Волчицы из Машкуля

Шаретт тут же назначил его своим адъютантом.

Этим юным гонцом был не кто иной, как бывший паж его высочества — маркиз де Суде.

Когда маркиз выходил от Шаретта, намереваясь немного отдохнуть, ибо ему пришлось проскакать не останавливаясь последние двадцать льё, в дверях он наткнулся на молодого часового, лет на пять-шесть старше его, который, сняв шляпу, склонился перед ним в почтительном поклоне.

Он узнал в нем сына одного из отцовских арендаторов, с кем когда-то очень любил охотиться: никто не умел лучше его загонять кабана и подбадривать собак голосом, когда зверь был окружен.

— Смотри-ка! Жан Уллье, ты ли это? — воскликнул он.

— Я самый, господин маркиз, и к вашим услугам, — ответил молодой крестьянин.

— Очень рад, дружище, честное слово! Ты по-прежнему превосходный охотник?

— Э! Так-то оно так, господин маркиз, только вот уже четверть часа, как мы охотимся не за кабаном, а за другой дичью.

— Не имеет значения. Если хочешь, поохотимся вместе на эту дичь, так же как мы это делали раньше, когда преследовали другую живность.

— Я бы не прочь, господин маркиз, совсем не прочь, — отозвался Жан Уллье.

И с той минуты Жан Уллье занял при маркизе де Суде такую же должность, какую маркиз де Суде занимал при Шаретте, — другими словами, Жан Уллье стал адъютантом адъютанта главнокомандующего.

Помимо охотничьих талантов, у Жана Уллье было много других достоинств. Когда приходило время разбивать лагерь, он брал на себя все заботы, так что маркизу оставалось только отдыхать; даже в самые тяжелые дни у маркиза всегда были кусок хлеба, кружка воды и охапка соломы — в Вандее это считалось роскошью, которую не всегда имел сам главнокомандующий.

Было бы очень соблазнительно отправиться вслед за Шареттом, а значит, и за нашим юным героем в очередной поход, полный приключений, из тех, что были предприняты вождем роялистов и принесли ему славу лучшего в мире партизана; но история — коварная сирена, и если вы, неосторожно повинуясь ее призывам, последуете за ней, то еще неизвестно, куда она вас заведет.

Поэтому мы упростим наш рассказ, насколько это возможно, предоставив другим рассказывать об экспедиции графа д’Артуа на острова Нуармутье и Йе, о странном поведении этого принца, когда он три недели находился у побережья Франции, но так и не высадился на берег, и об отчаянии роялистской армии, покинутой теми, за кого она сражалась более двух лет.

Тем не менее Шаретту некоторое время спустя удалось одержать блестящую победу у Четырех дорог; но это была его последняя победа, ибо он стал жертвой предательства.

Попав в засаду, де Куэтю, правая рука Шаретта, его второе «я» после гибели Жолли, был схвачен и расстрелян.

В последние дни жизни Шаретт не мог сделать ни шага, чтобы о нем немедленно не доложили его противнику, будь то Гош или Траво.

Окруженный войсками республиканцев, теснимый со всех сторон, преследуемый днем и ночью, вынужденный скрываться в чащобах и оврагах, понимавший, что рано или поздно его настигнет пуля в какой-нибудь стычке или он будет расстрелян на месте, если его захватят живым, не имевший крыши над головой, мучимый лихорадкой, умирающий от голода и жажды, не осмеливающийся попросить на ближней ферме ни крошки хлеба, ни глотка воды, ни охапки соломы, — он лишился всей своей армии: с ним остались лишь тридцать два человека, среди которых были маркиз де Суде и Жан Уллье; и вот 25 марта 1796 года ему докладывают, что на него с разных сторон одновременно наступают четыре колонны республиканцев.

— Ну, что же! — сказал он. — Значит, именно здесь придется принять последний бой и дорого продать свою жизнь.

Это было в Ла-Прелиньере, в приходе Сен-Сюльпис. Но Шаретт со своей горсткой людей не просто ждал республиканцев: он пошел им навстречу. В Ла-Гийоньере на их пути встал генерал Валантен с двумя сотнями гренадеров и егерей.

Шаретт выбрал удобную позицию и укрепился.

В течение трех часов он сдерживал натиск и отражал атаки двух сотен республиканцев.

Рядом с ним двенадцать его сподвижников были убиты. От армии шуанов, насчитывавшей ко времени высадки графа д'Артуа на остров Йе двадцать четыре тысячи солдат, осталось двадцать человек.

Эти двадцать человек сражались бок о бок со своим командующим, и ни один из них даже не помышлял о бегстве.

Решив, что пора кончать, генерал Валантен взял в руки ружье и поднял в штыковую атаку оставшихся под его командой сто восемьдесят солдат.

В этой атаке Шаретт был ранен в голову и потерял от удара саблей три пальца на левой руке.

Его вот-вот должны были взять в плен, когда некий эльзасец по имени Пфеффер, испытывавший к Шаретту нечто большее, чем преданность, — почти религиозное благоговение, сорвал с головы командующего шляпу с плюмажем, взамен отдал свою и, бросившись налево, крикнул:

— Бегите направо, они будут преследовать меня!

И в самом деле, республиканцы устремились за ним, в то время как Шаретт с оставшимися в живых пятнадцатью сподвижниками скрылись в противоположном направлении.

Шаретт уже было добрался до опушки Шаботьерского леса, как вдруг появился отряд генерала Траво.

Завязалась еще одна схватка, уже последняя, в которой у Шаретта была лишь одна цель — погибнуть.

Истекая кровью, он едва держался на ногах и чуть ли не падал. Один вандеец по имени Боссар взвалил его на плечи и понес к лесу, но вскоре упал, сраженный пулей.

Его сменил другой, Ларош-Даво, но, сделав пятьдесят шагов, упал в канаву, отделяющую лес от поля.

Тогда командующего подхватил маркиз де Суде и, в то время как Жан Уллье двумя выстрелами из ружья убил двух республиканских солдат, которые оказались ближе других, скрылся в лесу с командующим и его уцелевшими семью товарищами. Когда они углубились в лес шагов на пятьдесят, к Шаретту, казалось, вернулись силы.

— Суде, — сказал он, — слушай мой последний приказ.

Молодой человек остановился.

— Положи меня у подножия этого дуба.

Суде не решался повиноваться.

— Я все еще твой командующий, — властно приказал Шаретт, — так повинуйся мне!

Смирившись, молодой человек уложил командующего у подножия дуба.

— Так! — сказал Шаретт. — А теперь хорошенько слушай. Король, назначивший меня главнокомандующим, должен узнать, как я погиб. Возвращайся к его величеству Людовику Восемнадцатому и расскажи ему, что ты видел. Такова моя воля!

Шаретт говорил так торжественно, что маркизу де Суде, к которому тот впервые обращался на «ты», и в голову не пришло ослушаться.

— А теперь поспеши, — продолжал Шаретт, — нельзя терять ни минуты, вон идут синие!

В самом деле, на опушке леса показались республиканцы.

Суде пожал руку, протянутую Шареттом.

— Обними меня, — сказал командующий.

Молодой человек обнял его.

— Довольно, — сказал Шаретт. — Иди!

Суде взглянул на Жана Уллье.

— Пойдешь со мной? — спросил он.

Но крестьянин угрюмо покачал головой.

— Что мне, по-вашему, там делать, господин маркиз? — сказал он. — Здесь-то я…

— А что ты будешь делать здесь?

— Если мы когда-нибудь свидимся, господин маркиз, я вам расскажу об этом.

И Жан Уллье выстрелил два раза по республиканцам, что подошли ближе других.

Оба республиканца упали.

Один из них был старшим офицером; солдаты сгрудились вокруг него.

Жан Уллье и маркиз де Суде воспользовались этой задержкой и углубились в лес.

Но вскоре они расстались: Жан Уллье увидел заросли кустарника и скользнул в них словно уж, на прощание махнув рукой маркизу де Суде.

А тот продолжил свой путь.

II

КОРОЛЕВСКАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ

Маркиз де Суде добрался до берега Луары, нашел рыбака, и тот доставил его на мыс Сен-Жильда.

В море недалеко от берега он увидел английский фрегат.

За несколько лишних луидоров рыбак доставил маркиза прямо на фрегат.

Взойдя на борт, он почувствовал себя в безопасности.