Одаренный: кадет

Кто-то хихикал, кто-то молчал, испытывая стыд за недалекого зауряд-поручика, кто-то — в основном, кого уже успели назвать, — едва сдерживался и сжимал кулаки.

Мне же было безразлично. Я понимал, что таким способом он просто пытается понять уровень выдержки поступивших новичков и понять кто из нас самый слабый.

— Крысеев — экспонат туалетных музеев!

— Заткнись! — внезапно ответил Крыса и толпа тут же затихла.

— КТо сказал? — рявкнул Шмыгаль, пробежавшись взглядом по рядам. — Крысеев — вышел из строя! Я сказал вышел!

Крыса шел в развалочку.

— Ага, значит смелый самый? Ну так вот что я тебе скажу, Крысеев. ДУмаешь, что твой род поможет тебе? Думаешь, если есть власть, то ты тут крутой, да? Только вот не так все немного.

Шмыгаль подошел ближе к Крысе и вдруг резко выкинул руку вперед, нанеся тому тяжелый удар в живот.

Крыса охнул, согнулся пополам.

— Вот что тебе нужно знать, Крысеев. Я — человек военный, у меня желтая полоска. И твои замашки аристо на меня не распространяются. Нет у тебя на меня власти, сынок. Усек? Вот и хорошо, а теперь возвращайся в строй, Крысеев — экспонат туалетных музеев!

Унижение продолжалось еще долго, пока вдруг мимо нас не проехали пять грузовиков. Они остановились на большом плацу и из них начали выгружаться солдаты.

Но их состояние...

Каждый был в крови, головы кое-как забинтованы, хромые и едва передвигающиеся, кто-то на носилках, некоторые носилки были полностью закрыты простынями, еще больше распаляя воображение и нехорошие мысли. Солдаты стонали, кто-то в истерике плакал, кто-то молчал, смотря в одну точку. Казалось, они только что повстречали самого дьявола и заглянули в самые бездны ада.

— А это еще кто такие? — испугано спросила Катя, глядя на раненных.

— Это с Ведьминого Яра приехали, — испуганно шепнул кто-то из задних рядов. — Я слышал, мне рассказывали, что оттуда стабильно по пять-шесть трупов привозят после каждого учения. Самое страшное место, которое тут только есть.

— Ну, что смотрите? — рявкнул Шмыгаль. — Живо в общежитие — переодеваться и на выход, — он кивнул на раненных. — Это мясо отслужило свой срок. Теперь и вам пора!

И зычно рассмеялся. А потом вдруг резко остановился и совсем по звериному зарычал:

— Сегодня пойдем на Ведьмин Яр. Прямо сейчас. Немедленно!

И вновь захохотал.

Глава 3. Пистон

— А вы что думали, что тут будут с вами цацкаться? — злобно ухмыльнулся Шмыгаль. — Нет, девочки и мальчики, Школа закончилась. Это — кадетский корпус, отсюда выходят настоящими воинами. Или выносят в гробах. Здесь я вас перекую в гвозди. Взгляните на себя прежних в последний раз. Запомните, какие вы жалкие, сопливые. С этого момента вы будете только преображаться, причем в лучшую сторону.

— Не хотел бы я такое преображение, — прошептал Иосиф, кивая в сторону, где разгружались побитые воины.

Вид у тех и в самом деле был не лучший.

— Кто это сказал?! — дернулся Шмыгаль. — Кто это такой умный? Крысеев, ты?

Тот покачал головой.

— А кто?

Зауряд-поручик принялся обходить ряды, внимательно глядя на каждого.

— Запомните, утырки. За каждое сказанное вами слово я буду спрашивать. Если что-то сказал — будь готов ответить за свои слова. Причем сполна, может даже, разбитым носом или выбитым зубом. Понятно говорю?

— Так точно! — дружно крикнули мы.

— Вот и отлично, — удовлетворенный таким слаженным ответом, кивнул Шмыгаль. — Только вот Ведьмин Яр повидать все же придется. Ну что, наложили в штаны? Это правильно, место там и в самом деле ведьминское, земля кровью напитана так сильно, что ничего уже там не растет, ни цветы, ни трава. Ну, что замолчали, салаги?

А что тут можно было сказать? Никто умирать в первый день пребывания в кадетском корпусе не хотел, вот все и молчали.

— Расслабьтесь, пацаны, — произнес кто-то.

Я обернулся. Это был один из тех, кто приехал на грузовиках — невысокий паренек моего возраста. Под глазом у него красовался огромный «фингал», лиловый, опухший, не давая самому глазу даже открыться.

— Расслабьтесь, Шмыгаль не имеет права отправлять личный состав на полигон категории «А» и на Ведьмин Яр.

— Петров! — крикнул Шмыгаль. — А ну пошел в корпус! Или я тебе два наряда вне очереди быстро нарисую под вторым глазом!

Петров презрительно фыркнул в ответ, но в корпус пошел.

Эта новость о том, что испытания на сегодня отменяются, немного разрядила и без того нервозную обстановку.

Шмыгаль злобно цокнул, передернул плечами. Потом сказал:

— Ладно, сегодня поход за смертью отменяется. Но как отправитесь на Ведьмин Яр, то молитесь — возможно, именно вы оттуда не вернетесь, — крикнул он вслед, кивнул на каталки, закрытые простынями.

Было видно, что там лежали люди. Все поняли — про молитву Шмыгаль говорил не в переносном смысле.

Кадетский корпус состоял из нескольких зданий. Одно, центральное — учебный корпус. Два слева, серых, похожих на тюрьму, «Пуля» и «Штык» — мужские общежития, и одно справа, прямоугольное — женское, называемое второкурсниками «ЦПХ». Что это значило, я не знал, но кто-то подсказал, что буква «Ц» означает «центральное», а «Х» хранилище. На счет буквы «П» версии разнились. Начиная от «полковое» и заканчивая совсем уж непристойным словом.

Меня, Иосифа, Бульмяка и еще несколько сотен ребят разместили в самом крайнем слева общежитии, называемом «Пуля». Я с друзьями попал на третий этаж. Крыса разместился в том же здании, но жил на этаж выше. Нас он сторонился и вообще делал вид, что мы ему незнакомы.

Это поведение было странным, но я предпочел думать, что это связанно с последними событиями, когда Архитектор прорвался через него в этот мир. Все-таки не каждая психика выдержит это. Вот поэтому Крыса так и спасается от этого, уйдя в себя.

Четыре этажа. Каждый этаж по три коридора, двадцать пять комнат в каждом коридоре. В каждой комнате по двое. Всего шестьсот человек в одном общежитии. Но «Пуля» считался самым маленьким. Вторым по количеству проживающих был «ЦПХ», там насчитывалось около восьмисот постояльцев. «Восемьсот сочных, изнывающих от желания и мужской ласки самок!» — как говаривал мой сосед Пашка Егерь. Но просто так попасть туда было, конечно же, невозможно. Там стояла довольно хитрая система охраны и всех пойманных в лучшем случае отправляли на гауптвахту. Однако обычно просто отчисляли с черным билетом, наличие которого гарантировало, что никогда ты больше на государственную службу не попадешь.

Распределял кадет не комендант, а сам Шмыгаль, но делал это спустя рукава, однако оригинально. Он приказал всем рассчитаться на «первый-второй».

— Все, кто первые — выйти вперед и сделать один шаг в левый бок. Теперь ваш сосед дышит вам в спину. Знакомьтесь. И по комнатам. Отбой.

Мы все. Облегченно выдохнув, двинули по своим комнатам.

Мне выпало жить с Пашкой Егерем.

Наше знакомство прошло довольно странно. Едва я, уставший и изнемогающий от боли в ногах после испытания, которое устроил нам Шмыгаль, ввалился в свою комнату, как Егерь спросил:

— Эй, парень, в «волоха» играть умеешь?

Именно так, без всякого приветствия.

— Что такое «волоха»? — устало спросил я.

Егерь аж вскочил с кровати. Ты что, не знаешь что такое «волоха»?! Да это же... Проше показать. Пошли!

— Куда?

— Пошли-пошли.

Он скинул тяжелый рюкзак прямо на кровать, уверенно двинул из комнаты.

Я хотел отказать ему, но он шел так уверенно, что я невольно направился за ним.

— Я второгодник, — произнес он, быстро топая вперед — я едва его догонял. — Кстати, меня Пашкой Егерем зовут.

— Александр Пушкин, — представился я.

— Я второгодник, — повторил тот.

— Как это?

Я с трудом представлял, как можно было остаться тут на второй год. Обычно неуспевающих отчисляли.