Бастард де Молеон

Каждую ночь мне снилась Испания; я снова видел Толедо и Монтель, пещеру, из которой мы увидели умирающего Хафиза, куда зашел укрыться Каверлэ. Я видел Бургос, пышное великолепие двора и Сорию! Мне чудилась Сория, сеньор, и восторги любви… Моя жизнь сгорала в страстных желаниях и жутких видениях. Это было наваждение, это была какая-то лихорадка.

Однажды рядом раздался громкий сигнал фанфар. Это шли отряды его светлости Людовика Бурбонского, направлявшегося в Испанию ко двору короля Энрике, который попросил помощи у Франции, опасаясь потерпеть поражение в войне с Португалией.

Герцог Бурбонский слышал разговоры о рыцаре, который воевал в Испании и знал много тайн о походе туда наемных отрядов. Я увидел, как мой маленький двор заполнили пажи и рыцари, что сильно удивило моих слуг.

Сам я стоял у окна и едва успел сбежать во двор, чтобы поддержать стремя герцогу. После этого его светлость с изысканной учтивостью расспросил меня о моем ранении и моих приключениях; он пожелал услышать рассказ о смерти дона Педро, о моей схватке с мавром; но все, что касалось доньи Аиссы, я от него скрыл.

Восхищенный рассказом, герцог просил, даже умолял меня ехать вместе с ним. Я был тогда в состоянии какого-то помрачения, когда жизнь казалась мне сном, и мне захотелось понять себя, я сгорал от желания снова увидеть Испанию. Кстати, звук фанфар кружил мне голову, а Мюзарон пожирал меня глазами и уже сжимал в руке свой арбалет.

— Соглашайтесь, Молеон, соглашайтесь! — сказал герцог.

— Я еду, ваша светлость, — ответил я. — К тому же король Испании будет рад вновь увидеть меня.

Мы отправились, скажу я вам, почти с радостью… Ведь я ехал поклониться этой земле, которую оросила кровь моя и моей возлюбленной… О, господа, как прекрасна память! Многие люди умеют переживать событие лишь один раз, да и то с большим трудом, для других вечно повторяются дни, которые они уже утратили.

Спустя две недели после отъезда мы были в Бургосе, а еще через две недели приехали в Сеговию, где располагался двор…

Я вновь увидел короля Энрике, сильно постаревшего, но по-прежнему стройного и величественного. Не знаю, чем объяснить тайную неприязнь, что отталкивала меня от него, человека, которого я горячо любил в те времена, когда молодость с ее золотыми мечтами заставляла меня считать его благородным и несчастным, иначе говоря, безупречным…

При новой встрече я прочел на его лице жестокость и скрытность.

«Жаль, — думал я, — что корона так сильно изменяет лицо и душу».

Но Энрике изменила не корона, просто мой взгляд сумел разглядеть тени, отбрасываемые этой короной!

Первое, что король показал герцогу в Сеговии, была башня, а в ней — железная клетка, где он держал сыновей дона Педро и Марии Падильи. Несчастные росли бледными и голодными в узком, окруженном железными прутьями загоне; им вечно угрожало копье часового, их всегда оскорбляла жестокая ухмылка надзирателя или посетителя.

Один из этих мальчиков, господа, был как две капли воды похож на своего несчастного отца. Он бросал на меня такие терзающие сердце взгляды, как будто в его теле укрылась душа дона Педро и, зная обо всем, молчаливо обвиняла меня в своей смерти и горестях королевского потомства.

Однако этот мальчик, вернее юноша, ни о чем не ведал и не знал, кто я, он смотрел на меня отрешенно, в его взгляде не было мольбы, но во мне заговорила совесть, тогда как совесть короля дона Энрике молчала.

Король, державший герцога Бурбонского за руку, подвел его к клетке и сказал:

— Вы видите детей того, кто казнил вашу сестру. Если вы хотите их убить, я отдам их вам.

— Государь, дети не виноваты в преступлениях их отца, — ответил ему герцог.

Я заметил, что король нахмурился и приказал снова запереть клетку.

Я с удовольствием расцеловал бы герцога — честного сеньора. Вот почему, когда его светлость после осмотра клетки хотел представить меня королю — он очень пристально смотрел на меня — я ответил:

— Нет! Нет! Я не смогу с ним говорить!

Но король меня узнал. В присутствии всего двора он подошел ко мне, назвав меня по имени, что при любых других обстоятельствах заставило бы меня расплакаться от радости и гордости.

— Господин рыцарь, я должен исполнить данное вам обещание, — сказал король. — Напомните мне какое.

— Нет, нет, государь, — пролепетал я, — вы ничего не обещали.

— Хорошо, завтра я вам скажу об этом, — ответил король с приветливой улыбкой, но я не мог забыть о том, каким жестоким взглядом смотрел он на заточенных в клетку детей.

— В таком случае, государь, позвольте мне сразу же попросить вас, — сказал я. — Ваша светлость, вы ведь когда-то обещали оказать мне милость?

— И я сдержу свое обещание, господин рыцарь.

— Окажите мне милость, государь, и даруйте свободу этим несчастным детям.

Король Энрике метнул на меня горящий гневом взгляд и ответил:

— Нет, господин рыцарь, просите что угодно, только не это.

— Это мое единственное желание, ваше величество.

— Оно неосуществимо, господин де Молеон. Я обещал оказать вам милость, которая обогатит вас, а не разорит меня.

— Тогда, ваше величество, мне ничего не надо, — ответил я.

Но я не стал ждать до завтра. Испросив разрешение у герцога, я тотчас же уехал во Францию и задержался в Испании всего лишь на четверть часа, чтобы неподалеку от замка Монтель помолиться на могиле доньи Аиссы.

Мы, мой отважный Мюзарон и я, бедняками отправились в путь. Мы и вернулись к себе бедняками, тогда как другим удалось изрядно разбогатеть. Таков конец моей истории, господин летописец. Прибавьте к сему, что я терпеливо ожидаю смерти, она должна соединить меня с моими друзьями.

Я совершил мое ежегодное паломничество на могилу дяди и теперь возвращаюсь домой. Если вам доведется проезжать мимо моего дома, господа, вы будете желанными гостями и окажете мне большую честь… У меня небольшой замок, выстроенный из кирпича и камня, с двумя башнями,

— Подождем все-таки до завтра, — сказал король, пытаясь удержать меня при дворе. за ним высится роща дубов. В здешних местах его знает каждый.

Сказав это, Аженор де Молеон учтиво простился с Жаном Фруассаром и Эспэном, потребовал своего коня и неторопливо, спокойно двинулся по дороге, ведущей к его дому; за ним ехал Мюзарон, который заплатил за ночлег и ужин.

— Эх! — вздохнул Эспэн, глядя вслед Аженору. — Какие прекрасные возможности были в давние дни у людей! Славное было время! И какие благородные сердца!

«Мне понадобится неделя, чтобы записать все это, славный рыцарь был прав, — думал Фруассар. — Но сумею ли я написать так же хорошо, как он рассказывал?»

Вскоре после рассказанных событий оба сына дона Педро и Марии Падильи — красивые в мать и гордые в отца — умерли в Сеговии в железной клетке. А Генрих II Трастамаре царствовал счастливо и основал династию.

КОММЕНТАРИИ

Роман А.Дюма ♦Бастард де Молеон» (♦Le B&tard de Mauleon») написан в 1846 г.; первоначально был опубликован в виде фельетонов, то есть отдельных частей с продолжением, в парижской газете «Le Commerce».

♦Бастард де Молеон» впервые издается на русском языке; перевод выполнен по изданию: Cadot, Paris, 9 vols., 8vo., 1846.

5 Фруассар, Жан (около 1337 — после 1404) — французский хронист и поэт, именуемый в историографии средних веков ♦певцом рыцарства»; с 1381 г. каноник аббатства в г. Шиме. В 1388 г. жил при дворе графа де Фу а, Гастона III Феба, которому посвятил свой рыцарский роман в стихах ♦Мелиадор». Его знаменитая четырехтомная ♦Хроника Франции, Англии, Шотландии и Испании», охватывающая период с 1325 по 1400 г., — бесценный источник сведений о жизни феодального общества. Дюма широко использовал ♦Хронику» Фруассара в романах ♦Изабелла Баварская», ♦Графиня Солсбери», ♦Бастард де Молеон» и в других произведениях.

Бигор — область в Юго-Западной Франции на границе с Испанией; в XIII–XIV вв. принадлежала попеременно герцогам Аквитанским, англичанам, Наваоре; с воцарением на французском престоле Генриха IV, который оыл королем Наварры, в конце XVI в. присоединена к Французскому королевству.