Страница 8 из 201
— О господин де Витт, я в отчаянии, — воскликнул, подбегая к карете, привратник, — но клянусь вам честью, что ключ у меня взяли!
— Когда?
— Сегодня утром.
— Кто?
— Молодой человек, лет двадцати двух, бледный и худой.
— Почему же ты отдал ему ключ?
— Потому, что у него был приказ, скрепленный подписью и печатью.
— А кем он был подписан?
— Господами из ратуши.
— Да, — сказал спокойно Корнелий, — по-видимому, нас ждет неминуемая гибель.
— Ты не знаешь, всюду ли приняты эти меры предосторожности?
— Этого я не знаю.
— Трогай, — сказал кучеру Ян. — Бог велит человеку делать все возможное, чтобы спасти свою жизнь. Поезжай к другой заставе.
— Спасибо, мой друг, за доброе намерение, — обратился он к привратнику, в то время как кучер разворачивал карету. — Намерение равноценно поступку. Ты хотел спасти нас, в глазах Господа это все равно как если бы тебе это удалось.
— Ах, — испугался привратник, — посмотрите, что там творится!
— Гони галопом сквозь ту кучку людей, — крикнул кучеру Ян, — и поворачивай на улицу влево: это единственная наша надежда!
Ядром кучки людей, о которой говорил Ян, были те трое горожан, которые, как мы видели недавно, провожали взглядами карету. Пока Ян разговаривал с привратником, она увеличилась на семь-восемь человек.
У вновь прибывших людей были явно враждебные намерения по отношению к карете.
Как только они увидели, что лошади галопом летят на них, они стали поперек улицы и, размахивая дубинами, закричали: «Стой! Стой!»
Кучер, со своей стороны, метнулся вперед и осыпал их ударами кнута.
Наконец люди и карета столкнулись.
Братьям де Виттам в закрытой карете ничего не было видно. Но они почувствовали, как лошади стали на дыбы, и затем ощутили сильный толчок. На один миг карета как бы заколебалась и вздрогнула всем корпусом, затем снова понеслась, переехав через что-то или кого-то, и удалилась под непрерывный град проклятий.
— Я боюсь, — сказал Корнелий, — что мы натворили беды.
— Гони! Гони! — кричал Ян.
Но, вопреки этому приказу, кучер вдруг остановил лошадей.
— Что случилось? — спросил Ян.
— Посмотрите, — сказал кучер.
Ян выглянул.
В конце улицы, по которой должна была проехать карета, показалась вся толпа с Бейтенгофской площади и, подобно урагану, с ревом надвигалась на них.
— Бросай лошадей и спасайся, — сказал кучеру Ян. — Дальше ехать бесполезно, мы погибли.
— Вот, вот они! — разом закричали пятьсот голосов.
— Да, вот они, предатели, убийцы! Разбойники! — откликнулись люди, бежавшие позади кареты. Они несли на руках раздавленное тело товарища, хотевшего схватить лошадей под уздцы, но опрокинутого ими.
По нему-то и проехала карета, как это почувствовали братья.
Кучер остановил лошадей, но, несмотря на настояния своего господина, отказался искать спасения в бегстве.
Карета оказалась в западне между гнавшимися за ней и бежавшими ей навстречу.
В одно мгновение она, подобно плавучему острову, поднялась над волнующейся толпой.
Вдруг этот остров остановился. Какой-то кузнец оглушил молотом одну из лошадей, и она упала в постромках.
В это время в одном из ближайших домов приоткрылась ставня и в окне можно было увидеть бледное лицо и темные глаза молодого человека, наблюдавшего за готовившейся расправой.
Позади него показалось лицо офицера, почти такое же бледное.
— О Боже мой, Боже мой, монсеньер, что же сейчас произойдет? — прошептал офицер.
— Конечно, произойдет нечто ужасное, — ответил тот.
— О, смотрите, монсеньер, они вытащили из кареты великого пенсионария, они его избивают, они его истязают!
— Да, правда, этих людей охватило прямо-таки яростное возмущение, — заметил молодой человек тем же бесстрастным тоном, который он сохранял неизменно.
— А вот они вытаскивают из кареты и Корнелия, Корнелия, уже истерзанного и изувеченного пыткой! О, посмотрите, посмотрите!
— Да, действительно, это Корнелий.
Офицер слегка вскрикнул и тотчас отвернулся.
Корнелий еще не успел сойти наземь, он еще стоял на подножке кареты, когда ему нанесли удар железным ломом и размозжили голову.
Однако он поднялся, но тут же снова рухнул на землю.
Затем стоявшие впереди схватили его за ноги и поволокли в гущу толпы. Виден был кровавый след, что оставляло за собой его тело. Толпа с радостным гиканьем окружила Корнелия.
Молодой человек побледнел еще сильнее, хотя казалось, что большей бледности быть не может, и на мгновение закрыл глаза.
Офицер заметил это выражение жалости, впервые проскользнувшее на лице молодого человека, и хотел воспользоваться тем, что душа его сурового спутника смягчилась.
— Пойдемте, пойдемте, монсеньер, — сказал он, — они сейчас убьют и великого пенсионария.
Но молодой человек уже открыл глаза.
— Да, — сказал он, — этот народ неумолим: плохо тому, кто его предает.
— Монсеньер, — сказал офицер, — может быть, еще есть какая-нибудь возможность спасти этого несчастного, воспитателя вашего высочества; если есть какое-то средство, скажите мне, и я, хотя бы рискуя жизнью…
Вильгельм Оранский — ибо это был он — зловеще нахмурил свой лоб, усилием воли погасил мрачное пламя ярости, блеснувшее за опущенными веками, и ответил:
— Полковник ван Декен, прошу вас, отправляйтесь к моим войскам и передайте приказ быть на всякий случай в боевой готовности.
— Но как же я оставлю ваше высочество одного среди этих разбойников?
— Не беспокойтесь обо мне больше меня самого! — резко оборвал полковника принц. — Ступайте.
Офицер удалился с поспешностью, которая свидетельствовала не столько о его повиновении, сколько о том, что он был рад уйти и не присутствовать при гнусном убийстве второго брата.
Он еще не успел закрыть за собой дверь, как Ян, последними усилиями добравшись до крыльца, расположенного почти напротив дома, где прятался его воспитанник, зашатался под ударами, сыпавшимися на него со всех сторон.
— Мой брат? Где мой брат? — стонал он.
Кто-то из разъяренной толпы ударом кулака сбил с него шляпу.
Другой показал ему обагренные кровью руки: он только что распорол живот Корнелию и прибежал сюда, чтобы не упустить случая проделать то же самое с великим пенсионарием, пока тело его убитого брата волокли на виселицу.
Ян жалобно застонал и закрыл рукой глаза.
— Ах, ты закрываешь глаза, — сказал один из солдат гражданской милиции, — так я тебе их выколю!
И он ткнул ему в лицо острие пики — тотчас же брызнула кровь.
— Брат! — воскликнул де Витт, пытаясь, хотя кровь заливала ему глаза, разглядеть, что сталось с Корнелием. — Брат!
— Ступай же за ним! — прорычал другой убийца, приставив к виску Яна мушкет и спуская курок.
Но выстрела не последовало.
Тогда убийца повернул свое оружие, обеими руками схватился за дуло и оглушил Яна де Витта ударом приклада.
Ян де Витт пошатнулся и упал к его ногам.
Но, сделав последнее усилие, он тут же поднялся.
— Брат! — воскликнул он таким жалобным голосом, что молодой человек не выдержал и закрыл перед собой ставню.
Впрочем, видеть уже было почти нечего, так как третий убийца в упор выстрелил из пистолета и размозжил Яну череп.
Ян упал и больше уже не поднимался.
Тогда каждый из негодяев, осмелевших, ибо они увидели, что он мертв, стал палить из мушкета в его труп; каждый хотел ударить его дубинкой, шпагой или ножом; каждый жаждал его крови; каждый порывался оторвать лоскут от его одежды.
Потом, когда оба брата были изуродованы и растерзаны, толпа поволокла их голые окровавленные трупы к наспех сооруженной виселице, где добровольные палачи повесили их вниз головой.
Тут на них накинулись самые подлые; живых они не смели коснуться, но зато теперь кромсали мертвые тела: отрезали от них клочки кожи и мяса и расходились по городу продавать куски плоти Яна и Корнелия по десяти су за каждый.