Страница 35 из 151
Через четверть часа он снова был в театре.
Принцесса оканчивала свое па.
Она заметила графа, но не взглянула на него, а он. в свою очередь, взбешенный, яростно повернулся к ней спиною, когда она, в сопровождении своих нимф и сотни льстецов, проходила мимо.
В то же самое время на другом конце театра, у пруда, сидела женщина, устремив взоры на одно ярко освещенное окно. То было окно королевской ложи.
Выходя из театра, чтобы подышать свежим воздухом, де Гиш прошел мимо этой женщины и поклонился ей. Она поднялась с видом человека, застигнутого врасплох за мечтами, которые хотелось бы скрыть даже от себя самого.
Гиш узнал ее и остановился.
— Добрый вечер, мадемуазель! — приветливо проговорил он.
— Добрый вечер, граф!
— Ах, мадемуазель де Лавальер, — обратился к ней де Гиш, — как я счастлив, что встретил вас!
— Я тоже очень рада нашей встрече, граф, — сказала молодая девушка, делая шаг, чтобы удалиться.
— О, останьтесь, умоляю вас! — попросил де Гиш. — Вы любите уединение. Ах, как я понимаю это; такие наклонности свойственны всем женщинам с добрым сердцем. Ни одной из них не будет скучно вдали от светских удовольствий. О, мадемуазель, мадемуазель!
— Да что с вами, граф? — испуганно спросила Лавальер. — Вы, видимо, расстроены?
— Я? Нет, нет, я совсем не расстроен.
— В таком случае, господин де Гиш, позвольте мне выразить вам свою благодарность. Я знаю, что только благодаря вашему ходатайству меня назначили фрейлиной принцессы.
— Да, правда, я припоминаю, очень рад, мадемуазель. Вы, вероятно, любите кого-нибудь?
— Я?
— Ах, простите, я не знаю, что говорю; тысячу раз прошу прощения. Принцесса была права, совершенно права; это жестокое изгнание повредило мои умственные способности.
— Но мне кажется, граф, что король принял вас благосклонно.
— Вы полагаете?.. Благосклонно… кажется, благосклонно… да.
— Разумеется, благосклонно; ведь вы, по-моему, вернулись без его позволения?
— Это правда, и мне кажется, что вы правы, мадемуазель. А не видели ли вы где-нибудь здесь виконта де Бражелона?
При этом имени Лавальер вздрогнула.
— К чему этот вопрос? — проговорила она.
— О, Боже мой! Неужели я оскорбил вас? — спохватился де Гиш. — В таком случае я несчастный человек, достойный сожаления.
— Да, вы несчастны и достойны сожаления, господин де Гиш; вы, по-видимому, ужасно страдаете.
— Ах, мадемуазель, почему у меня нет преданной сестры, верного друга…
— У вас есть друзья, господин де Гиш, и как раз виконт де Бражелон, о котором вы только что говорили, — ваш настоящий друг.
— Да, действительно это один из лучших моих друзей. До свидания мадемуазель, до свидания. Мое почтение.
И он как безумный бросился в сторону пруда. Его черная тень скользила по ярко освещенным деревьям и расплывалась на сверкавшей поверхности пруда.
Лавальер сочувственно проводила его глазами.
— Да, да, — проговорила она, — он страдает, и я начинаю догадываться, из-за чего.
Тут к ней подбежали ее подруги, девицы де Монтале и де Тонне-Шарант.
Они только что сменили костюмы нимф на обычные платья и, возбужденные этой прекрасной ночью и своим успехом, прибежали за своей подругой.
— Как? Вы уже здесь? — воскликнули они. — А мы думали, что придем первые на условленное место.
— Я здесь уже четверть часа, — отвечала Лавальер.
— Разве вам не понравились танцы?
— Нет.
— А весь спектакль?
— Тоже не понравился. Я предпочитаю смотреть на этот темный лес, в глубине которого там и сям вспыхивают огоньки, точно мигают глаза какого-то таинственного существа.
— Какая она поэтичная особа, наша Лавальер, — сказала де Тонне-Шарант.
— Несносная! — возразила Монтале. — Когда мы забавляемся, она плачет, а когда нас обижают и мы, женщины, плачем, Лавальер хохочет.
— Нет, я не такая, — заметила де Тонне-Шарант. — Кто меня любит, должен мне льстить, кто мне льстит, тот мне нравится, а уж кто мне нравится…
— Ну что же ты не договариваешь? — сказала Монтале.
— Это очень трудно, — перебила мадемуазель де Тонне-Шарант с громким смехом. — Договори за меня, ведь ты такая умная.
— А вам, Луиза, нравится кто-нибудь? — спросила Монтале.
— Это никого не касается, — проговорила молодая девушка, поднимаясь с дерновой скамьи, на которой она просидела весь балет. — Слушайте, ведь мы условились повеселиться сегодня без надзора и провожатых. Нас трое, мы дружны, погода дивная; взгляните, как медленно плывет по небу луна, заливая серебряным светом верхушки каштанов и дубов. Какая чудная прогулка! Мы убежим туда, где нас не увидит ничей глаз и куда никто не последует за нами. Помните, Монтале, шавернские и шамборские леса и тополи Блуа? Мы поверяли там друг другу свои надежды.
— И тайны.
— Я тоже часто мечтаю, — начала мадемуазель де Тонне-Шарант, — но…
— Она ничего не рассказывает, — заметила Монтале, — и то, о чем думает мадемуазель де Тонне-Шарант, известно одной Атенаис.
— Тсс! — остановила их Лавальер. — Мне послышались шаги.
— Скорее, скорее в кусты! — скомандовала Монтале. — Присядьте, Атенаис, вы такая высокая.
Мадемуазель де Тонне-Шарант послушно нагнулась.
В ту же минуту показались два молодых человека; опустив голову, они шли под руку по песчаной аллее вдоль берега.
Девушки прижались друг к другу и затаили дыхание.
— Это господин де Гиш, — шепнула Монтале на ухо мадемуазель де Тонне-Шарант.
— Это господин де Бражелон, — в свою очередь, шепнула де Лавальер.
Молодые люди приближались, оживленно беседуя между собою.
— Сейчас она была здесь, — сказал граф. — Это не был призрак; я говорил с нею, но, может быть, я напугал ее.
— Каким образом?
— Ах, Боже мой! Я не успел еще опомниться от того, что случилось со мною; должно быть, она меня не поняла и испугалась.
— Не волнуйтесь, друг мой. Она добрая и простит вас; она умница, она поймет.
— А что, если она слишком хорошо поняла?
— Ну что же?
— А вдруг она расскажет?
— Вы не знаете Луизы, граф, — заметил Рауль. — Луиза — само совершенство. У нее нет недостатков.
Молодые люди прошли, голоса их мало-помалу затихли.
— Что это значит, Лавальер? — заговорила мадемуазель де Тонне-Шарант. — Виконт де Бражелон назвал вас в разговоре Луизой. Почему?
— Мы вместе воспитывались, — отвечала мадемуазель де Лавальер, — мы знали друг друга еще детьми.
— А кроме того, господин де Бражелон — твой жених, это всем известно.
— А я и не знала! Это правда, мадемуазель?
— Как вам сказать, — отвечала Луиза, покраснев, — господин де Бражелон сделал мне честь, просил моей руки, но…
— Но что?..
— Но, по-видимому, король…
— Что король?
— Король не хочет дать согласия на этот брак.
— Почему? При чем тут король? — едко заметила Ора. — Да разве король имеет право вмешиваться в подобные вещи?.. «Пулитика — пулитикой, — как говаривал Мазарини, — а любовь — любовью». Раз ты любишь господина де Бражелона и он тебя любит, так венчайтесь. Я даю вам согласие на брак.
Атенаис расхохоталась.
— Ей-Богу, я говорю серьезно, — продолжала Монтале, — и думаю, что в данном случае мое мнение стоит мнения короля. Не правда ли, Луиза?
— Воспользуемся тем, что эти господа ушли, — сказала Луиза, — перебежим луг и скроемся в чаще.
— Тем более, — заметила Атенаис, — что около замка и театра мелькают какие-то огни, словно готовятся сопровождать высочайших особ.
— Бежим! — воскликнули девушки.
И, грациозно подобрав длинные юбки, они быстро пересекли лужайку между прудом и самой глухой частью парка.
Лавальер, более скромная и стыдливая, чем ее подруги, почти не подымала юбок и не могла бежать так быстро, как они. Монтале и де Тонне-Шарант пришлось подождать ее.
В этот момент человек, скрывавшийся во рву, поросшем лозняком, выскочил и бросился по направлению к замку.