Страница 119 из 146
Аженор с удвоенной силой молотил по двери, которую хотел разнести в щепки, но дуб не поддавался.
— Выйдите и успокойте малого, что колотит в дверь, — обратился к своим дружкам человек с закрытым забралом, — а я останусь уговаривать графа.
— Бандит! — с презрением сказал Энрике. — Ты хочешь выдать меня моему брату.
— Если он заплатит больше, то выдам.
— Я же говорил, что лучше уж погибнуть здесь, — воскликнул граф. — На помощь! Ко мне!
— Не кричите, сеньор, а не то мы будем вынуждены вас прикончить, — сказал бандит. — За вашу голову дон Педро, наверно, заплатит меньше, чем за вашу живую и невредимую персону. Впрочем, нам и придется удовольствоваться только головой.
— Это мы еще посмотрим, — вскричал Аженор, который каким-то сверхчеловеческим усилием высадил дверь и яростно набросился на четырех спутников разбойника.
— Из этого следует, что придется вас убить, — изрек бандит, выхватив из ножен меч, чтобы атаковать Энрике. — У вас, сеньор, очень неумный друг, прикажите ему не вмешиваться.
Но едва он успел произнести эти слова, как с улицы вошел третий паломник, которого, разумеется, никто не ждал.
На нем не было ни шлема с опущенным забралом, ни шляпы с вуалью. Он считал, что ему вполне достаточно мантии паломника. Весь его облик: широкие плечи и огромные руки, круглая голова и умное лицо — предвещал, что на подмогу явился сильный и смелый защитник.
Он стоял на пороге и, не обнаруживая ни гнева, ни страха, удивленно смотрел на переполох в зале венты.
— Здесь что, драка? — спросил он. — Эй, христиане, кто тут прав, кто виноват?
Его уверенный и властный голос перекрывал шум подобно тому, как рык льва заглушает вой бури в ущельях Атласских гор.
Услышав этот голос, сражающиеся повели себя странно.
Граф издал изумленный, радостный крик; человек с закрытым забралом в ужасе отпрянул к стене; Мюзарон закричал:
— Клянусь жизнью, это же сеньор коннетабль!
— Ко мне, коннетабль, на помощь, они хотят меня убить! — кричал граф.
— Это вы, мой граф! — взревел Дюгеклен, разорвав мантию, чтобы она не стесняла его движений. — А это кто, скажите-ка на милость?
— Друзья, — обратился бандит к пособникам. — Мы должны или убить этих людей, или погибнуть. Мы с оружием, они безоружны. Нам подарил их дьявол. Ведь вместо ста тысяч флоринов нас ждут двести тысяч! В бой!
Едва бандит^спел произнести эти слова, как коннетабль с бесподобным хладнокровием вытянул руку, легко, словно барана, схватил его за горло и, швырнув себе под ноги, прижал к полу. Потом вырвал у него меч.
— Вот я и с оружием, — сказал он. — Трое против троих, ну, начинайте, пташки мои ночные.
— Мы пропали! — вскричали сообщники бандита и выскочили на улицу через незакрытое окно.
Аженор бросился к лежавшему на полу бандиту, поднял его забрало и воскликнул:
— Это же Каверлэ! Так я и знал!
— Эту гадину надо раздавить немедленно! — воскликнул коннетабль.
— Это я беру на себя, — ответил Мюзарон, приготовившись ножом добить бандита.
— Пощадите, — прохрипел разбойник, — сжальтесь! Не позорьте свою победу.
— Да, пощадим его! — воскликнул граф, в горячем порыве радости обнимая Дюгеклена. — Слишком много милосердных деяний должны мы свершить, чтобы возблагодарить Господа, который свел нас вместе… У нас нет времени на этого мерзавца: подарим ему жизнь, он сам найдет место, где его повесят.
Каверлэ в порыве благодарности поцеловал ноги великодушного принца.
— Пусть убирается на все четыре стороны, — согласился Дюгеклен.
— Убирайся, разбойник, — недовольно проворчал Мюзарон, распахивая перед Каверлэ дверь.
Каверлэ не заставил себя упрашивать: он выбежал из зала с такой прытью, что его нельзя было бы догнать даже на лошади, если бы граф передумал.
Поздравив себя со счастливой удачей, граф, коннетабль и Аженор завели разговор о будущей войне.
— Как видите, я не опаздываю на встречи, — заметил коннетабль. — Я ехал в Толедо, о чем мы с вами договорились в Бордо. Значит, вы рассчитываете на Толедо?
— Я очень надеюсь, что Толедо распахнет передо мной ворота, — сказал граф.
— Но уверенности в этом нет, — ответил коннетабль. — С тех пор как я разъезжаю в этом одеянии, то есть за четыре дня, я узнал о положении в Испании больше, чем за два года. Толедцы стоят на стороне дона Педро.
Это означало, что придется осаждать город.
— Дорогой коннетабль, ради меня вы подвергались множеству опасностей.
— Дорогой государь, я даю слово лишь однажды. Я обещал, что вы будете королем Кастилии — так будет, или я умру, — и к тому же мне надо взять реванш. Поэтому, как только я получил свободу в Бордо благодаря вашему хладнокровию, я за десять дней побывал у короля Карла и вернулся на испанскую границу. Уже неделю я разыскиваю вас в Испании, ведь мой брат Оливье и Виллан Заика получили сообщение, что вы ненадолго заезжали в Бургос, направляясь в Толедо.
— Верно, я заезжал в Бургос… Я жду под Толедо высших командиров моей армии и переоделся паломником только в Бургосе…
— И бандиты тоже, ваша светлость, приняли такой вид и этим подали мне одну мысль. Переодевшись паломниками, командиры могут пробираться незамеченными, чтобы готовить места расположения войск. Теперь все щеголяют в такой одежде, сегодня каждый хочет совершить путешествие в Испанию. И даже негодяй Каверлэ оделся так же, как и мы. Главное, что мы встретились. Вы выберете резиденцию и призовете к себе всех испанцев, ваших сторонников. А я призову рыцарей и солдат из всех стран. Нельзя терять ни минуты. Дон Педро еще не утвердился на троне, он потерял своего лучшего советника, донью Марию, — единственное существо, которое было дорого ему в этом мире. Мы должны воспользоваться его нерешительностью и начать войну, пока он не успел опомниться.
— Донья Мария мертва! — воскликнул Энрике. — Это верно?
— Я точно знаю это, — печально сказал Аженор. — Я видел, как везли ее тело.
— Ну, а где дон Педро?
— Неизвестно. Он похоронил свою несчастную жертву в Бургосе и после этого исчез, — ответил коннетабль.
— Как исчез? Разве это возможно? Но вы сказали, что донья Мария его жертва. Расскажите мне об этом подробнее, коннетабль, я целую неделю не решался говорить ни с одной живой душой.
— Как донесли мне мои лазутчики, произошло вот что, — начал свой рассказ коннетабль. — Дон Педро влюбился в мавританку, дочь этого проклятого Мотриля… Донья Мария заподозрила неладное, она даже узнала о сговоре короля с мавританкой. Оскорбленная до бешенства, она вонзила кинжал в сердце соперницы, а потом отравилась.
— Нет, сеньоры, нет! — вскричал Аженор. — Это невозможно… Это было бы таким гнусным злодеянием, таким черным предательством, что солнце померкло бы от ужаса…
Король и коннетабль с удивлением посмотрели на молодого человека, который столь пылко выражал свои чувства, но не могли получить от него никаких вразумительных объяснений.
— Простите меня, господа, — смиренно сказал Аженор, — у меня есть дорогая для меня и горькая тайна, одну половину которой донья Мария унесла с собой могилу, а другую я хочу благоговейно хранить.
— Ты влюбился, бедный мальчик? — спросил коннетабль.
Вместо ответа на этот вопрос Аженор сказал:
— Я в полном вашем распоряжении, сеньоры, и готов умереть, служа вам.
— Я знаю, что ты верный человек, — ответил Энрике, — честный, умный, неутомимый слуга. Поэтому рассчитывай на мою благодарность, но скажи нам, что тебе известно о любви дона Педро?
— Мне известно все, государь, и если вы приказываете говорить…
— Где сейчас может находиться дон Педро — вот все, что нам хотелось бы узнать.
— Господа, соблаговолите дать мне неделю, и я отвечу вам, где он находится, — сказал Аженор.
— Дать неделю? — спросил король. — Что вы на это скажете, коннетабль?
— Я скажу, государь, что неделя уйдет у нас на подготовку нашей армии, на ожидание подкреплений и денег из Франции. Мы абсолютно ничем не рискуем..