. Что же касается барона Фиц-Олвина, то с ним мы читателей скоро познакомим, а пока им достаточно знать, что этот мстительный человек поклялся убить Аллана: во-первых, потому что Аллан любил леди Кристабель Фиц-Олвин, его дочь, и она отвечала ему взаимностью, в то время как барон предназначал ее в жены одному богатому вельможе из Лондона, а во-вторых, потому что этому самому Аллану были известны некоторые политические тайны, раскрытие коих повлекло бы за собой разорение и гибель барона. В те феодальные времена барон Фиц-Олвин, сеньор Ноттингема, обладал правом вершить высший и низший суд во всем графстве, а потому мог свободно использовать стражу для своей личной мести. Да и что это была за стража, великий Боже, если Тайфер был ее лучшим представителем!

— Вперед, ребята, за мной! Пусть каждый возьмет к руки кинжал и, если они будут сопротивляться, не щадите никого… Но сначала попробуем добром.

Обратившись таким образом к семерым негодяям, состоявшим на службе у лорда Фиц-Олвина, их предводитель с силой ударил несколько раз в двери дома рукоятью меча и закричал:

— Именем барона Ноттингема, нашего благородного и могущественного повелителя, приказываю тебе отпереть и выдать нам… (Тут яростный лай собак перекрыл его голос и конец фразы едва можно было расслышать.) Я приказываю тебе выдать нам рыцаря и юную даму, что скрываются в твоем доме!

Гилберт тут же повернулся к Аллану и, казалось, взглядом спросил его, виновен ли тот в чем-нибудь.

— Вы думаете, что я виновен?! — воскликнул Аллан. — О нет, клянусь вам, славный лесник, я не виновен ни в каком преступлении, ни в чем, порочащем меня и подлежащем каре, и моя единственная вина вам известна…

— Хорошо. Вы по-прежнему мой гость, а потому мы обязаны оказать вам помощь и защиту в меру наших сил.

1

Услышь нас [, Господи] (лат.).