Рассказы

— О нет, нет! Ступай отсюда! Оставь меня! Во имя Неба, оставь меня!

— Уйти мне? Поостерегись говорить это и желать этого! Если я уйду отсюда, не убедив тебя стать моей женой, лишившись возможности тебя защищать, я разыщу твоего отца, твоего отца! Ты и о нем не думаешь, а он уже сейчас льет слезы о тебе; я скажу ему: «Старик, твоя дочь могла спасти себя и не пожелала, она захотела, чтобы твои последние дни были погружены в траур, чтобы брызги ее крови обагрили твои седые волосы. Плачь, старик, плачь не о том, что твоя дочь умерла, а о том, что она не настолько сильно любила тебя, чтобы жить!»

Марсо оттолкнул Бланш, и она упала на колени в нескольких шагах от него; сжав зубы, скрестив руки на груди, он метался по камере со смехом безумца или проклятого. Но когда послышались рыдания Бланш, из его глаз покатились слезы, его руки бессильно упали, и он бросился к ее ногам.

— О, сжалься! Ради всего святого в мире, ради могилы твоей матери, Бланш, Бланш, согласись стать моей женой. Так надо. Ты должна!

— Да, девушка, ты должна, — прервал его чужой голос, заставивший молодых людей вздрогнуть и вскочить на ноги. — Ты должна, поскольку это единственная возможность спасти едва начавшуюся жизнь; религия требует этого от тебя, и я готов благословить ваш союз.

Изумленный Марсо обернулся и узнал кюре из Сент-Мари-де-Ре, принимавшего участие в сходке мятежников, которых он, генерал, атаковал в ту ночь, когда Бланш стала его пленницей.

— О отец мой! — воскликнул он, схватив священника за руку и привлекая к себе. — О отец мой, убедите ее,что она должна жить!

— Бланш де Больё, — торжественно проговорил священник, — во имя твоего отца, ибо мой возраст и дружба с ним дают мне право его представлять, заклинаю тебя, уступи мольбам этого молодого человека, ведь твой отец, будь он здесь, сказал бы тебе то же, что и я.

Бланш разрывалась от тысячи противоречивых чувств; наконец она кинулась в объятия Марсо.

— О друг мой! — воскликнула она. — Я не в состоянии больше противиться тебе! Марсо, я люблю тебя, я люблю тебя, и я твоя жена!

Их губы соединились; Марсо был вне себя от радости, он словно забыл обо всем. Голос священника вывел его из состояния восторга.

— Поторопитесь, дети! — сказал он. — Ведь минуты, которые мне суждено провести на этом свете, сочтены; если вы помедлите, я смогу благословить вас только с Небес.

Влюбленные вздрогнули, этот голос вернул их на землю!

Бланш с ужасом оглянулась вокруг.

— О друг мой! — воскликнула она. — В какую минуту нас соединяет судьба! Что за храм для заключения брачных уз! Может ли союз, освященный под этим мрачным и зловещим сводом, быть долгим и счастливым?

Марсо содрогнулся: его самого охватил суеверный страх. Он увлек Бланш в тот угол камеры, где сквозь решетку узкого подвального окна проникал дневной свет и мрак был не столь густой; там, опустившись на колени, они ждали благословления священника.

Тот простер руки и произнес священные слова. Тут же в коридоре послышались шаги солдат и бряцание оружия. Испуганная Бланш кинулась в объятия Марсо.

— Они пришли за мной? — воскликнула она. — О друг мой, друг мой, как ужасна смерть в такой миг!

Молодой генерал бросился к двери, держа в каждой руке по пистолету. Удивленные солдаты попятились назад.

— Успокойтесь! — сказал священник, выступая вперед. — Они пришли за мной, это мой черед умирать.

Солдаты окружили его.

— Дети! — громко крикнул он, обращаясь к молодым супругам. — На колени, дети! Стоя одной ногой в могиле, я даю вам свое последнее благословление, а благословление умирающего священно.

Пораженные солдаты хранили молчание; священник снял с груди распятие, которое, несмотря на все обыски, ему удалось скрыть, и простер его над ними: на пороге смерти он молился за них. Наступила торжественная тишина; каждый думал о Боге.

— Идемте! — сказал священник солдатам.

Они окружили его, дверь закрылась, все исчезло как ночное видение.

Бланш бросилась в объятия Марсо.

— О, если ты покинешь меня и они придут и за мной, если тебя не будет рядом, чтобы помочь переступить этот порог... О Марсо, представь себе: я на эшафоте, на эшафоте, вдали от тебя, плачу, зову тебя и не получаю ответа! О, не уходи! Не уходи! Я брошусь к их ногам, я скажу, что невиновна, буду умолять, чтобы они оставили нас с тобой в тюрьме навек, и я буду благословлять их за это... Но если ты покинешь меня... О, не оставляй меня!

— Бланш, я уверен, что смогу спасти тебя, я отвечаю за твою жизнь. Не позже чем через два дня я возвращусь сюда с помилованием, и тогда наступит жизнь, полная счастья, свободы и любви, а не вечное прозябание в камере.

Дверь отворилась, и на пороге появился тюремщик. Бланш крепче сжала Марсо в своих объятиях. Она не хотела отпускать его, а между тем дорога была каждая минута; он мягко высвободился из кольца сжимающих его рук и обещал вернуться к исходу второго дня.

— Люби меня вечно, — сказал он, выходя из камеры.

— Вечно! — ответила Бланш, падая на колени и показывая на красную розу в волосах, подаренную им, и дверь закрылась за ним, словно ворота преисподней.

Марсо нашел ожидающего его генерала Дюма у привратника; он велел подать бумагу и чернила.

— Что ты собираешься делать? — спросил Дюма, обеспокоенный возбуждением друга.

— Написать Каррье — потребовать у него двух дней отсрочки, сказать ему, что он своей жизнью отвечает мне за жизнь Бланш!

— Несчастный! — воскликнул Дюма, вырывая у него из рук начатое письмо. — Ты угрожаешь, а ведь ты сам в его власти. Разве ты не нарушил приказ отправиться в армию?! Неужели ты думаешь, что, испугавшись тебя, он в страхе остановится перед тем, чтобы не поискать благовидный предлог для твоего ареста? Не пройдет и часа, как ты будешь арестован, и что тогда ты сможешь сделать для нее и для себя? Поверь мне, если ты будешь молчать, он скорее забудет о ней, а только это может спасти ее.

Марсо уронил голову на руки: казалось, он глубоко задумался.

— Ты прав! — вскричал он, внезапно вскакивая, и увлек за собой друга на улицу.

Несколько человек собрались вокруг почтового экипажа.

— Если сегодня вечером спустится туман, — слышался чей-то голос, — не знаю, что может помешать двум десяткам смельчаков войти в город и освободить узников. Жаль, что Нант охраняется так плохо.

Марсо вздрогнул и оглянулся. Узнав Тенги, он обменялся с ним понимающим взглядом и бросился в карету.

— В Париж! — скомандовал он почтовому кучеру, давая ему золотой, и лошади помчались с быстротой молнии. Повсюду с той же поспешностью, повсюду с помощью золота Марсо добивался обещания, что на следующий день будут приготовлены свежие лошади и ничто не задержит его на обратном пути.

В дороге Марсо узнал от генерала Дюма, что тот подал в отставку, выставив единственную просьбу, чтобы его зачислили в другую армию простым солдатом; вследствие этого он был передан в распоряжение Комитета общественного спасения и направлялся в Нант, когда с ним встретился Марсо, скачущий в Клисон.

В восемь часов вечера экипаж с двумя генералами въехал в Париж.

Друзья расстались на площади Пале-Эгалите. Марсо отправился пешком по улице Сент-Оноре в сторону церкви святого Рока, остановился около дома №336 и спросил гражданина Робеспьера.

— Он в театре Нации, — ответила ему девушка лет шестнадцати—восемнадцати, — но если ты придешь через два часа, гражданин генерал, он к этому времени вернется.

— Робеспьер в театре Нации!? Ты не ошибаешься?..

— Нет, гражданин.

— Ну, что ж, пойду туда, а если там его не найду, вернусь и буду ждать здесь. Мое имя — гражданин генерал Марсо.

Комеди Франсез только что разделился на две труппы. Тальма с группой патриотически настроенных актеров перешел в Одеон. В этот-то театр и направился Марсо, крайне удивленный, что ему приходится разыскивать в театральном зале сурового члена Комитета общественного спасения. Играли «Смерть Цезаря». Он поднялся на балкон. Какой-то молодой человек предложил ему место рядом с собой в первом ряду. Марсо поблагодарил, надеясь оттуда увидеть того, кто ему был нужен.