Бастард де Молеон

Парламентер откланялся и удалился.

— Теперь вы убеждены, мой юный упрямец и несчастный любовник? — спросил король, когда дон Родриго ушел.

— Да, сир, я убежден, что дон Педро в Монтеле и что через неделю он будет в ваших руках! — ответил Аженор.

— Ну и ну! — воскликнул король. — Какое упрямство!

— А ведь он не бретонец, — усмехнулся Бертран.

— Господа, дон Педро играет ту же игру, которую хотели разыграть мы, — продолжал Аженор. — Он уверен, что не сможет пробиться силой и пытается прибегнуть к хитрости. Ему удалось убедить вас, что его нет в замке, вы предоставляете перемирие, вы небрежно несете охрану. Так вот, он вырвется! Да, он вырвется, повторяю я, и убежит, но я надеюсь, что мы будем на страже. То, что вам доказывает, будто его нет в Монтеле, мне доказывает, что дон Педро в замке.

Аженор покинул шатер короля и коннетабля с понятным раздражением.

— Мюзарон, найди самую высокую палатку в лагере и водрузи над ней мой флаг, чтобы он был прекрасно виден из замка. Аиссе известен мой флаг, она, видя его, будет знать, что я рядом, и сохранит все свое мужество. А наши враги, видя мой стяг на насыпном валу, пусть думают, что я здесь, и не подозревают, что мы с тобой снова заберемся в пещеру у источника. Пошли, мой бравый Мюзарон, вперед!

XXII

ХИТРОСТЬ ПОБЕЖДЕННОГО

Король Энрике и коннетабль увели войска от Монтеля. Насыпной вал вокруг замка остались охранять всего две тысячи бретонцев под командованием Виллана Заики.

Молеона вдохновляла любовь, и каждое его суждение было совершенно правильным. Он в самом деле говорил так, словно слышал все, что происходило в замке.

Примчавшись в замок после битвы, запыхавшийся, растерянный, взбешенный дон Педро рухнул в комнате Мотриля на ковер и замер неподвижно, безмолвный и недоступный, пытаясь сверхчеловеческим усилием воли удержать в самой глубине сердца гнев и отчаяние, которые клокотали в его душе.

Все его друзья погибли! Его прекрасная армия разбита! Все надежды отомстить и добиться славы уничтожены в один день!

Теперь его ждет бегство, изгнание, нищета? Мелкие, постыдные и бесплодные схватки с врагом? И недостойная смерть на каком-нибудь бесславном поле боя?

Друзей у него больше не осталось! Этот король, который никогда никого не любил, испытывал жесточайшие муки, сомневаясь в любви к нему других людей. Почти все короли путают уважение, которое люди обязаны им оказывать, с любовью, которую они должны были бы внушать людям. Имея первое, они обходятся без второй.

Дон Педро увидел, что в комнату вошел Мотриль, покрытый какими-то бурыми пятнами. Доспехи его были изрешечены, из пробоин текла кровь.

Мавр был мертвенно-бледным. Глаза его горели дикой решительностью. Он уже не был покорным, раболепным сарацином; перед королем стоял гордый и несговорчивый человек, который обратился к дону Педро как к равному.

— Значит, король дон Педро, ты побежден? — спросил он.

Дон Педро поднял голову и по холодным глазам мавра понял, что поведение Мотриля полностью изменилось.

— Да, — ответил дон Педро, — и больше уже не встану на ноги.

— Ты пал духом, — сказал Мотриль. — Значит, твой Бог слабее нашего Бога. Я ведь тоже побежден и изранен, но не впадаю в отчаяние… Я молился и вот снова полон сил.

Дон Педро покорно опустил голову.

— Ты правду говоришь, — согласился он, — я забыл о Боге.

— Несчастный король! Ты не знаешь, в чем твое величайшее горе. Вместе с короной ты потеряешь жизнь.

Дон Педро вздрогнул, грозно взглянув на Мотриля.

— Ты убьешь меня? — спросил он.

— Убью тебя? Я твой друг, а ты, король дон Педро, сходишь с ума. У тебя и без меня вполне хватает врагов, и мне, если бы я хотел твоей смерти, не пришлось бы омывать свои руки в твоей крови. Встань и посмотри вместе со мной на равнину.

Равнину, действительно, заполняли копья и латы, которые, сверкая в лучах заходящего солнца, медленно охватывали Монтель огненным, все более плотным кольцом.

— Нас окружают! Ты сам видишь, дон Педро, что мы погибли! — воскликнул Мотриль. — Ибо этот неприступный замок, если бы мы даже имели запасы продовольствия, не может прокормить ни гарнизон, ни тебя самого… Они тебя видели и обкладывают со всех сторон. Ты обречен.

— Видели?! Кто видел? — помолчав, спросил дон Педро.

— Неужели ты думаешь, что Виллан Заика поднял здесь свое знамя, чтобы взять Монтель, эту жалкую лачугу? Постой, видишь вдали стяги, это подходят отряды коннетабля… А к чему коннетаблю Монтель? Им замок не нужен, они ищут тебя, да, они хотят взять тебя в плен.

— Живым я им не дамся, — ответил дон Педро.

Теперь промолчал Мотриль.

— Ты преданный друг, человек, исполненный надежды, и у тебя не хватает сил сказать своему королю: «Живите и надейтесь».

— Я ищу способ вытащить тебя отсюда, — возразил Мотриль.

— Ты изгоняешь меня?

— Я хочу спасти свою жизнь, не желаю быть вынужденным убить донью Аиссу из страха, что она окажется во власти христиан.

При имени Аиссы краска залила лоб дона Педро.

— Из-за нее я и попал в ловушку, — прошептал он. — Если бы я не желал снова ее увидеть, я бежал бы в Толедо. Этот город способен выдержать осаду, там не умрешь от голода. Толедцы меня любят и готовы отдать за меня жизнь. Под Толедо я мог бы дать последнее сражение, погибнуть со славой и, как знать, убить Энрике де Трастамаре, этого бастарда Альфонса. Но женщина сгубила меня.

— Я тоже предпочел бы видеть тебя в Толедо, — холодно согласился мавр, — потому что, не будь тебя здесь, я уладил бы и твои и мои дела…

— А здесь ты ничего не сделаешь для меня! — воскликнул дон Педро, который снова дал волю своей ярости. — Ну что ж, презренный, пусть я кончу свои дни здесь, но я накажу тебя за твои преступления и твое вероломство, я вкушу последнее счастье. Аисса, которую ты предложил мне в качестве приманки, сегодня же ночью будет моей.

— Ты ошибаешься, Аисса не будет принадлежать тебе, — спокойно возразил мавр.

— Не забывай, что у меня здесь три сотни солдат.

— А ты помни, что не выйдешь из этой комнаты без моего разрешения, что ты будешь лежать мертвым у моих ног, если двинешься с места, и я брошу твой труп солдатам коннетабля, которые примут мой подарок с криками радости.

— Предатель! — пробормотал дон Педро.

— Безумец! Слепец! Неблагодарный! — вскричал Мотриль. — Скажи лучше, спаситель! Ты можешь бежать, вместе со свободой ты можешь отвоевать все — богатство, корону, славу. Беги же немедля, не серди Бога своей похотью и злодейством, не оскорбляй единственного друга, который у тебя остался.

— И этот друг смеет так разговаривать со мной!

— А ты предпочел бы, чтобы он, угождая тебе, выдал тебя врагам?

— Я покоряюсь… Что ты намерен делать?

— Я пошлю к бретонцам, которые за тобой охотятся, герольда. Они думают, что ты здесь, нам надо обмануть их. Убедившись, что они потеряли надежду на столь славную добычу, мы используем эти мгновенья, и ты бежишь при первой возможности, которую предоставит тебе их беспечность. Давай поищем, есть ли у тебя в замке преданный, умный человек, кого ты мог бы послать к бретонцам.

— У меня есть офицер Родриго де Санатриас, он всем мне обязан.

— Этого мало. Надеется ли он получить от тебя еще что-нибудь?

— Ты прав, — с горечью усмехнулся дон Педро, — наш друг лишь тот, кто надеется что-то получить. Ну ладно, я внушу ему надежду.

— Хорошо, пусть он придет!

Пока король вызывал Санатриаса, Мотриль призвал нескольких мавров, которых поставил на часах у двери в комнату Аиссы.

Часть ночи дон Педро провел за обсуждением с испанцем способов вступить в переговоры с врагом. Родриго был столь же умен, сколь и предан; он, кстати, понимал, что от дона Педро зависит спасение всех в замке и что победители, пытаясь захватить поверженного короля, принесут в жертву десять тысяч солдат, сроют скалу, истребят всех железом или уморят голодом, но своей цели добьются.