Бастард де Молеон

— Так, ваша милость.

Мюзарон расседлал коня, а седло и сбрую спрятал в глубине пещеры; голый каменный пол славный оруженосец для большего комфорта присыпал песком, который натаскал в своем плаще с берега Тахо, и устлал вереском.

Конец ночи прошел в этих трудах. Рассвет застал наших искателей приключений в глубине их уединенного пристанища.

Их слух поразило чудесное явление.

Благодаря этой своеобразной витой лестнице, которая от подножия скалы вела на вершину, можно было слышать голоса людей, что прохаживались на открытой площадке замка.

Звуки эти, вместо того чтобы просто подниматься вверх, отражались от ограды дороги, затягивались в эту воронку, потом снова выплескивались, как брызги в водовороте.

В результате оказывалось, что из глубины пещеры Аженор мог слышать людей, разговаривающих в трехстах футах у него над головой.

Первый ряд укреплений замка был расположен над водосбором; сюда можно было свободно пройти, но здешний край был таким пустым и разграбленным, что, кроме людей из замка, никто не осмеливался забредать в этот лабиринт.

Первую половину дня Аженор и Мюзарон провели в унынии. Они напились воды, потому что их мучила жажда, но есть им было нечего, а они сильно проголодались.

На исходе дня из замка спустились два мавра. Они вели осла, чтобы нагрузить его припасами, которыми рассчитывали разжиться в соседнем городке, лежавшем от замка в одном льё.

В то же время из городка пришли четыре раба с кувшинами, чтобы набрать воды из источника.

Между маврами из замка и рабами завязался разговор. Но говорили они на каком-то непонятном наречии, и наши герои не поняли ни слова.

Вместе с рабами мавры ушли в городок и вернулись через два часа.

Голод — дурной советчик. Мюзарон хотел безжалостно убить этих несчастных мавров и, сбросив их в реку, захватить припасы.

— Это будет подлым убийством, которое Бог осудит и поэтому расстроит наш план, — ответил Аженор. — Надо, Мюзарон, прибегнуть к хитрости… Сам видишь, дорога здесь узкая, а ночи темные. Ослу, груженному корзинами, будет трудно взбираться вверх по дороге. Когда он будет проходить мимо, мы его толкнем, и он скатится к подножию скалы. Ну а ночью подберем все, что останется на земле от продуктов.

— Правильно, сеньор, в вас говорит добрый христианин, — заметил Мюзарон. — Ноя так проголодался, что не чувствую в себе никакой жалости.

Сказано — сделано. Наши путники в четыре руки нанесли маленькому ослу, когда тот проходил мимо, задевая корзинами скалу, такой сильный удар, что он не устоял на ногах и скатился по крутому склону.

Мавры гневно закричали и избили бедного осла, но они, хотя и не дали ему упасть в пропасть, не смогли вновь заполнить пустые корзины. Совсем приуныв, один мавр, ведя побитого осла, снова отправился в городок, а другой, причитая от огорчения, направился в замок.

Тем временем наши голодающие отважно ринулись в заросли колючек и в скопище острых камней, подбирая хлеб, мешочки с изюмом и бурдюки с вином и сразу же запаслись едой на целую неделю.

Плотно перекусив, они вновь обрели надежду на лучшее и воспряли духом. И согласимся, что это было им крайне необходимо.

В течение двух смертельно скучных дней наши неусыпные стражи, действительно, не увидели и не услышали ничего, кроме новых голосов: Хафиз, расхаживая по площадке, громко жаловался на свое рабское положение; Мотриль отдавал приказания; солдаты кричали. Ничто не возвещало, что король находится в замке.

Мюзарон набрался храбрости и отправился вечером в соседний городок что-нибудь разузнать, но никто не мог ему ничего сказать. Со своей стороны Аженор тоже пытался что-нибудь выяснить, но ничего не узнал.

Когда они опять начали терять всякую надежду, время, казалось, вдвое ускорило свой бег.

Положение двух наших соглядатаев было критическое: днем они не смели показываться на свет, ночью боялись выходить, потому что в их отсутствие кто-нибудь мог проникнуть в пещеру, и пришельцем этим мог оказаться король.

Миновало два с половиной дня, и первым потерял мужество Аженор.

На второй день ночью Молеон вернулся из городка, где напрасно опустошил свой кошелек, так ничего и не разузнав. Он нашел в пещере Мюзарона, охваченного отчаянием и рвущего на себе и без того редкие волосы.

Расспросив честного слугу, Молеон узнал, что Мюзарон, заскучав в пещере в одиночестве, заснул; пока он спал, какой-то всадник поднялся в замок, но разглядеть его Мюзарон не успел. Он слышал только цокот копыт лошади или мула.

— Как же мне не повезло! — стенал оруженосец.

— Не отчаивайся, может быть, это не король. Люди в городке говорят, что он в Толедо. Кстати, один он не поедет, а слух о его бегстве еще не утих. Нет, это не король, он не приедет в Монтель. Вместо того чтобы терять здесь время, поедем прямо в Толедо.

— Вы правы, сеньор мой, здесь мы можем надеяться лишь на одну удачу — услышать голос доньи Аиссы. Это будет очень хорошо, но пенье птички — еще не сама птичка, как говорят в Беарне.

— Не будем мешкать. Мюзарон, забери сбрую лошадей, выберемся отсюда — ив путь-дорогу.

— Я мигом, господин рыцарь, вы и представить себе не можете, как мне здесь надоело.

— Ступай, — приказал Аженор.

— Тсс! — прошептал Мюзарон в то мгновение, когда рыцарь поднялся с земли.

— В чем дело?

— Тише, прошу вас, я слышу шаги.

Аженор вернулся в пещеру, а Мюзарона так встревожил этот шум, что он посмел даже потянуть хозяина за руку.

С дороги, ведущей в замок, явственно доносились торопливые шаги.

Ночь была темная; оба француза укрылись в пещере. Вскоре они разглядели троих мужчин; они шли быстро и прятались, пригнувшись, под деревьями, чтобы их не увидели из цитадели.

У источника они остановились.

Они были в крестьянских одеждах, но все с топорами и ножами.

— Он, наверно, проехал этой дорогой, — сказал один из них, — вот на песке следы подков его коня.

— Значит, мы его упустили, — со вздохом заметил другой. — Черт побери, в последнее время нам что-то не везет.

— Вы охотитесь за слишком крупной дичью, — ответил первый.

— Лэсби, ты рассуждаешь, как мужлан, капитан это тебе подтвердит.

— Но…

— Молчи… Убитый крупный зверь кормит охотника две недели. Десятка жаворонков или зайца едва хватает на скудный обед.

— Согласен, нам все попадаются зайцы или жаворонки, но редко — олень или кабан.

— Дело в том, что в тот день мы едва его не взяли, верно, капитан?

Тот, кому адресовалось это обращение, вместо ответа тяжело вздохнул.

— И зачем каждую секунду идти по другому следу и гнаться за другой добычей? — не сдавался упрямый Лэсби. — Мы должны преследовать одного и взять его.

— А удалось тебе это ночью, на венте? А ведь мы гнались за ним от самого Бордо.

«Слышали?» — прошептал Мюзарон на ухо хозяину.

«Тсс!» — ответил Молеон, припав к земле.

Человек, которого его спутники называли капитаном, выпрямился и властным голосом сказал:

— Замолчите оба, нечего обсуждать мои приказы. Что я вам обещал? По десять тысяч флоринов каждому. Когда вы их получите, что вы еще потребуете?

— Ничего, капитан, ни флорина.

— Для дона Педро Энрике де Трастамаре стоит сто тысяч флоринов, для Энрике де Трастамаре дон Педро стоит столько же. Я думал, что смогу взять Энрике, но просчитался; я чуть было не оставил свою шкуру в логове льва, как вы сами видели. Ну что ж, раз лев пощадил меня, я должен в знак благодарности захватить его врага. И я захвачу его. Правда, Энрике де Трастамаре я его задаром не отдам… Я ему продам дона Педро, лишь бы он не отказался его купить. И таким образом всем нам будет хорошо.

Оба сообщника капитана ответили довольным ворчанием.

«Но, Господь меня прости, это же Каверлэ, вот он — только руку протянуть», — прошептал Мюзарон на ухо господину.

«Молчи», — повторил Молеон.

Каверлэ — это был он, собственной персоной, — закончил свою речь такими словами: