Страница 92 из 143
— Король Наваррский! Генрих Наваррский — король Франции, в нарушение прав моих детей? О, святая Матерь Божья! Посмотрим! Так вы для этого хотите услать моего сына?
— Вашего сына!.. А я чей? Сын волчицы, как Ромул! — воскликнул Карл, дрожа от гнева и сверкая глазами, в которых бегали злые огоньки. — Ваш сын?! Верно! Король Французский вам не сын: у короля Французского нет братьев, у короля Французского нет матери, у короля Французского есть только подданные! Королю Французскому нужны не чувства, а воля! Он обойдется и без любви, но потребует повиновения!
— Сир, вы неверно истолковали мои слова. Я назвала своим сыном того, который должен со мной разлучиться. Сейчас я люблю его больше, потому что боюсь потерять его. Разве это преступление, если мать не хочет расстаться со своим ребенком?
— А я говорю вам, что он с вами расстанется, что он уедет из Франции, что он отправится в Польшу! И это произойдет через два дня! А если вы скажете еще слово — то это будет завтра; если же вы не покоритесь, если вы не перестанете грозить мне вашими глазами — я удавлю его сегодня вечером, как вы вчера хотели удавить любовника вашей дочери! Только его уж я не упущу, как упустили мы Ла Моля.
Екатерина склонила голову перед такой угрозой; но тут же подняла ее.
— О бедное мое дитя! Твой брат собирается тебя убить! Хорошо! Будь спокоен, твоя мать защитит тебя!
— A-а! Издеваться надо мной! — крикнул Карл. — Так, клянусь кровью Христа, он умрет не сегодня вечером, не в этот час, а сию минуту! Оружие! Кинжал! Нож! А-а!
И Карл, напрасно отыскивая взглядом какое-нибудь оружие около себя, вдруг увидал маленький кинжальчик на поясе Екатерины; он выдернул его из сафьяновых с серебряной инкрустацией ножен и выбежал из комнаты, чтобы заколоть Генриха Анжуйского, где бы он ни был. Но, добежав до передней, Карл сразу изнемог от сверхчеловеческого возбуждения, — он протянул руку вперед, выронил кинжальчик, который вонзился в пол, жалобно вскрикнул, осел всем телом и упал на пол.
В то же мгновение кровь хлынула у него из горла и из носа.
— Господи Иисусе! — прохрипел он. — Они меня убивают! Ко мне! Ко мне!
Екатерина, последовав за ним, видела, как он упал; одну минуту она смотрела на сына безучастно, не трогаясь с места, затем, опомнившись, открыла дверь и, движимая не столько материнским чувством, сколько своим щекотливым положением, закричала:
— Королю дурно! Помогите! Помогите!
На этот крик сбежалась целая толпа слуг, придворных, офицеров и окружила короля. Растолкав всех, вперед прорвалась женщина и приподняла бледного как смерть Карла.
— Кормилица, меня хотят убить, убить! — еле слышно выговорил Карл, обливаясь потом и кровью.
— Убить тебя, мой Шарль? — воскликнула кормилица, обводя окружавших таким взглядом, от которого все, не исключая самой Екатерины, попятились назад. — Кто хочет тебя убить?
Карл тихо вздохнул и потерял сознание.
— Ай-ай! Как плохо королю! — сказал Амбруаз Парэ, которого немедля привели.
"Теперь ему волей-неволей придется отложить прием", — подумала непримиримая Екатерина.
Оставив короля, она направилась к своему второму сыну, с тревогой ждавшему в молельне матери, чем кончатся переговоры, которые имели для него столь важное значение.
Часть пятая
I
ГОРОСКОП
Рассказав Генриху Анжуйскому обо всем, что произошло, и выйдя из молельни, Екатерина застала у себя в комнате Рене.
Впервые после посещения лавки на мосту Сен-Мишель Екатерина встретилась со своим астрологом; накануне она послала Рене записку, и теперь он лично принес ответ.
— Ну, как? Вы его видели? — спросила королева-мать.
— Да.
— В каком он положении?
— Пожалуй, скорее лучше, чем хуже.
— Он может говорить?
— Нет, шпага перерезала ему гортань.
— Но я же вам сказала — пусть в таком случае напишет.
— Я пробовал; он старался изо всех сил, но его рука успела начертить только две неразборчивые буквы, а затем он потерял сознание. У него вскрыта шейная вена, и от потери крови он совершенно обессилел.
— Вы видели эти буквы?
— Вот они.
Рене вынул из кармана бумагу и подал Екатерине; она торопливо развернула.
— Две буквы — "М" и "О", — сказала она. — Неужели это действительно Ла Моль, а вся комедия, разыгранная Маргаритой, — только для отвода глаз?
— Мадам, — сказал Рене, — если я смею высказать свое мнение в таком вопросе, в котором даже ваше величество затрудняется иметь свое, я бы сказал, что граф де Ла Моль слишком влюблен, чтобы серьезно заниматься политикой.
— Вы думаете?
— Да, и в особенности — чтобы преданно служить королю Наваррскому: Ла Моль слишком влюблен в королеву, а настоящая любовь ревнива.
— А вы думаете, что он влюбился в нее по уши?
— Уверен.
— Он прибегал к вашей помощи?
— Да.
— Он просил у вас какого-нибудь любовного напитка?
— Нет, мы занимались восковой фигуркой.
— Пронзенной в сердце?
— Да.
— И эта фигурка сохранилась?
— Да.
— У вас?
— У меня.
— Было бы любопытно, если бы все эти кабалистические заклинания имели то действие, какое им приписывают!
— Ваше величество может лучше меня судить по результату.
— Разве королева Наваррская любит Ла Моля?
— До такой степени, что не щадит себя. Вчера она спасла его от смерти, не боясь потерять и свою честь, и жизнь. Вот видите, ваше величество, а вы все сомневаетесь.
— В чем?
— В науке.
— Потому что ваша наука обманула меня, — сказала Екатерина, пристально глядя на Рене.
Но флорентиец выдержал ее взгляд с поразительным спокойствием.
— В чем же? — спросил он.
— О, вы отлично знаете, о чем я говорю! Впрочем, тут дело, может быть, и не в науке, а в самом ученом.
— Мадам, я не понимаю, о чем вы говорите, — ответил флорентиец.
— А не выдыхаются ли ваши духи, Рене?
— Нет, ваше величество, когда их получают из моих рук; но если они проходят через другие руки, то возможно…
Екатерина усмехнулась и покачала головой:
— Ваш опиат, Рене, подействовал чудесно: губы баронессы де Сов еще никогда не были такими яркими и цветущими!
— Мой опиат здесь ни при чем; баронесса, пользуясь правом всех хорошеньких женщин иметь капризы, больше не заговаривала со мной об опиате, а я после наставления вашего величества счел неудобным посылать его от себя лично. Все коробочки стоят у меня дома — те самые, что были и при вас; кроме одной, которая исчезла, но я не знаю, ни кто ее взял, ни с какой целью.
— Хорошо, Рене, когда-нибудь мы еще вернемся к этому, — ответила Екатерина, — а пока поговорим о другом.
— Слушаю, ваше величество.
— Что нужно знать, чтобы определить продолжительность жизни человека?
— Прежде всего — день его рождения, его теперешний возраст и под каким знаком зодиака он родился.
— Что еще?
— Нужны его волосы и кровь.
— Значит, если я вам принесу его волосы и кровь, скажу, под каким знаком он родился, укажу его возраст и день рождения, вы узнаете, когда он умрет?
— Да, с точностью до нескольких дней.
— Хорошо! Волосы у меня есть, кровь я достану.
— Этот человек родился днем или ночью?
— Вечером, в пять часов двадцать три минуты.
— Будьте у меня завтра в пять часов: время опыта должно точно совпасть со временем рождения.
— Хорошо, — ответила Екатерина, — мы будем в это время.
Рене откланялся и вышел, как будто не обратив внимания на слова "мы будем", которые указывали, что Екатерина, против своего обыкновения, собиралась явиться не одна.
На рассвете следующего дня Екатерина прошла к Карлу.
В полночь она справлялась о состоянии здоровья короля, и ей ответили, что при нем находится мэтр Амбруаз Парэ и собирается пустить кровь, если нервное возбуждение не прекратится.