Страница 2 из 9
— Да, я уже тухну здесь больше часа!
…
— Может, мне просто ворваться в кабинет и заявить о себе?!
…
— Ты же знаешь, я не люблю, когда меня заставляют ждать!
…
— Кстати, я слышала, что у большого босса чертовски горячий сыночек! И он тоже вроде как работает здесь! Так что… Я бы хотела познакомиться с ним и установить тесный деловой контакт…
Блондинка манерно хихикнула в трубку, заставив меня слегка усмехнуться ее бесцеремонности…
***
Мое терпение было уже почти на исходе, а нервы натянуты как струны, когда я наконец услышала свое имя из уст секретаря:
— Майя! Савицкая! Вас ожидают!
Я сделала глубокий вдох и поднялась с места, окинув быстрым взглядом опустевшую приемную. Максимально уверенной походкой я двинулась в направлении кабинета руководителя. Сердце стучало о ребра, готовое пробить мою грудную клетку. Еще чуть-чуть, и у меня началась бы гипервентиляция от волнения. Но мне удалось взять себя в руки. Я ждала этого момента долгих три часа и шла получить свою первую настоящую работу.
…Кабинет моего потенциального непосредственного начальника Бориса Николаевича оказался, к моему изумлению, не сказать что напыщенно шикарным. Конечно, здесь чувствовалась рука талантливого дизайнера интерьеров. Отделка помещения и мебель — все из дорогих и качественных материалов. Но тут не было характерной демонстрации роскоши. Едва я переступила порог кабинета, меня окутала аура уюта и комфорта…
— Итак, Майя… Будучи такой юной, помимо высшего профильного образования по специальности «Гостиничное дело», вы имеете довольно внушительный послужной список… — сказал Борис Николаевич, пробегая глазами по моему резюме.
Я робко пожала плечами и улыбнулась. Моя рука машинально потянулась к уху, чтобы потеребить мочку и тем самым снять нервозность состояния.
«Успокойся, успокойся, успокойся…»
На вид Борису Николаевичу было около пятидесяти-шестидесяти лет, и он был очень хорошо сложен для своего возраста. Он был высок, и дорогой деловой костюм, вероятно, сшитый на заказ, скрывал поджарое телосложение. Но самое большое впечатление на меня произвело то, как его грубоватое мужественное лицо могло излучать такую искреннюю приветливость. Борис Николаевич моментально расположил меня к себе теплым звучанием своего низкого голоса и приятной мимикой. Когда он говорил, уголки его рта были изогнуты в легкой улыбке.
— Вы работали и официанткой, и бариста, и патронажной сестрой… И даже состояли в волонтерском обществе! Не буду скрывать, это впечатляет! — продолжил Борис Николаевич, качая головой.
Он встретился со мной глазами, и я почувствовала, что расслабляюсь от его доброжелательного взгляда.
— Да, у меня большой опыт… Так уж сложилась моя жизнь…
Борис Николаевич нахмурился, но это была не сердитость с его стороны. В выражении его лица читалась скорее немая заинтересованность. И я решила продолжить:
— Мои родители трагически погибли пять лет назад. Я тогда только поступила на первый курс университета. Мне пришлось взять на себя заботу о младшей сестре и бабушке…
Я старалась не смотреть на него. Обычно, когда я рассказывала историю своей жизни, я видела в глазах людей жалость. И это меня угнетало. Я не считала, что нуждаюсь в том, чтобы меня жалели. Но, решившись все-таки взглянуть на Бориса Николаевича, я не заметила той эмоции, которую привыкла наблюдать в такой момент у своих собеседников. Он смотрел на меня с… восхищением?
Борис Николаевич прочистил горло.
— Майя… Я хочу выразить вам соболезнования по поводу вашей утраты. Но также я должен признаться, что потрясен вами до глубины души. Я уважаю людей, которые не ломаются перед лицом неудачи и готовы брать на себя ответственность.
Я не могла не смутиться, услышав это. Мои щеки обдало теплом.
— Спасибо, Борис Николаевич.
— Больше всего меня интересует, как вы стали членом волонтерского отряда…
— О, это было пару лет назад! У дедушки моей подруги прогрессирующая болезнь Альцгеймера, и он вышел из дома и заблудился. Причем он умудрился так далеко забрести, что пришлось подключить волонтеров! Я просто не могла остаться в стороне. Так я и стала их членом на относительно постоянной основе.
Борис Николаевич выглядел искренне увлеченным моим рассказом, что не могло не подпитать моего энтузиазма.
— Ну а дедушку-то в итоге, как я понимаю, обнаружили, живым и невредимым? — спросил он, сверкая нетерпеливой улыбкой.
— Да! С нашей помощью его нашли меньше чем за сутки у одной добродетельной старушки. С которой он, кстати, и обрел вторую молодость! — с нескрываемой гордостью сказала я.
Борис Николаевич добродушно посмеялся. Но за доли секунды его веселость сменилась серьезностью.
— Майя…
Он не успел договорить, потому что дверь его кабинета внезапно открылась, и в помещение вихрем влетел мужчина. Молодой мужчина. Красивый мужчина. Он казался сильно взбудораженным. Его донельзя мускулистое тело было напряжено до предела, рискуя прорваться сквозь слабую защиту рубашки. Волосы цвета горького шоколада были слегка всклокочены. На широком лбу пульсировала вена. Густые брови были сведены. Ноздри раздувались. Губы сомкнулись в тонкую линию. Прежде чем отвести от него наполовину смущенный, наполовину испуганный взгляд, я заметила на его левой щеке шрам — как от глубокого пореза, идущий по линии скулы. Но этот рубец на коже не уродовал его, а скорее придавал определенную изюминку и без того выраженной мужественности этого Адониса…
— Отец, что за херня?! — пронесся по кабинету его хрипловатый вибрирующий голос.
— Максим, я занят…
— Да мне насрать!
Борис Николаевич откинулся в своем кожаном офисном кресле и принялся молча наблюдать за действиями своего сына — Максима. Тот, в свою очередь, в два длинных шага преодолел расстояние до сейфа и набрал комбинацию. Я в стеснении опустила глаза на свои колени и судорожно теребила мочку уха.
«Майя, это не твое дело. Просто отвлекись и не прислушивайся. И не вздумай на НЕГО смотреть!»
— Ты что, изменил код?! — прорычал Максим, развернувшись своим мощным телом к отцу и выпятив могучую грудь. Его глаза метали молнии.
— Это так очевидно? — спокойно ответил вопросом на вопрос Борис Николаевич. На его лице играла улыбка. Я наблюдала за этим действом исподлобья, боясь своим дыханием привлечь к себе ненужное внимание.
Максим сделал глубокий вдох носом и медленно выдохнул через рот. Его взгляд прожигал отца — еще чуть-чуть и благородная седина на голове Бориса Николаевича могла задымиться.
— По-че-му? — по слогам произнес Максим, пытаясь сохранить остатки самообладания.
Его отец наклонил голову и прищурился.
— Потому что я могу, сын.
Максим подошел к большому столу из массива дерева, за которым восседал Борис Николаевич и так резко ударил по нему ладонью, что я почти подпрыгнула на своем месте от испуга.
«Какие красивые пальцы… Черт, нет! Отвлекись!.. О, симпатичные подлокотники у моего стула!»
— Не можешь, — процедил Максим сквозь стиснутые зубы.
Кажется, его родитель терял терпение, потому что он приподнялся со своего кресла и встал, опираясь запястьями в стол. Их ожесточенные взгляды были устремлены друг на друга. Воздух в кабинете становился слишком густым.
— Выйди немедленно. И дай мне закончить собеседование. Сейчас же! — рявкнул Борис Николаевич.
Я чувствовала, как у меня затряслись поджилки. Мочка моего уха, вероятно, уже побагровела от нервных манипуляций.
Максим усмехнулся и бросил на меня короткий смертоносный взгляд, от которого я была готова провалиться сквозь землю.
«Да что ты о себе возомнил, избалованный папенькин сынок?!»
— Отлично, папа! Поговорим позже! — сказал он язвительно и вылетел из кабинета так же стремительно, как ворвался в него. От громкого хлопка двери я вздрогнула.
Борис Николаевич сел в кресло.
— Майя, я прошу простить меня за моего сына, — он совершенно невозмутимо обратился ко мне. От его раздражения уже не осталось и следа: голос был снова спокойный и ровный, на тонких губах играла любезная улыбка.