Страница 17 из 189
Он сам носил кольцо на этом пальце.
И снова его постигла неудача.
Чем дольше продолжался опыт, тем сильнее дрожала ручка Аньелетты, а у Тибо пот катился градом со лба, как будто он выполнял самую изнурительную работу.
Он чувствовал, что во всем этом есть нечто дьявольское.
Наконец очередь дошла до мизинца Аньелетты.
На этом тонком, хрупком, прозрачном мизинчике кольцо должно было болтаться, как болтался бы браслет на пальце Тибо; но этот мизинчик, как ни старалась Аньелетта, так и не пролез в кольцо.
— Ах, господин Тибо! — воскликнула девушка. — Что все это означает, Боже мой!
— Кольцо сатаны, вернись сатане! — и Тибо с силой бросил кольцо на камни, надеясь, что оно разобьется.
От кольца посыпались искры, словно от удара о кремень, оно отскочило назад и само наделось Тибо на палец.
Аньелетта, видевшая все это, смотрела на Тибо с ужасом.
— Ну и что здесь такого? — стараясь взять дерзостью, спросил башмачник.
Аньелетта не ответила.
Только взгляд у нее становился все более испуганным.
Тибо не мог понять, что она увидела.
Аньелетта медленно подняла руку и, показывая пальцем на голову Тибо, сказала:
— О господин Тибо, господин Тибо, что это у вас?
— Где? — спросил Тибо.
— Вот! Вот! — повторяла Аньелетта, все больше бледнея.
— Да где, в конце концов? — закричал башмачник, топнув ногой. — Скажите, что вы там увидели.
Но вместо ответа девушка закрыла руками глаза, закричала и в страхе пустилась бежать со всех ног.
Тибо, совершенно ошеломленный происшедшим, даже не пытался ее догнать.
Он не двигался с места — растерянный, онемевший, не в силах пошевелиться.
Что такого страшного увидела на нем Аньелетта? И на что она указывала пальцем?
Был ли он отмечен той печатью, которой Господь заклеймил первого убийцу?
Почему бы и нет? Разве Тибо не убил человека подобно Каину и не сказал ли кюре во время последней проповеди в Уаньи, что все люди — братья?
Это ужасающее подозрение терзало Тибо.
Прежде всего ему надо было узнать, чего так сильно испугалась Аньелетта.
Он подумал было отправиться в Бур-Фонтен и посмотреться в зеркало.
Но что, если он в самом деле отмечен роковым знаком и кто-нибудь еще увидит этот знак?
Нет, надо найти другое средство.
Конечно, он мог надвинуть шляпу поглубже на лоб, добежать до Уаньи и посмотреть на себя в осколок зеркала, но это займет слишком много времени.
В ста шагах от того места, где он сейчас стоял, тек прозрачный, как хрусталь, ручей, питавший пруды Безмона и Бура.
Тибо мог увидеть в нем себя как в самом лучшем зеркале Сен-Гобена.
Он отправился к нему и, опустившись на колени, посмотрел на свое отражение в воде.
У него были те же глаза, тот же рот, на лбу никакого знака не было.
Тибо вздохнул свободнее.
Но ведь что-то должно было испугать Аньелетту.
Тибо склонился ниже над прозрачной водой и тогда разглядел среди черных завитков, падавших ему на лоб, что-то блестящее, искрящееся.
Он нагнулся еще ближе к воде и теперь увидел на голове красный волос.
Но это был цвет необычный, не похожий ни на светло-рыжий, ни на морковный, ни на оттенок бычьей крови, ни на пунцовый. Волос был огненно-красного цвета и горел, как самое яркое пламя.
Не доискиваясь, откуда у него появился волос такой необычной окраски, Тибо попытался вырвать его.
Он свесил к воде прядь, аккуратно ухватил пламеневший в ней страшный волос большим и указательным пальцами и с силой потянул.
Волос не поддавался.
Тибо решил, что взялся за него недостаточно крепко, и решил действовать по-другому.
Он накрутил волос на палец и очень сильно дернул.
Волос разрезал кожу на пальце и остался на месте.
Тибо обернул строптивый волос вокруг двух пальцев и вновь стал тащить его.
Волос приподнял кожу на голове, но вышел из нее не больше, чем если бы Тибо обратил свои усилия на дуб, протянувший ветви над ручьем.
Тибо решил продолжить свой путь в Койоль, уверяя себя, что, в конце концов, подозрительный оттенок одного волоса вряд ли помешает осуществлению его намерения жениться.
Но все же подлый волос дразнил, неотвязно преследовал его, мелькал у него перед глазами, рассыпая тысячи искр, словно пробегающее по головешкам пламя.
Наконец, потеряв терпение и топнув ногой, Тибо закричал:
— Тысяча чертей! Я не так далеко ушел от дома и хочу справиться с этим проклятым волосом!
Он бегом вернулся к своей хижине, схватил осколок зеркала и, глядясь в него, отыскал красный волос, затем, приставив долото как можно ближе к корню волоса, опустил голову на верстак и, не отнимая инструмента, сильно ударил по рукоятке.
Долото глубоко вошло в дерево верстака, но волос остался невредим.
Тибо повторил операцию, но на этот раз взял деревянный молоток и, подняв руку над головой, с силой обрушил его на долото.
Безуспешно.
Но он заметил на лезвии своего инструмента маленькую зазубрину — как раз в толщину волоса.
Тибо вздохнул: он понял, что расплатился за исполнение своего первого желания. Волос теперь принадлежал черному волку, и Тибо отказался от дальнейших попыток вырвать его.
VII
МЕЛЬНИЧНЫЙ ПОДРУЧНЫЙ
Видя, что отстричь или вырвать проклятый волос невозможно, Тибо решил получше спрятать его под другими волосами.
Может быть, не у всех такие глаза, как у Аньелетты.
Впрочем, у Тибо, как мы уже говорили, была очень густая черная шевелюра, и, если бы он сделал пробор сбоку и уложил прядь, можно было надеяться, что все останется незамеченным.
Он позавидовал молодым дворянам, которых видел при дворе г-жи де Монтессон: они посыпали свои волосы пудрой, под которой можно скрыть любой цвет.
К несчастью, он не имел права пудрить волосы: действовавшие в то время законы против роскоши запрещали это.
Ловко спрятав в своей шевелюре красный волос, Тибо вновь решил отправиться к прекрасной мельничихе.
Но на этот раз, опасаясь встретить Аньелетту, он поостерегся идти той же дорогой и свернул не влево, а вправо.
Таким образом, он оказался на дороге, ведущей в Ферте-Милон, а затем пошел через поле тропинкой, которая вела прямо в Пислё; а оттуда, спустившись в долину, можно было попасть в Койоль.
Не прошло и пяти минут, как он увидел высокого парня и узнал в нем своего кузена по имени Ландри, служившего старшим подручным у г-жи Поле. Ландри вел двух нагруженных зерном ослов.
Тибо не был знаком с вдовой Поле и надеялся, что Ландри его представит.
Встреча была для него удачей.
Тибо ускорил шаг и догнал Ландри. Услышав за спиной шаги, Ландри обернулся и узнал его.
Башмачник привык видеть приятеля в хорошем настроении и удивился унылому выражению его лица.
Ландри остановился, поджидая Тибо, а ослы пошли дальше.
Тибо заговорил первым:
— Ну, кузен Ландри, что все это означает? Я бросаю все дела, чтобы повидаться с родственником и другом, с которым не встречался больше шести недель, и вдруг такой прием!
— Ах, милый Тибо, что поделаешь! — ответил Ландри. — Я не могу изменить выражение своего лица, но, поверь, в глубине души очень рад тебе.
— В глубине ты, может, и рад, но по твоему лицу этого не скажешь.
— Как понять это?
— Ты говоришь, что рад мне, с таким похоронным видом! Прежде ты был веселым, живым, дорогой Ландри, и напевал в такт стуку своей мельницы; сегодня ты мрачнее кладбищенских крестов. Что, вода не крутит жернова?
— Да нет, Тибо, воды полно; напротив, вода прибывает, и шлюз не простаивает, но, видишь ли, жернов вместо пшеницы дробит мое сердце, и жернов этот вертится так быстро, что растер мое сердце в порошок.
— Что же, тебе так плохо на мельнице у этой Поле?
— Ох, если бы Господь дал мне упасть под мельничное колесо в день, когда я впервые пришел туда!